Кейел.

– Она не очнулась! – крикнул я, стараясь прорваться через соггоров к алтарю.

– Успокойся, Кейел, еще есть время.

– В задницу твое время, соггор! Разбуди ее!

Воздуха не хватало. Сердце опять ныло.

Безымянный соггор затеял:

– Сейчас солнце доброе, терпеливое…

Духи Фадрагоса!

Я застонал, хватаясь за голову. Не хватает сил, чтобы просто заткнуть его! Нет места мыслям, чтобы упорядочить их в голове. Нет желания объясняться! Внутри все разрывается в клочья!

– Пусти его к Асфи, соггор, – потребовал Ромиар.

– Ты видел где оно?! – Я схватил соггора за грудки, но меня быстро оттащили и оттолкнули. Я выплюнул: – Уже давно не рассвет!

Вцепился в плечо ближайшего соггора, сдерживаясь, чтобы вновь не броситься к алтарю.

– Кейел, мы провели все строго по древним записям, – оправдывался бывший правитель. В скверну его оправдания! – Там сказано, что рассвет пробудит ее теплом.

– А если на севере Солнце недостаточно теплое? – разбито предположила Елрех.

Мертвенный холод сжал душу. Сердце перестало остро болеть. Рухнуло. Засаднило. Разобьется?

Умру. И плевать…

Маленький рыцарь с храбрым сердцем.

Холодная!

Я отфыркался от озерной воды. Посмотрел на себя в отражение. Все говорят, что я похож на маму. Врут все! Глаза черные и у мамы, и у папы, как у всех соггоров. Волосы светлые, как у мамы, но остальное… Вырасту и буду, как папа. Тоже откажусь от имени и сделаю мир лучше. Солнце жалко… Почему его до сих пор никто не спас?!

Я быстро смыл слезы с глаз. Совсем немного выступили! Это не считается. Я мужчина, а мужчины не плачут.

Почему вода не смыла жалость?

Солнце очень жалко.

– Бавиль! Ба‑а‑ви‑и‑и‑иль!

– Мама! Мама, я тут!

Я вскочил, побежал, но остановился.

Всемогущее Единство! Куда спрятать меч?! Прижал руку к груди, разглядывая поляну. Куда же его спрятать?..

Кейел.

– Открой глаза. Прошу тебя, открой глаза.

Ледяная. Еще дышит, но как же слабо!

К плечу прикоснулись.

– Кейел…

– Где целитель?! – крикнул я, прижимая Аню к себе крепче. Никому не отдам. Никому! – Анечка, Анюта, девочка моя, – прислонился щекой к ее щеке. Как же отогреть тебя? – открой глаза. Вернись ко мне. Умоляю. Не оставляй одного. Я ничтожество. Ничтожество…

Мы.

– Бавиль!

– Уже иду, мам!

Влез!

Я отошел, разглядывая узкую щель в афитакском древе. Корявая ветка, похожая на драконью лапу, скрыла блестящий клинок собой. Здорово!

Мама вышла к озеру. Я встрепенулся, шагнул к ней, но…

«Анечка, Анюта…»

Кто это? За спиной никого.

– Бавиль, иди ко мне, сынок. – Мама остановилась перед лужей.

– А сама? – Как же смешно! Она боится! А еще говорят, что взрослые самостоятельные! – Там же камней накидали. Как раз, чтобы прыгать!

«Мне не нужна твоя помощь. Я сам. Только живи, пожалуйста…»

Да что это?!

– Я тут упаду, Бавиль! Это не смешно.

– Мам, мама, ты это видишь?!

Я отскочил от маленького Солнца. Оно поднималось у меня за спиной.

– Что вижу?

– Солнце! Посмотри! Это восходит Солнце! – Я запрыгал, указывая пальцем ей на Солнце. – Рассвет, смотри!

– Бавиль, там ничего нет. – Она опять боится! Нахмурилась как!

Зато я не боюсь!

– Я обещал спасти Солнце!

Закусил губу, глядя в другу сторону. За мамой был закат. Снова повернулся – у меня за спиной рассвет…

«Аня…»

– Что, Кейел?

Я закрыл губы ладонью. Прижал и второй рукой, отступая от рассвета к маме.

– Бавиль, что ты видишь? С кем ты говоришь? Быстро беги ко мне!

Упал. Страшно! Как рассвет может быть над травой в лесу? Прямо передо мной!

