— Эй, — легонько хлопаю глажу по щеке. — Кэт?

Её ответ больше похож на шелест травы.

— Ну, наконец-то…

— Что? — не понимаю я.

— Наконец-то ты назвал меня по имени.

— Дура! — от подзатыльника девчонку спасает только сотрясение. — Где болит?

Она снова пытается улыбаться.

— Везде, — Синяки потемнели, ну это ничего, в скором времени сойдут. Жар час назад тоже начал спадать. Однако выглядит она едва ли лучше, чем тогда на утро после операции. Кидаю взгляд на часы и признаюсь.

— Тебе скоро станет хуже.

— Зашибись. Почему? — Шипит, пытается встать, я не даю.

— Пришлось вколоть наркотик. Прости, — Она удивленно распахивает свои глазки.

— Да за что? Наоборот, спасибо…

— Скоро узнаешь, — мрачно отвечаю я, а она уже пытается сесть на диване.

— Чего мне ждать, док? — Аккуратно подхватываю её под спину и помогаю устроиться.

— Будет рвать. Долго. Снова начнутся галлюцинации.

— Ну… звучит не так уж и плохо, в отличие от такого, как я выгляжу, — смотрит прямо в глаза, хило улыбаясь. — Я ведь права?

— В зеркало лучше сейчас не смотреться, — согласно киваю, пытаясь улыбнуться, но выходит хреново. — Пить хочешь?

Она кивает, а когда отрывается от стакана с водой, виновато произносит.

— Прости. Я не знаю, как здесь очутилась. Я… ничего не ожидала, — Темнеет лицом, а потом утыкается им в согнутые колени. Не сразу понимаю, что она дрожит, держусь секунду или две, плюю на все и осторожно притягиваю к себе. Она напрягается всем телом, и вдруг приваливается, прижимаясь щекой к плечу.

— Испугалась? — Реакции ноль, а вопрос максимально глупый.

— Знаешь их? — спросила девушка. Даже в таком состоянии мозги у неё работают. Сложила два и два. Что если бы её кто-то и нашёл, да даже я, она была бы в больнице, а не здесь.

— Да…

— Ясно, — вздыхает она. И всё?! — Это всегда так страшно?

— Да.

— Спасибо, — Хочу сказать, что она несет чушь, но тут по её телу проходит долгая судорога. Она срывается с дивана и несется в сторону туалета. Бегу следом

— Совсем без головы, Фостер, свалишься же! — однако на ногах Кэт держится вполне сносно и только у унитаза падает, как подкошенная. Её рвет долго. До кашля, до новых судорог, до сдавленных ругательств, до слез из глаз.

— Уйди, — просит она, закрывая глаза сгибом локтя. — Не смотри, не надо.

— Дура совсем? — провожу ладонью по засохшим от крови волосам. — Принести воды?

— Нет..

Понимаю её. Мне тоже после промедола пить не хотелось. Хотелось только одного — сдохнуть. Не знаю, когда это заканчивается. Просто в какой-то момент она кашляет в последний раз и, закрыв глаза, откидывается на стену. Вытираю её лицо мокрым полотенцем и подхватываю на руки.

— Что ты делаешь? — бормочет она. — Я тяжёлая. Пусти.

— Вот порой ты очень сообразительная, но иногда, видимо, мозг перестаёт работать. Лёгкая, как пёрышко, потяжелей таскал, Фостер.

— Кэтрин.

— Кэтрин, — соглашаюсь я. Тащу в спальню, укладываю на своей кровати, стаскиваю разодранные джинсы, бинты оставляю, вытягиваю из шкафа плед и накрываю. — Заснешь?

Впрочем, ответа не требуется. Отрубается она, едва голова касается подушки. Смотрю на часы. Половина восьмого. Часа три у меня точно есть. И на полу спать не привыкать. Уже хочу подняться, но Кэтрин вдруг вцепляется мне в руку.

— Не уходи. Пожалуйста.

Кажется, бормочет сквозь сон — в реальности она вряд ли меня бы остановила меня, хотя, это же Фостер, чёрт знает, что от неё можно ждать. Вздыхаю и вытягиваюсь на краю кровати.

— Я здесь.

Кажется, она что-то отвечает, но я уже не слышу, моментально проваливаясь в сон.

Кэтрин Фостер.

До сих пор тело подрагивает от той хрени, что мне вкололи. Но ничего. Это пережить можно.

А вот, что делать с Деймоном? Ответ не находился. Бросить я его не могу. Если уж не брать в расчёт какие-никакие, но чувства, то этот придурок мне жизнь спас. Дважды.

