Ликвир нагонял на меня тоску. Я замечательно понимала его чувства, когда он, стоя перед сгоревшим поселением, поглядывал на младшую сестру. Наверное, мне было бы тоже страшно взвалить на себя ответственность, если бы вдруг отец умер в тот жаркий день в реанимации… Егор тогда уже проявил самостоятельность, сдержанность, повел себя как взрослый, но потом я много раз прокручивала в голове тот случай, и приходила к выводу, что мне нужно становиться крепче на ноги, чтобы в самой ужасной ситуации мама и младший брат могли на меня положиться. Видимо, именно после этого я стала еще более циничной и целеустремленной. И вот то, что взращивала в себе годами на Земле, сыграло против меня в Фадрагосе, точно так же, как это произошло с Ликвиром. Теперь он умер, чтобы прогнать меня, чтобы спасти сестру вновь.
У миролюбивого Рувена, которого так жестоко растерзали по приказу Кхангатора, была другая история. Он проникся жалостью к эльфиорке, страдающей от болезни солнца. Осиротевшая на войне, она жила у Нелтора, который как раз изучал этот недуг. Однажды девушка проснулась раньше обычного и, испугавшись незнакомого дома, тихо сбежала. Рувен с рассвета работал с оберегами и защитной магией в своем доме, находящемся на той же улице. Эльфиорка заметила его, когда он выходил на крыльцо и подставлял заколку, украшенную драгоценными камнями, под солнечный свет. Магию влить в заколку по каким‑то причинам никак не удавалось. Зато девушка засмотрелась на ее мерцание, и остановилась. Вскоре они познакомились, и сходу Рувен решил, что ее похитили и опоили. Спустя несколько часов он познакомился с Нелтором и узнал о болезни эльфиорки. В тот день он отдал ей заколку, а многими периодами позже он стискивал эту же заколку, вспоминая прошлое и наблюдая, как медленно умирает от безболезненного яда эльфиорка, и как Ил принимает ее облик. На голой руке рассата чернели первые руны, позволяющие его рассудку оставаться трезвым даже при участии в преступлении.
У Нелтора история была менее трогательной и, скорее, подтверждающей мнение большинства фадрагосцев о людях. Сильнейший маг изучал многие болезни и близко сотрудничал с эльфиорами, грезящими об очищении мира от самого ужасного зла Фадрагоса – от балкоров. И мало кто знал, что этот же маг, помогший многим гильдии Очищения, укрывал Вольного‑балкора и его новую подружку той же расы. Даже лучший друг и коллега, благородный рассат, не знал, с кем ежедневно делится всеми подробностями своих открытий и кому жалуется на то, что медленно и неизбежно сходит с ума. После того, как спятившего рассата, обнаружили с разодранной грудью, Нелтор оставил себе на память клочок его шерсти и перо. Сжимая их в руке, он допустил мысль, что если бы рассказал правду о балкорах другу, то, возможно, несчастье обошло бы их стороной.
Глядя на все глазами Энраилл, принимая их мысли за свои, трудно было винить кого‑либо из них в выбранном пути. Как часто мы думаем: «а если бы»… Я уважала их уже за то, что они, допуская эту же мысль, не превращали ее в слабость.
– Все нормально? – поинтересовался Кейел, вырывая меня из раздумий.
Я кивнула. Присела рядом с ним на корточки и стала разглядывать его рваные символы на непонятном языке.
– Северный?
– Соггорский. – Он усмехнулся и, постучав афитакской палочкой по последней строчке, тяжело вздохнул.
– Совсем ничего? – нахмурившись, спросила я.
– Совсем.
– А у ребят?
Кейел покачал головой. Заметив, что Елрех только начинает раскладывать овощи по мискам, я уселась удобнее. Подобрала с земли первый фрагмент карты и покрутила его.
– Может, тут есть невидимый рисунок, – предположила тихо.
Кейел потер переносицу и снова покачал головой, а затем пробормотал устало:
– Елрех бы заметила.
– Что‑нибудь не волшебное, а скрытое без духов и магии. У нас разное для шифровки придумывали, но я всего не знаю. Помню, что что‑то нагревали, а что‑то лимонным соком проявляли.
– И что предлагаешь? Портить единственные подсказки, подбирая способ к неизвестному сокрытию символов?
Скривившись, я отложила старинную ценность и потянулась к обычной карте.