Кейел…

«Вернись, прошу тебя…»

– Бавиль, быстрее иди ко мне!

Мама бросилась ко мне на помощь, пробегая в чистых сапожках по глубокой луже. Заплескалась вода…

Лесное озеро. Охота на линаря. Красная Осока…

«…

– А ты оружие выронила. Его нельзя ронять, Аня.

– Для тебя Асфи.

– Не хочу» …

Кейел…

– Кейел!

– Бавиль стой! – За плечо ухватились, но я выкрутилась. Юркнула, уходя от второй руки…

Аня.

Глаза привыкали к темноте. В горле першило. Сердце билось тихо, с ощутимым трудом. К щеке прилипли волосы. Не мои. Почему щека мокрая? От слез? Не моих.

Кейела колотило. Он крепко обнимал меня и качался из стороны в сторону, умоляя открыть глаза. Мои руки дрожали, тяжело висели от слабости. Мышцы в плечах напряглись – я сумела положить руки на талию Вольного.

Вздрогнул. Замер. Не дышал мгновение… И еще одно.

Чуть выдохнул.

Сорвался.

Со всхлипом глотнул воздуха и сквозь слезы продолжил просить прощения. Сбивчиво рассказал, что солнце давно взошло.

Если бы он только знал, что мой рассвет живет в нем…

– Я вернулась, Кейел. – Потерлась щекой о его щеку. Какой же он теплый… – Вернулась.

Гостиную в доме наставника заливал дневной свет. На ясном небе солнце медленно поднималось в зенит. Я стояла у окна, барабанила пальцами по подоконнику и рассматривала уютный двор. Вороны, поглядывая на ведро с рыбой, которое принесла кухарка, прыгали на очищенной лавочке. Их всегда чистят. Несмотря на холод, северяне любят проводить время на свежем воздухе.

– Кем был этот ребенок? – спросила я. И с ласковой улыбкой попробовала имя на вкус: – Ба‑виль.

– Как ты и сказала: сыном правителя, – ответил наставник.

Я чувствовала какую‑то отцовскую насмешку в его голосе. Даже не оборачиваясь, знала, что в черных глазах застыла гордость. Оказывается, чернота не всегда непроглядная…

– Об этом я догадалась и без вас, – мягко протянула.

Привстав на носочках, резко повернулась. Прислонившись поясницей к подоконнику, уперлась ладонями в края. Наставник сидел в кресле и потягивал чай. Щурился от удовольствия, улыбался.

– Получается, – едва слышно заговорил, – рукоять меча принадлежала сыну правителя. Мы не знали об этом, Асфирель. Реликвии… Эти вещи передавались нам от отцов множество столетий. Мы храним их. Храним память о них.

В горле запершило; уют надломился. Столетия назад… А кажется, будто только вчера.

– Это вещи со времен войны Предков? – спросила я, хоть знала наверняка, что это так. Наставник, склонив голову, смотрел в сторону и не отвечал, будто позволял мне самой прийти к нужному ответу. Сердце налилось горем, почти отчаянием. Но я сглотнула комок, крепко сжимая подоконник, и продолжила севшим голосом: – Бавилю удалось сбежать? Или рукоять меча и есть конец его жизни?

Непрерывную тишину заполняла только боль. Она шумела в моей душе, скреблась и выла, заставляя напрягаться.

– Асфирель, это пройдет. – Прозвучало очень тихо. Неуверенно.

Неубедительно.

Я кивнула, выдавливая из себя улыбку.

– Зато вернулась! Я ведь думала, что я и есть Бавиль. Все так… по‑настоящему. – Слезы выступили на глазах, руки мелко задрожали. – У него были хорошие родители. И он о многом мечтал.

– Асфирель, ты не любишь его родителей. Не обманывайся чужими воспоминаниями. И мечты у тебя должны быть свои. Это все ритуал. – Отставил чашку на столик, не прекращая говорить: – Нужно было разбудить духов памяти и позволить им занять место в тебе, позволить вам стать едиными. Теперь будет немного по‑другому. Легче.

– Насколько? – Мой голос дрогнул; я опустила глаза. – Его родители давно умерли, а я хочу оплакивать их прямо сейчас, как своих. Я ведь по своим тосковала, но толком не плакала. А тут чужие! Я их знать не знаю, а чувства…