Кровь с прокушенной губы смешалась со слезами, попала на язык. Его нужно вырезать.

– Я не хочу больше врать. Не хочу.

Елрех отстранилась, отнимая тепло. Погладила мои щеки и удержала в ладонях, заставляя посмотреть на нее. Она тоже плакала, но беззвучно. Я уничтожила ее жизнь. Заставила выбирать между собой и семьей, и она выбрала меня, надеясь на Сердце времени и мою неотступность. К тому же Роми…

«Я забуду обо всем и не смогу горевать по тому, чего знать не буду».

Вольные долго не живут. Если Кейел узнает правду и не позволит мне использовать Сердце времени, у Елрех в жизни не останется ничего, кроме трагедий. Трагедий по моей вине. Она выбрала меня. Вкус крови напомнил о мертвецах, следующих за мной вереницей.

Я не имею права выбрать Кейела…

– Я не подведу. Не сдамся.

Рыдания вырвались, и я не стала сопротивляться. Это последние слезы. Последние.

Я отступала, не сводя с Кейела внимательного взгляда. Он же продолжал наступать. В сумерках его ухмылка и кинжал в руке выглядели более пугающе, чем какая‑либо нечисть в лесу. Уставшие ребята разбивали лагерь и не смотрели в нашу сторону. Нельзя было отходить от Елрех одной. Нельзя.

Холодный валун отрезал путь отступления. Кейел сокращал расстояние между нами. Сердце колотилось, горло свело спазмом. Пригрозить, что закричу? Он же не убьет меня. Я нужна ему. Пока еще нужна. Холодный ветер сильнее взлохматил его волосы, швырнул на лицо, прикрывая шрамы. Осталось два шага. Каких‑то два шага.

Я вжалась спиной в камень, впилась пальцами в шершавую поверхность до боли в ногтях, но по‑прежнему, вздернув подбородок, смотрела в глаза Кейелу. Носок его сапога коснулся моего, и я вздрогнула, затряслась сильнее. Губы тронуло теплое дыхание, хриплый голос проник через грохот сердца:

– Асфирель, чтобы быть монстром, не обязательно обладать устрашающей внешностью. Достаточно жить, как ты, сея разрушения и смерть. И хватит терять оружие, когти и клыки у тебя никогда не отрастут, а тебе сегодня сидеть на стороже.

Продолжая смотреть в глаза, протянул мне кинжал. Я сглотнула, взялась за рукоять, потянула, но Кейел отпустил не сразу. Стоял напротив и чего‑то ждал. Я молчала.

Только когда он оставил меня и направился к лагерю, с облегчением выдохнула и выругалась. Посмотрела на кинжал. Я его не теряла, точно не теряла, зато помню, как столкнулась с Кейелом на подходе к месту стоянки, будто случайно. Он еще напомнил, чтобы не путалась у него под ногами. Подстроил? Скорее всего.

На ужин была ячневая каша с тушенкой. Теперь это блюдо станет нашим ежедневным ужином, а остатки от него – завтраком. На обед – сухари, вяленная оленина, сыр. С водой становилось хуже. Да и не только с ней. Охарс второй день не приходили на помощь, они не могли оказаться тут. Ребята быстрее уставали, выглядели подавленными, словно лишились невидимой поддержки. Кейел злился сильнее и сильнее. Я тоже ощущала, как духам во мне тревожно. В теле находилось какое‑то количество воды истины, и она не уходила из организма. Я догадывалась, что если буду использовать силу, то быстро лишусь ее. Почему мы не додумались набрать воду в бутылку? Может, потому что остальные боятся ее и наоборот теряют спокойствие рядом с ней.

Я привыкала сидеть в тени Елрех и молчать. Не вступать в разговоры, не поправлять, а еще привыкала удерживать всю боль в себе. Ни слова больше о том, как мне плохо и по каким причинам. Как удалось выяснить на собственном опыте, такие беседы не приносят ничего хорошего. Язык – невероятно полезный орган, если использовать его как можно реже.

За короткое мгновение, за несколько эмоциональных предложений я потеряла все, что было дорого. Кроме Елрех. Но и ее жизнь заметно ухудшилась. Ромиар не мог обижаться на нее, но подорванное доверие иногда давало о себе знать. Ив сплотилась с Кейелом, хоть и пыталась не показывать этого совсем откровенно. Никто не ожидал, что я буду так бессовестно врать о своих чувствах к Кейелу всем вокруг после всего, через что мы прошли. Никто не ожидал, что Елрех будет умалчивать о моем очередном обмане. В нас разочаровались.

