За два дня до отъезда я отправился в «Золотую фишку.

— Привет.

За те шесть лет, что я не видел Максвелла, он изрядно постарел. Добавилось седины в волосах, взгляд стал еще жестче, еще тяжелее. Однако улыбнулся он широко и искренне.

— Ну, здравствуй, племянничек. Чайку?

— Я пью только кофе.

Хохотал дядя долго. Вот только мне смешно совершенно не было.

— Ну и как тебе такая жизнь, Рон?

— Какая— выплюнул я.

— Скучная. Однообразная. Правильная, — от последнего слова дядя даже скривился. Я только пожал плечами и застыл, чувствуя себя достаточно глупо. Пришел попрощаться, а теперь не знаю, что сказать. Бекер пришел на выручку сам:

— Значит, послезавтра? — его осведомленность не удивила.

— Следил за мной?

— Всегда, Рон.

Мы проговорили почти час, а потом я первым протянул руку:

— Прощай, дядя.

Он крепко ее пожал:

— Такая жизнь встанет тебе поперек горла. Уже встала, раз уходишь воевать. Когда-нибудь ты это поймешь. И — вернешься. Обязательно вернешься.

***

Что рассказать про войну? Это боль, страх, ужас и ненависть. Это глупость людей, убивающих и умирающих за чужие идеи и принципы. Я и сам был таким.

Скоро я познакомился с Иветтой и Патриком, и в моей жизни снова появилось понятие «дружба». Их потерять я тоже боялся, но эти двое умели за себя постоять. Ни одно горячее сражение не прошло без нашего участия.

Как мы при этом умудрились выжить, до сих пор не понимаю. А потом ко мне в палатку посреди ночи заявилась Делаж:

— Я устала, Ар.

Я с трудом подавил зевок.

— Ну так иди и проспись. — Ив покачала головой.

— Я не об этом. Хватит убивать. Хватит засыпать и думать, а проснешься ли утром. Хватит жить по локоть в крови.

Я молчал. Потому что сам не так давно начал мыслить в подобном ключе.

— А Патрик?

— Он пойдет за мной, — без тени раздумья сообщила Ветта. Иногда я этим двоим даже завидовал, хотя особо было и нечему. Готовые умереть друг за друга, жить вместе они совершенно не умели. Но все равно — в моей жизни даже близко не довелось испытать подобного.

— Поедем с нами, Аарон, — тихо сказала она. Я тогда только кивнул и через три месяца оказался в холодном и хмуром Монреале.

Еще через пять Монтгомери начал работать на Правительство, а Делаж устроилась в «Рокивью». Тогда же я сел и за окончание докторской, а потом с поста после какого-то скандала сняли главу хирургического отделения, и она почти силой заставила меня занять его место.

За это время дядина «Империя» раскинулась на большую часть Европы, но сам он знать о себе не давал. Меня это полностью устраивало, но где-то внутри тлело знание, что Максвелл по-прежнему ждет. Он не из тех, кто привык сдаваться.

Однажды вечером ко мне без приглашения заявился Патрик.

— Ты племянник Максвелла Бекера?! — На это оставалось только кивнуть.

— Арестуешь меня?

Он скривился:

— То, что было в Лондоне — там и осталось, Ар. К тому же ты давно искупил свои грехи.

Я так не считал, но с Монтгомери тогда спорить не решился. Тема и так была скользкой. Все шло своим чередом. Потерпев полный провал в собственной личной жизни, Ив активно начала устраивать мою, но от всех ее попыток я вяло отмахивался.

Пару раз ей удалось устроить мне пару свиданий, но дело не дошло даже до постели. И в один из дождливых, мрачных дней в «Рокивью» привезли Александру Фоетчер, и в мою жизнь вломилась Кэтрин Фостер, сумевшая совершить невозможное.

В которую я умудрился влюбиться, и которую втянул в такое первосортное дерьмо, что вытащить из него девушку не мог никто, кроме Максвелла Бекера.

Кэтрин Фостер.

Звоню Александре, плету про неважное самочувствие и больное горло. Кажется, получается весьма убедительно, потому что Флетчер немедленно уговаривает начать лечиться прямо сегодня, да к тому же снабжает целым списком, чем именно.

