То, что его пальцы по-прежнему на моём плече, я осознаю только тогда, когда эти самые пальцы сжимаются чуточку сильнее.

— Ты должна знать. Я не сделаю ничего, что сможет тебе навредить.

Он смотрит прямо и очень уверенно, облегчение накатывает горячей волной, мешается с мурашками в плече, и я с ужасом ловлю себя на мысли, что хочу наклониться вперед и прижаться к его губам. Причем не просто хочу — вот-вот это сделаю. В серых глазах что-то неуловимо меняется, и он убирает руку.

И, не успеваю я вставить и слова, поднимается и уходит. Моему бедненькому плечу тут же становится холодно, я растерянно накрываю тоже место своей ладонью и сравниваю ощущения. Даже близко не так.

Я появляюсь на кухне в жуткой растянутой футболке. Уже хочу сообщить, что подобным шмоткам куда больше подходит камера мусоропровода, но настроения нет.

— Я не знала, какое полотенце можно взять, поэтому вытерлась первым попавшимся. Это ничего? — А глаза красные, хоть и пыталась это скрыть.

— Фостер.

— Бинты так и остались на кровати. Где у тебя здесь мусорка, я тоже не знаю.

— Фостер…

— И твои простыни. Они все в крови. Прости.

— Кэтрин! — рявкает он, и я вздрагиваю, вздергивая голову. Смотрю на него секунду, другую, а потом с силой закусываю губу.

Он делает шаг, другой, стягивает меня со стула и прижимает к себе. Вздрагиваю еще раз, начинаю реветь громче, обхватываю его обеими руками, прижимаясь всем телом. Гладит меня по спине. Скользит ладонью по затылку. Ерошит волосы.

— Я так устала…

— Тебе страшно малыш, — утверждает он, а я воспринимаю как вопрос.

— Нет.

Да…

Он тяжело вздыхает и мы сидим в тишине ещё несколько минут.

— Иди умойся. Потом поговорим.

Возвращаюсь я ровно в тот момент, когда он ставит на стол тарелку.

— Это что?

— Бульон, — его невозмутимости сейчас точно можно позавидовать. — Куриный.

— Да ты издеваешься, — бормочу, но ложку послушно беру. В моём организме остатки наркотика, а моему желудку не понравится любая другая пища. Даже печенье. Не организм, а предатель. — Сначала молоко, теперь это.

— Смотрю, ты отошла, — ехидно комментирует. Молча киваю и начинаю есть. Его лицо в этот момент нужно было видеть.

***

Докурить мне не даёт звук открывающих замочную скважину ключей. Прекрасно зная кто это, я выкидываю окурок в окно, попутно закрывая его, а почти полную пачку сигарет прячу в карман джинс.

— Почему так рано? — интересуюсь я. На часах было почти восемь вечера. Учитывая, что смена Деймона заканчивается в девять, плюс пятнадцать минут на дорогу и то, если пробок не будет.

— Работы нет, — ответил мужчина, проходя в комнату. — То, что ты сидишь возле окна — не внушает доверие.

— Я не хочу сбегать, — это было правдой. По иронии: это Аарон её во что-то впутал, но здесь с ним, я чувствую себя в безопасности и не хочу уходить. — Мне с твоим лицом никогда не бывает скучно. Значит, смысла нет.

Он просто молча подходит, видимо его тревожило моё состояние. Стаскивает меня с подоконника, ставя на прогретый пол.

— У тебя сотрясение, нехрен лазить туда, — Мужчина смотрит прямо в глаза, а во мне что-то просыпается. — Так как копам о нападении сообщать нельзя, пришлось рассказать о тебе одному своему другу.

Я заметно напрягаюсь.

— Ты ему доверяешь? — Смотрю на него долго и внимательно.

— А мне ты доверяешь? — я молчу, не вижу смысла говорить ответ. По-моему, всё ясно, раз уж я тут. Он прекрасно всё понимает. — Тогда, пожалуйста, не ставь под сомнения мои решения.

Киваю.

Аарон Деймон.

За окном темно и тихо, в этом плюсы спального района. Только редкие машины, проезжающие мимо дома, создают шум, но от него ограждают толстые стеклопакеты.

Однако же, несмотря на все идеальные условия для сна, я шумно тяну носом воздух и открываю глаза. В комнате тепло и спокойно. Сознание ведет поиск проблемы.