Однако что‑то все же совсем чуточку радовало – Кейел услышал только последние мои слова. И набравшись каких‑то слухов обо мне, принял высказывание за чистую монету. Я опять стала той же эгоистичной сволочью, которая водила всех за нос, выбирая себе местечко поприятнее. В первый же вечер у костра он даже построил теорию мести, и звучала она примерно так: я не могла справиться с Единством и боялась, что рано или поздно меня казнят за него, поэтому ловко всех обвела вокруг пальца и вынудила сотрудничать Кейела со мной. Я ведь даже предлагала ему помощь во дворце, воспользовавшись смертью девочек и надавив на крупицы жалости Вольного. А когда он отказался ради меня от щедрого предложения, я сбежала и, признавшись ему в любви, автоматически перевесила ответственность на него. Я мстила за реку Истины, используя его, а попутно двигалась к заветным желаниям. Слушая в тот вечер эти обвинения, мне сначала хотелось рассказать ему правду, но Елрех сжимала мою руку, а под конец всей этой «правды» я сдерживалась, чтобы не заткнуть Вольного, призвав Ксанджей.

На разговорах все не закончилось. Он цеплял меня при любой возможности: высмеивал, напоминал о погибших, осуждал. Но всякий раз просил прощения, что подарил могущество, с которым такое жалкое существо, как я, справиться не способно.

Бывало и хуже…

Например, когда потолок давил, пока я с раной в животе истекала кровью. Или в регионе Ночной смерти. Стоит ли вспоминать первую ночь с Волтуаром? А после смерти Тиналь и Фираэн меня вовсе будто вырубили: все видела, слышала, даже отчасти понимала, чего от меня хотят. Заторможенно, но понимала. Столько раз умирала, что в этот раз медленная душевная смерть казалась какой‑то привычной.

Бывало и хуже.

* * *

Кейел.

Солнце не растрачивало чувства на проклятые земли и появлялось тут куда реже. Рассвет был поздним, а закат ранним. Холод пробирался под теплые вещи, а мех, впитывая сырость, тяжелел. Большие волки с густой шерстью наоборот наслаждались, отдаляясь от теплых регионов. Ане на лиертахоне мерзнуть не приходилось – Феррари источала жар. И чем холоднее становилось, тем сильнее нагревался ящер. Остальные заметно уставали от непривычных условий. К тому же духи уже ослабли, а некоторые исчезли. Костер приходилось разводить с помощью кремня, огнива и запаса сухих трав, а воду греть над огнем. О свежем мясе стоило надолго забыть. Волки выходили на охоту крошечной стаей, а Ромиар отправлялся с ними и помогал ранить животное. Лиертахон убегал, пока мы спали. Хищники могли бы снабжать нас дичью, но ее едва ли хватало им самим. И разделка тоже отнимает много времени. Единственное, что мы могли позволить себе, – свежая кровь оленей или овцебыков.

Аня кривилась, наблюдая, как мы передаем наполненную наспех кружку по кругу. Попробовав кровь, передернулась, с трудом справилась с тошнотой, но заставила себя сделать еще два глотка. Когда повезло застать поблизости жертву волков второй раз, девочка уже без отвращения поднесла кружку к губам.

– Только несколько глотков, больше навредит, – проходя мимо, напомнил я.

Она поежилась, провожая меня внимательным взглядом. Наверняка ее насторожил строгий тон. Злость на Аню долго занимала меня, но в какой‑то момент я просто устал. Устал злиться и перебирать в голове воспоминания, связанные с нами. Устал задаваться вопросами и строить глупейшие теории. Хотел просто потребовать с нее и Елрех клятву, что они больше не будут врать мне, но единственная подходящая клятва убьет их, если они нарушат ее. И я не смог. Теперь злость иногда накатывала с новой силой, но быстро отпускала, оставляя сожаление. Лучше бы я задержался у Мита, а не спешил найти Аню. Лучше бы не слышал ее признания. Мне ее не хватало. Наверняка поэтому тянулся к ней всякий раз, как только допускал мысль, что она забыла о нас. Что никогда «нас» и не было – это раздражало. Мы существовали лишь в моей голове, и я бы многое отдал, чтобы вернуть это. Возродить слепую веру в «нас».