В горле стоит ком от того, что приходится врать. От того, что совсем забросила друзей, ближе которых когда-то никого не было. И от неясной тревоги, от которой избавиться никак не удается.

Поэтому, когда наконец вваливаюсь в кабинет Аарона, какое-то время не могу ничего, кроме как просто сидеть, откинув голову на спинку дивана.

Войди хирург сейчас в эту дверь, я бы бросилась навстречу, сгребла в охапку и долго-долго так стояла, пока проклятый комок в горле не растворится без остатка.

Хорошо, что он все-таки не приходит. Не хочу, чтобы в очередной раз видел меня такой. Стискиваю зубы и заставляю себя открыть материал, который скинула Делаж.

Нет, может эта женщина и сумасшедшая, но точно сделала за меня половину работы, не только прислав в отдельном файле речь выступления, но и проставив в скобках к каждому пункту номер фотографии.

И пусть я до сих пор ничего не понимаю в этой хирургической зауми, а от некоторых изображений хочется скривиться, набросать черновой вариант не составляет никакого труда. Когда спустя два часа дверь в кабинет открывается, у меня готова уже половина презентации.

Хочу отчитаться о проделанном, но не успеваю, потому что Рони переводит взгляд на ноутбук с крайне непередаваемым выражением лица.

— Охренеть, Фостер. Ты его починила.

Фыркаю.

— А ты сомневался?

— Ты расчленила его на моем диване. В хирургии после такого накрывают простынкой.

Снова фыркаю.

— Хорошо, что я не хирург.

— Не могу не согласиться.

Разворачиваю экран в его сторону: — Я сделала почти половину.

Быстро пробегает взглядом, одобрительно кивает, и я ничего не могу с собой поделать — тут же расплываюсь в улыбке.

— Собирайся.

Следом за Аароном иду на парковку и не могу не замечать, как он напряжен. Собран, сосредоточен. Словно в любой момент готов дать отпор. Наверное, на войне он вел себя точно также.

— «Не бойся», — хочу сказать ему. — «Со мной ничего не случится».

Хотела бы я и сам в это верить. Но пока он рядом — могу дышать спокойно.

Аарон Деймон.

В аэропорт мы прибываем за десять минут до окончания регистрации, и Фостер, несмотря на спешку, застывает столбом. Могу её понять. Тому, кто здесь бывает не часто, это всё кажется огромным, диким, шумным и беспорядочным муравейником.

Но времени приходить в себя у Фостер нет.

— Шевелись.

— Ага, — обалдело отзывается она, явно на автомате вцепляясь в мой локоть.

— Не бойся, — улыбаюсь уголком губ. — Не потеряю.

Она не перестает крутить головой во время регистрации, озирается по сторонам, когда вытаскивает телефон для прохождения досмотра, и даже на паспортном контроле смотрит куда угодно, только не в объектив камеры.

— В следующий раз останешься дома, — ворчу я, вручая Кэт сумку с ноутбуком. А она расплывается в улыбке от уха до уха:

— В следующий раз?

Черт.

К счастью, в желудке у Фостер очень вовремя и очень требовательно урчит, и я только теперь вспоминаю, что вообще-то, сегодня мы оба только позавтракали.

— Марш заправляться. Подталкиваю её в сторону ближайшей кафешки, где недовольно качаю головой на выбранное огромное бисквитное суфле и огромную порцию чая.

— Постоянно так питаешься?

— Ну да, — не знаю, как, но она умудряется откусить сразу половину и продолжает с набитым ртом.

Утыкаюсь взглядом в чашку с моим крепким кофе.

— В Лондоне красиво? — На красоту города я всегда смотрел через призму неприязни и отвращения, вот только Фостер тоже этого не расскажешь.

— Пойдем гулять — сама увидишь.

Едва заметно краснеет.

— Ты обещал мне другое…

В горле пересыхает моментально. А Кэтрин сглатывает, тянется к моей ладони и осторожно поглаживает большим пальцем внутреннюю сторону. То ли от прикосновений, то ли от этих слов по руке ползут сладкие мурашки, растекаются по всему телу и концентрируются тяжестью внизу живота. Что ты со мной творишь, Фостер? Докатился. Как подросток, от простых касаний…