– Нет, портить их не будем.
Кейел улыбнулся и вернулся к своим записям. Я погладила пальцем первое место, где мы совместно отыскали тайник. «Куда бы я ни повернулся, Солнце везде умирало»… Эриэль наградил нас перстнем и пером, напоминающим павлинье и вызвавшим у меня странное чувство, похожее на дежавю. Я так и не разобралась в причинах его появления. В этом же тайнике Линсира указала, где спрятан ее тайник. Взгляд зацепился за отметку «АИ» – оттуда безумный круг взял свое начало. Место гибели Ил…
– Ил убила Аклена там же?
– Что? – отвлекся от листка Кейел.
– Где умер Аклен?
Кейел открыл рот, но не ответил. Склонился к карте и приманил к ней Охарс, нахмурившись, уставился на скалу. Долгое молчание и напряженное пыхтение Вольного пробудили совесть, и я тихо извинилась:
– Прости. Не отвлекайся на мои расспросы. Вечно всякой ерундой интересуюсь.
– Думаю, в нашем случае важна любая мелочь. – Кейел поднял на меня глаза и улыбнулся. – Как только Ив с Роми закончат копошиться в его памяти, спросим у нее, где умер Аклен.
Я кивнула и виновато улыбнулась ему в ответ. Как только он снова погрузился в «ребус», я вернулась к разглядыванию региона Ночной смерти, а от него плавно перешла к Холмам грез. Воркование Феррари мгновенно почудилось за спиной, и я зажмурилась, но так стало только хуже. Последние мгновения жизни девчонки встали перед глазами и вызвали дрожь в теле, подтолкнули комок к горлу.
Думай о сокровищнице!
Я открыла глаза, и взор сразу же упал на Утерянное святилище. И сердце на миг замерло.
Если Ликвир‑Линсар знал, как туда добраться, то мог пользоваться этим путем постоянно. Это ведь идеальное место для сокровищницы.
– Хватит ломать голову – последний ум растратите, – раздался голос Елрех от костра. – Давайте ужинать, безнадежные искатели сокровищ.
После ужина я отправилась в пещеру, где мы устроили лежанки, и попыталась уснуть. Сонными зельями злоупотреблять нельзя, поэтому Елрех сильно разбавляла их, но, кажется, я отоспалась на годы вперед, и теперь ничто не способно было отключить меня. Я лежала на боку в кромешной темноте и сжимала ис’сиару Ил, думая о сокровищнице. Безумный поиск успел стать моим образом жизни – иногда я забывала, зачем вообще ищу ее, а когда уединялась, как сейчас, осознание близости цели будоражили нутро. Я не хочу терять все, что обрела в этом мире. До слез не хочу… Когда я только оказалась в Обители гильдии, многое виделось диким, неправильным, но уже в тот момент Елрех вызывала приятные чувства. Уже тогда я понимала, к чему может привести моя задержка в другом мире, и даже говорила об этом новоиспеченной подруге. Я была уверена, что самое ужасное, что меня поджидает – выбор между двумя «родителями». Вот только ужаснее оказалось – остаться без выбора.
Ис’сиара заскрипела от той силы, с какой я ее сжала. Влажный воздух стал тяжелым и застрял в горле. Я не выдержала очередного наплыва сожалений, тоски, боли, стягивающей сердце до тугого комка, словно вместо него в груди лежал обычный камень. Я вскочила и поспешила к ребятам.
Непроглядные тени окружили лагерь, подступали к нему, но свет костра и Охарс отвоевывали территорию, отгоняя их. Ребята без устали ломали голову над загадками, но уже совместно: Кейел негромко зачитывал фразы, в которых, по его мнению, угадывался смысл, а остальные подтверждали или опровергали предположения.
– Куда бы я ни повернулся, Солнце везде умирало, – устало произнес он и потер переносицу.
Роми скривился и заметил:
– Это целая подсказка, а не фрагмент.
– Что же ты в ней углядел, отчаявшийся Вольный? – поинтересовалась Елрех, покосившись на меня.
Я подошла к Кейелу сзади, положила руки на сильные плечи и медленно опустилась на колени. Усевшись удобнее, прижалась щекой к теплой спине и закрыла глаза – еще немного насладиться бесценной близостью… Кейел замер ненадолго, будто мог услышать мое настроение через прикосновение. Затем накрыл мои руки своими и продолжил разговор с остальными:
