Или ты так же предвзята, Аня, но просто сменила сторону? Не имеет значения.

Рассчитавшись с таксистом, я выскочила из машины и подняла голову к ясному голубому небу. Солнце палило нещадно, слабый ветерок еще напоминал о себе, но вскоре обещал затихнуть перед грозой. Может, в этом мире и изменилась моя судьба, но осталось множество прекрасных вещей, на которые я не влияю. Гроза будет, и она откроет мне дверь в новую жизнь. Желанную.

Сердце было неспокойным, а на лице то и дело расцветала бесконтрольная улыбка. Времени хватало, чтобы принять душ и собраться в дорогу. Кусок размороженного мяса ждал в холодильнике…

И нельзя забыть о том, что я порезала палец перед тем, как швырнула подношение в молнию, – возможно, моя кровь принципиально важна.

В этот раз времени было с запасом, поэтому я еще надеялась поговорить с мамой. Обсудить погоду, мое собеседование, ее здоровье, планы на следующий учебный год… Просто поговорить. А потом с папой. Жаль, что Егор уехал, но ему можно написать.

Разыскивая ключи в сумке, я ждала лифт. Как только он подъехал и двери открылись, бросилась вперед, но резко отпрянула. Двое полицейских выходили из него, негромко переговариваясь. Мазнули по мне рассеянным взором и направились дальше. Ключи, наконец‑то, отыскались, тронули прохладой руку – сбитое предвкушение вернулось, и мне снова потребовался глубокий вдох.

– Анна Сорокина? – раздался мужской голос, прежде чем я скрылась в кабине.

Я обернулась без задней мысли и застыла с приоткрытым ртом. Полицейский удерживал дверь подъезда, впуская в щель яркий дневной свет. Второй стоял ближе ко мне, открывая папку и переводя хмурый взор от того, что лежало в ней, на меня.

– Да, – просипела я. – Что‑то случилось?

Они переглянулись, и тот, что стоял у двери оглушил:

– Вам необходимо проехать с нами.

Я невольно подалась к лифту, но взяла себя в руки.

– Прямо сейчас? – Их непроницаемо строгие выражения лиц были лучшим ответом, но я не могла не спросить, будто сам вопрос мог меня спасти: – Это займет много времени?

– Нет, – мгновенно ответил второй полицейский, закрывая папку.

Значит, немного… Сердце все равно замерло. Заледенело.

* * *

Попытки договориться о беседе дома или о ее переносе не привели ни к чему, кроме того, что на меня стали смотреть с неприкрытым подозрением. Без какой‑либо угрозы жизни пришлось повиноваться, что не могло не разозлить. Немного смягчало гнев лишь то, что мои личные вещи остались при мне и никто не запретил пользоваться ими. Пока мы ехали в участок, я изучила карту и прикинула самый короткий маршрут до дома. Если бежать без остановок дворами, то понадобится не больше двадцати минут. Бежать… Я покачала стопой, опираясь на тонкую шпильку и разглядывая здания, окутанные летним зноем и мелькающие за окном.

В коридорах участка было прохладнее, чем на улице. Стук моих каблуков звонко отскакивал от серого пола и звучал где‑то под самым выбеленным потолком. Меня провели в душный кабинет, где умещалось несколько столов и два шкафа, забитые папками. Одно окно, возле которого молодой мужчина внимательно изучал какой‑то маленький предмет, было плотно зашторено. За столом, приставленным к его столу, лениво расположилась крепкая блондинка в форме и с игривой улыбкой что‑то читала. Глядя на ее лицо, я так и ждала высказывания вроде: «Прикинь, что эти болваны вытворили на этот раз». Еще двое мужчин постарше и с более суровым видом находились на освещенной половине. Дневной свет густо падал на их столы, заваленные бумагами и канцелярским хламом.

За моей спиной раздался голос:

– Вадим Николаевич, доставили вам неуловимую Сорокину!

– А‑а, – протянул мужчина в годах, сидящий ближе к двери, и почесал гладко выбритый подбородок. Окинул меня заинтересованным взглядом с ног до головы и указал на стул, приставленный к его столу. – Присаживайтесь, гражданка Сорокина. Спасибо…

Его обращение к парню, доставившему меня, утонуло в натужном скрипе принтера. Девушка чихнула и от души проматерилась, оглядываясь на принтер, как раз в тот момент, когда он, зажевав бумагу, заглох.

– Выкинь это чудовище, – обратилась она к коллеге, потирая нос.

– Ну да, придумала тоже, – ворчливо ответил он, вытаскивая застрявшую бумагу. – Этот монстр мне еще лет сто прослужит.

– Итак, Анна, наконец‑то, нам удалось повидаться с вами, – отвлек меня от перепалки мужчина, предложивший присесть. – Уже и не надеялись на встречу.

Я нахмурилась и подтянула ноги, немного пряча их под стулом. Свет, падающий из окна, слепил, а воздух в кабинете и вправду сильно пропитался чернилами.

– Уезжали куда‑то?

– Нет.

Пальцы заскользили по сумке, которую я держала на трясущихся коленях, и оставили на темной коже влажные следы. Сердце билось тяжело, глухо. Возьми себя в руки, Аня. Ты успеешь. Все будет в порядке.

– Ну‑ну, а мы к вам несколько раз приезжали, никто двери не открывал. Уже было решили, что вы спрятались от нас. – Он захлопал полками стола, высматривая что‑то в них. – Хотели в розыск объявлять.

Чепуха. Имя мое им известно. Так неужели не могли с родителями связаться и через них меня найти? Врет? Зачем? Или, судя по заваленному столу, дело, по которому меня сюда вызвали, не в приоритете…

– Зачем я вам понадобилась? – Стараясь унять дрожь в руках, стиснула сумочку. – Что‑то случилось?

Трусы! Пятеро сволочей испугались одну девчонку и наябедничали? Видимо, сижу тут, потому что не сделала этого первой.

– Сами мне об этом расскажите. Только сначала я сообщу вам о правилах. – Он прокашлялся, прикрывая рот кулаком, и неспешно разложил перед собой папку и листки. – И задам несколько вопросов. Можете обращаться ко мне Вадим Николаевич.

Он надел очки, взял ручку и занес ее над бланком, лежащим перед ним.

– Итак, ваше полное имя?

– Сорокина Анна Дмитриевна.

– Дата рождения…

Вопрос – ответ. Это длилось не так долго, и за эти короткие минуты за окном ничего не изменилось. Свет все еще слепил мои глаза. Потом Вадим Николаевич сообщил, что я подозреваемая, быстро зачитал мои права, спросил, будем ли ждать адвоката, а после попросил меня рассказать о той самой ночи, когда я избила потерпевших.

– Я защищалась, – поправила его, невольно выпрямляя спину.

Он кивнул, что‑то отметил на листке, а потом сказал:

– Одному вы сломали нос, второму – руку, третьему повезло – он отделался ссадинами и несерьезными ушибами. – Откинулся на стул и, вздохнув тяжело, добавил: – Кстати, Владиславу Еремину, парню, которому вы сломали руку, уже дважды делали операцию и пришлось ставить спицы.

Надеюсь, в проход, которым он думает, да поглубже. Может, это поспособствует его озарению, для чего человеку голова на плечах.

– Я защищалась, – повторила я.

От взгляда следователя по спине пробежал холодок. Я постаралась усмирить раздражение и приструнить нетерпеливость. Опустила голову и пообещала:

– Я вам все расскажу, но я и вправду защищалась.

– Анна, у нас есть запись с видеокамеры, установленной на вашем подъезде, – тон Вадима Николаевича смягчился. – Хорошо, что вы сразу сознаетесь в том, что это были вы. Мы не слепые, но должны разобраться в произошедшем. Я попрошу вас быть предельно откровенной.

– Хорошо, – согласилась я. Все, что угодно, лишь бы как можно скорее попасть домой.

– Хорошо? Тогда рассказывайте все с самого начала.

И я рассказывала, пока следователь записывал. Иногда он уточнял: откуда я возвращалась, что именно сказал Яковлев, по каким причинам я толкнула Горшкова и как так получилось, что я сломала руку Еремину? Я рассказала ему все, до того самого момента, когда заперлась в собственной квартире.

– Почему не вызвали полицию?

Я зависла. Нахмурилась, вдыхая глубоко и обдумывая, что ответить. Забыла, что так можно? Отвыкла?

– И что бы я сказала? – Пожала плечами. – Что меня хотели изнасиловать крепкие парни, но в итоге я их побила?