– До рассвета нас не потревожат. Предлагаю не выходить из твоей комнаты.

Касание его рук даже дружелюбно не воспринималось. В тягость.

– Мы будто давно не виделись, – мимолетный взгляд выхватил коробочку с салфетками.

– Я скучал.

Поцелуй в шею скользил мерзкой прохладой. Захотелось оттолкнуть правителя.

– Я проголодалась.

Высказывание получилось звонким, и я растерянно улыбнулась, глядя в змеиные глаза. Руки дрожали, тянулись вытереть следы моего позора.

– Тогда прикажем, чтобы обед подали сейчас, – легко согласился Волтуар и снова склонился ко мне. Легкий поцелуй в плечо ужалил даже через ткань платья.

Пока ждали слуг, Волтуара позвал Акеон. Их полушепот я, как ни старалась, не могла разобрать. Решимость во мне боролась с жалостью к себе, но я не позволяла себе даже в мыслях отступиться от планов.

Ароматы смешались с цветочным запахом, наконец‑то, заглушили его. На маленьком столе едва помещались две порции. Супница с густым грибным супом стояла в центре. Мягкие свежие лепешки были наломаны кусками и лежали в корзинке. Два салата: острый, теплый со стручковой фасолью и свежий из местных овощей, заправленный кисло‑сладким соусом. Между рыбой и мясом нутрии я без раздумий выбрала второе – уж больно въелись в память черви, которыми тут кормили рыбу. Блюдо с холодными закусками примостилось на краю стола, а пирожные и куски медового пирога под шоколадом разместились на тумбочке. Белый заварочный чайник, с мелкими синими цветочками на дутых боках, поставили на трельяж. Туда же втиснули графин с фруктовым соком и две бутылки вина: белое и красное.

Волтуар отпустил слуг и подошел к трельяжу. Прозрачный, с золотой каймой бокал медленно заполнялся красным вином. Я сидела на диване и ждала, когда правитель займет место напротив меня. Вот только он выбрал не кресло, а диван, расположившись рядом. Поцеловал в висок и пожелал приятного аппетита.

Мы ели молча, и я, как могла, тянула время. Мягкое вино казалось терпким, невкусным, но я выпила первый бокал, еще не успев попробовать запеченного мяса. Волтуар отвлекся и снова заполнил мой бокал. Когда я уже откровенно давилась сладковатым пюре из местного овоща, вкрадчивый вопрос разрезал тишину, разбил остатки спокойствия:

– Асфирель, что произошло, пока меня не было?

Я отложила вилку, сделала очередной большой глоток вина и промокнула губы салфеткой.

– Ничего, – посмотрела на Волтуара. – Почему вы решили, будто что‑то произошло?

Он пристально смотрел на меня из‑под челки. Тоже отложил вилку и, взяв свой бокал с вином, медленно прислонился к спинке дивана. Его внимательный, неотрывный взгляд прожигал.

– Ты виделась с Вольным? Как, если я запретил тебе покидать комнату? И стража никого не видела, – покрутил бокал, чуть наклоняя, позволяя вину обволакивать хрупкие стенки почти до краев. Почти так же, как и мой страх, касался ледяным дыханием краев терпения и рассудка.

– И я тоже никого не видела, – показательно насупилась.

– Асфи, – мягче протянул Волтуар, – я ведь не пытаюсь уличить тебя. Обвинить… Всего лишь беспокоюсь о тебе.

– С чего вы взяли, что мы с ним виделись?

– Твое состояние, – краешками губ улыбнулся он. – Оно напомнило мне нашу встречу у мудрецов. В остальное время, несмотря на твои трудности с принятием нашего мира, я не замечал такую удрученность. У меня складывается ощущение, – снова пригубил вина, а после вздохнул тяжело, – что только Вольный оказывает на тебя такое сильное влияние.

– Вы ошибаетесь, – тоже налегла я на спинку кресла, сцепив руки в замок. – Мне просто…

Испуг прошел, и откуда‑то постепенно черпались спокойствие, сдержанность, рассудительность – непривычное хладнокровие. Я немного склонила голову к груди, прикрыла веки, чтобы ресницы спрятали глаза. Уголки губ и плечи опустились. Мне хотелось выразить скорбь. Получилось ли? И что это со мной?

– Я просто не привыкла без родных и близких. Иногда тоска скапливается.

Достаточно для правды?

– Надеюсь, что это так, – с легкой насмешкой сказал он.