Внешних раздражителей нет: никаких посторонних звуков, касаний. И все же мозг отчего-то принял решение, что надо проснуться именно сейчас.

Наверно, у меня уже появилась привычка, просыпаться и смотреть на спящие рядом чудо. Но она спокойно спит рядом.

Раз уж проснулся, решаю дойти до кухни и промочить горло на сон грядущий. Главное, тихо. Чтобы не разбудить Фостер. Успешно завершив свою миссию, возвращаюсь в кровать и закрываю глаза, позволяя телу расслабиться.

До слуха вдруг долетает очень тихое, сдавленное мычание, характерное для спящего человека. Инстинктивно я поворачиваю голову и смотрю на Фостер. В комнате темно, но можно заметить, что она сжимает рукой футболку, хмурится. И если прислушаться, то слышно, что её дыхание сбивается и учащается.

Кэтрин снова мычит и мотает головой. Дыхание становится громче, она поджимает ногу.

— Кэт, — шепотом зову.

Сглатываю и сажусь на кровать, наблюдая за мучениями девушки. Ей явно снится что-то плохое, страшное. Разбудить? Фостер уже буквально стонет, и я не выдерживаю, мягко трясу за здоровое плечо.

— Фостер, проснись. Кэтрин. Кэт… — не успеваю закончить, потому что девчонка резко хватает меня за запястье и смотрит широко распахнутыми глазами. Кэт тяжело дышит и почти до боли сжимает руку.

— Тебе приснился дурной сон, — торопливо поясняю, мягко пытаясь отнять свою конечность. Фостер переводит глаза в темноту, тяжело вздыхает и отпускает, чтобы закрыть рукой свои глаза. Молчит и только шумно дышит, а я тру запястье, намоченное чужим потом.

— Кэт, — зову её и тяну наверх, чтобы девушка села на свои колени и притягивает к себе, позволяя спрятать мокрое от слез лицо на плече. — Тише. Успокойся, дыши.

— Я твоё «Дыши» в гробу видела, — бурчит и всхлипывает одновременно. На капризы внимание на обращаю.

Она хватается рукой за край моей домашней майки и снова всхлипывает.

— Тише, — снова мягко уговариваю и глажу по любимым волосам.

Приподняв подбородок заплаканного лица, касаюсь её губ, раздвигаю их своими и целую очень нежно. Сначала губы Фостер, словно задеревеневшие, еле двигаются, но через пару секунд расслабляются и отвечают. Дыхание выравнивается.

— Умница, — почти шепотом хвалю. — Ложись обратно.

Все еще молчит, можно только наблюдать, как вздымается и опускается грудь.

— Давай, я принесу тебе воды? — спрашиваю и почти подрываюсь с кровати.

— Завались уже, врач-сновитолог, — Фостер резко падает обратно.

Ложусь следом обнимаю под руку и утыкаюсь носом в загривок. От такой неожиданности она замирает и сглатывает. Нет, это нормально, конечно, обниматься паре в постели, но именно у них это происходит впервые.

И когда первый шок проходит, Кэтрин наконец-то чувствует, что её рука до сих пор сжимает ворот футболки, и рука эта дрожит. Она закрывает глаза и отвернул меня от себя не из вредности или злости.

Ей страшно и стыдно за собственную слабость. Она лежит в моих объятьях, потому что ищет защиты от собственных сновидений. Накрыв чужой кулак своей ладонью, я тоже смыкаю глаза. Её затылок щекочет моё горячее дыхание. Тепло и приятно. Но я не засыпаю до тех пор, пока дыхание позади не выравнивается.

***

Утром тепло, к сожалению, пропадает, потому что я неслышно выбираюсь из кровати и оставляю посапывающую во сне Фостер одну.

Перед уходом я почти невесомо касаюсь лохматых волос, которые будто нарочно раскидались в разные стороны, чтобы бесить, но вместо этого кажутся очаровательными. Я так и не решаюсь коснуться спокойного лица губами, потому что боюсь разбудить.

Мне нужно на работу.

***

Вечерний обход заканчивается на парне, полезший через балкон к своей девчонке и оттуда сорвавшийся, встречает меня хмурым взглядом. А ведь еще с утра улыбался во весь рот.

— Мы расстались, — мрачно сообщает он, хотя я ни о чем не спрашивал.

— Ее перестали интересовать экстремалы-придурки?

— Она боится остаться вдовой, если наши отношения зайдут слишком далеко.