Сижу здесь третий день, телефон в руки не беру. Противно. И на тот диван тоже не ложусь.

Удобно примостившись на подоконнике, смотря на проезжающие машины, я закурила сигарету. Нет, я не нарушала его наказа «сиди дома». Нашла на холодильнике нераспечатанную пачку «Macdonald special».

За самим мужчиной не наблюдала, что тот курил. А со мной-то, он должен уже был стать паровозом. Выкуривать пачкой за пачкой из-за недостатка нервов. С другой стороны, я ему помогаю, если правду говорят, что нервные клетки не подлежат восстановлению то, соответственно: Нет нервных клеток — нечем нервничать, так?

Шутки — шутками, но сейчас мне это нужно. Привычка, моя зона комфорта из которой выйти не особо и хочется. Но ему не понравится, что я курю со своими лёгкими, вернее, лёгким. Поэтому впервые за три дня, я позволяю себе вольность, пока он на работе.

На журналистику забила совсем. Началась какая-то апатия ко всему. Воспоминания возвращались в ту подворотню и живот скручивало. А потом в голове всплывал Аарон.

***

Открываю глаза, и тут же со стоном их закрываю. Голова раскалывается так, что держать их открытыми физически невозможно. Однако этой секунды оказывается достаточно, чтобы в предрассветных сумерках заметить на постели еще одну фигуру.

Он не ушел.

Не думаю, что творю. Просто мне очень плохо, и он мне нужен. Делаю нечеловеческое усилие и заставляю себя пошевелиться, пододвигаясь ближе. А потом утыкаюсь носом в ключицу, вдыхая едва уловимый, совершенно потрясающий запах хвои.

Он такой тёплый…

Когда я открываю глаза в следующий раз, рядом никого нет. Вопроса — где я, черт возьми? — тоже не возникает.

Вчерашний вечер помнится урывками, но их с лихвой хватает, чтобы, жалобно застонав, уткнуться лицом в подушку. Стыдно. Мне стыдно? Триндец, сломалась девочка.

Корчилась от боли на его диване, и, кажется, еще и орала. А потом прижималась к нему как маленькая девчонка и всеми силами старалась не зареветь опять.

А о том, как меня выворачивало на его глазах, лучше не вспоминать вообще никогда. Иначе останется только закопаться в одеяло и никогда не выходить из этой комнаты.

Крепче обнимаю подушку и только теперь соображаю, а чья это, собственно подушка. А, сообразив, крепче вцепляюсь в нее, жадно втягивая запах. Хвоя и что-то еще, едва уловимое. Господи. Боже. Мой. Что. Со. Мной? Я прижималась к нему посреди ночи и утыкался носом в ключицу. Ну просто класс!

Чудовищная слабость. Боль везде.

— Как ты себя чувствуешь? — раздаётся в дверном проёме, и я пытаюсь сесть. Пожимаю плечами и опускаю голову.

— Нормально. Наверно, — Я совершенно не знаю, как с ним теперь говорить. Мне стыдно за вчерашнее, стыдно за свою ночную выходку, а еще никак не получается выкинуть из головы, что эти люди пришли за ним.

Аарон фыркает что-то неразборчивое, в два шага оказывается рядом и откидывает одеяло.

— Снимай бинты. Нужно смазать раны.

Так… Снимаю не мою фублоку. Неловко разматываю полосы ткани, стараясь не думать, что сижу перед ним в одних трусах с ели прикрывающей бёдра тканью. Я надеюсь меня переодела Ив. А нет… Я корчилась возле туалета в своём лифчике и джинсах, её уже не было. Кстати о лифчике…ясно, тоже нет.

А он тем временем прикасается к груди, и не вздрогнуть у меня не получается.

— Болит? — Нет, мать твою, чешется. Деймон, ты точно доктор? — И чего дергаешься?

— У тебя пальцы холодные, — что я вообще несу? Это всё наркотик, точно он.

Он снова фыркает, а потом начинает разматывать другую мазь по плечу.

— Вставать пробовала?

— Я проснулась пять минут назад, — смотрю на его хмурое лицо, на синяки под глазами и виновато признаю. — А вот ты из-за меня сегодня не выспался.

— Ерунда, — безразличным тоном отвечает он и трогает левое плечо. — Больно?

— Нет, дискомфорт есть, но не более, — про горячие мурашки, разбегающиеся от его пальцев, решаю не рассказывать. Зазнается же, придурок.