Я нахмурилась, отвернулась, чуть приподняв подбородок и, глядя на светлый проем балкона, тихо уточнила:

– На что вы надеетесь, Волтуар? На то, что это и вправду тоска, а не влияние Вольного? Почему? – повернула к нему голову. Убедилась, что он хотя бы немного растерялся, и, снова отвернувшись, продолжила: – Я не могу вернуть тех, кого люблю. Не могу вернуться к ним. Это приносит вам облегчение?

Он молчал, а я чувствовала, как бледнею. Щеки холодели, а руки начинали мелко трястись. Игра давалась легче, нужные эмоции подхватывались из сказанных впустую слов, будто они в самом деле задевали за живое. Нет, где‑то в глубине души они, несомненно, влияли на меня, но не настолько, чтобы бледнеть и дрожать. Почему обманывать стало легче? Ответ, казалось, лежит на поверхности. Совсем рядом. Протяни руку, ухвати, но…

– Асфирель, ты неправильно поняла, – наконец‑то, сказал Волтуар.

– Второй смысл мне неприятен больше, – поспешно произнесла я, опасаясь, что он выкрутится. – Вы надеетесь, что не только Вольный способен оказывать на меня такое влияние? Вам тоже хочется запугать меня? Затравить? – Теперь и Волтуар немного побледнел – очередной глоток вина освободил бокал в его руках почти наполовину. Я не остановилась, все еще толком не понимая, чего хочу добиться. Перевести тему? Отвести подозрения? Защититься нападением. Еле слышно добавила: – Мне казалось, любовь – это не только ревность. Не только безумная слепота.

– Асфирель, – мягко улыбнулся Волтуар, быстро взяв себя в руки. – Я неправильно выразился.

Бокал с легким звоном коснулся стола. Коготки ласково провели по тонкому стеклу перед тем, как потянуться ко мне. Я позволила Волтуару обнять себя, но сама не обнимала, даже руки не расцепила.

– Я не хотел тебя обидеть, – проговорил он, дыханием пощекотав волосы на виске. – Я всего лишь надеюсь, что Вольный не приближался к тебе, пока меня не было. Если он тебя обидит, я почти ничего не смогу сделать ему. Ты понимаешь?

– Потому что его защищают судья?

– И поэтому тоже. Не забывай, он тут неспроста.

– И когда уже северяне приедут, чтобы он уехал? – полушепотом спросила я, словно теперь негодовала по этому поводу.

– С ними есть свои сложности. Северяне не хотят… – шумный выдох. – Асфирель, тебе ни к чему знать меня строгим. Запомни: ты не должна спрашивать обо всем, что мало‑мальски может касаться правления, – погладил мое плечо, прижав к себе крепче. – Недавно приезжали иллюзионисты, почему ты не пошла с другими на их выступление? Дариэль забыла сказать о них?

Какой резкий перевод темы. Можно попробовать переспросить о северянах, или лучше не стоит?

– Нет, – разжала я руки и заставила себя посмотреть на Волтуара. – Она не забыла, просто я не захотела.

– Опять просидела в библиотеке? В твоем мире так принято?

Он говорил вкрадчиво, словно убаюкивал маленького ребенка.

– В моем мире проще узнавать о законах. Хотя…

Так ли проще? Если переместить любого фадрагосца на Землю, как много ошибок он совершит? И какими будут эти ошибки? В мир, где нет духов. Спятит бедняга только от этого… Убьет кого‑нибудь лишь потому, что кто‑то позволил себе замахнуться, просто припугнуть. А потом будет недоумевать, за что его лишили свободы. Или будет осторожным и правильным с самого начала?

Волтуар тихо наблюдал за мной. Я вынырнула из задумчивости, виновато улыбнулась и поспешила продолжить:

– Мне многое неизвестно в Фадрагосе. Я боюсь совершить ошибку, но даже не знаю, что тут считается нормой, а что нет. Шаг влево, шаг вправо – и я виновата. Мне надоело наступать на грабли.

– Мы говорим об этом не в первый раз, – ласковый взгляд, наверное, согрел бы, если бы я не прекратила пить зелье, – но я не знаю, как быть в этой ситуации. Я не могу предупредить тебя обо всем. Пытаюсь, Асфирель. Однако это как говорить об очевидных вещах. Даже на лестнице можно оступиться. И спросить ты не можешь, потому что не представляешь, о чем спрашивать.