— Хорошо.

Из ванной она возвращается быстро, здоровается с Патриком, трет заспанные глаза и первым делом глотает черный несладкий чай. А я очень стараюсь не думать о человеке, который любит эту дрянь не меньше.

— Шевелись.

С яичницей она справляется в два счета и поднимает глаза на Монтгомери:

— Готовишь лучше, чем пользуешься проницательностью.

Тот лишь хмуро кивает, а потом награждает меня долгим взглядом, в котором я без труда различаю и предупреждение, и призыв быть осторожнее, и, как ни странно — пожелание удачи.

Киваю в ответ и подталкиваю Кэтрин к выходу.

Девушка дремлет всю дорогу, полузакрыв глаза, а я то и дело поглядываю на неё, и пытаюсь понять, не совершаю ли сейчас огромную по своей чудовищности ошибку. Вот только интуиция, мать ее за ногу, в этот раз молчит

***

— Тебе надо выспаться, а не по больнице шляться, — шепчет Кэт, стоит нам только оказаться в темноте прихожей. Ловлю её губы, целую каждую по отдельности, раздвигаю их языком и проникаю глубже. Я так соскучился. Поцелуй долгий и глубокий. В моих волосах гуляют теплые пальцы, ласкают, перебирают, и ладонь сама скользит девчонке на спину, чуть надавливает между лопаток…

Она вздрагивает, коротко охает мне в рот и вжимается всем телом.

— Подожди, — отстранить её от себя чертовски сложно, но сейчас — необходимо. Потому что слишком многое нужно ему сказать. — Подожди, Кэтрин…

— Что такое? — шепчет она, тяжело дыша.

— Нужно поговорить.

Каменеет тут же, всем телом. Делает шаг назад. Обхватывает себя руками и распахивает огромные глазки.

— Все, да? — не своим голосом спрашивает она. — Я тебе больше не нужна?

Я настолько ошарашен, что в первый момент замираю с открытым ртом, но уже в следующий прихожу в себя и ору:

— Совсем рехнулась?!

По глазам вижу, что черти пляшут, шутит твою мать и, не в силах больше выносить подобной дурости, снова дергаю её к себе.

— Ты ребёнок, Фостер.

Обнимаю, глажу по голове, нахожу губами ухо и сообщаю, какая же она растерявшая последние мозги девочка. И вот теперь она расслабляется, обхватывает руками за шею и едва слышно говорит.

— Ну вообще, было бы логично.

— Что за дурь у тебя в голове?

Молчит, сопит в шею, и только тут до меня доходит. Отстраняюсь и смотрю ей в лицо.

— Что Монтгомери вчера тебе наговорил?

— Ничего, к чему не стоило бы прислушаться, — хмыкает. Ругаюсь сквозь зубы. Стоило догадаться.

— Выбрасывай из головы. Немедленно.

— Но…

— Выбрасывай, я сказал.

Неуверенно кивает, но выдыхает облегченно, стягивает верхнюю одежду, плюхается на диван и выжидательно смотрит:

— Тогда — о чем?

Устраиваюсь рядом и пытаюсь понять, с чего начать разговор. И пальцы, неуверенно взявшие мою ладонь, мыслительной деятельности отнюдь не способствуют. Если я сейчас это произнесу — пути назад не будет. Уже нет. Впрочем его не было уже тогда, когда из-за меня девушка кричала от боли этом самом диване. Открываю рот и произношу:

— Все же придется поехать на конференцию, — Рука под моими пальцами замирает.

— В Лондон?

—Да.

— Надолго? — вздыхает она. И закусывает губу.

— Дня на три, — выдерживаю паузу, подбирая слова. — Поэтому начинай думать, что будешь плести Хардмонам, начальству и сопляку.

— Кёртису, — поправляет она.

— Не имеет значения, — отмахиваюсь я.

— Значит, берёшь меня с собой?

— Фостер, — вздыхаю. — Ты серьезно решила, что тебя можно оставить хоть на минуту и не вытаскивать потом из очередной задницы?

Смотрит, и наконец размыкает пересохшие губы.

— Рони…

Просто дурацкое сокращение моего имя, и все. Даже могу сказать больше: Я его ненавижу. Но в него девушка умудрился вложить столько, что в груди снова болезненно сжимается. Ничего не говорю и просто обнимаю, чувствуя тяжесть головы на плече.

Но Кэт вдруг отстраняется:

— Почему ты решил ехать?

— Рыжая задолбала, — поясняю я, однако в Фостер в кои-то веки просыпается мыслительная деятельность. Черт возьми, пусть спала бы и дальше.

— И только?

— Тебе мало? — бурчу я.

— Не мне, — смотрит пристально и очень внимательно. — тебе.

— Да твою мать, Фостер! — взрываюсь я. — Какая разница?!

— Ты серьезно думаешь, что мне наплевать?! — она снова трёт переносицу, встает с дивана, и, не успеваю я вставить и слова, продолжает: — Что-то случилось. Я же вижу.

Подходит к окну и заканчивает — Но ты настолько мне не доверяешь, что не хочешь даже сказать.

Она не поверит, обреченно понимаю я. Не поверит даже в то, что рыжая решила продавить начальство и силой выпихнуть меня в Лондон. И про то, что я вдруг просто решил увезти её подальше от всего этого, Кэтрин тоже можно не втирать. Потому что ей нужна правда. Однако и эту самую правду придется предельно дозировать.

Подхожу к ней со спины и осторожно кладу ладонь на плечо.

— Вчера ночью я разговаривал с одним из нападавших.

Кэт даже не вздрагивает — дергается всем телом, резко разворачивается, и я замечаю, как сильно она побледнела.

— Что? Они же мертвы.

Почти силой утягиваю на диван и начинаю, тщательно подбирая слова. Впрочем, рассказать приходится почти все. Умалчиваю я только о двух вещах — кем прихожусь Бекеру и о том, что Монтгомери против «Чёрного Лотоса» не сможет сделать ничего.

Она не перебивает. Синие глаза на бледном лице настолько непроницаемы, что в какие-то моменты кажется, что Кэтрин вообще не слышит — лишь сильнее стискивает зубы и сжимает пальцы в кулаки.

Когда я заканчиваю, она, как и Патрик, не говорит ни слова. Просто остекленевшим взглядом смотрит перед собой.

— Кэтрин, — осторожно касаюсь щеки, ледяная — когда она успела замерзнуть? — ладони, и девушка вздрагивает.

— Я в порядке. Дай мне пять минут.

Глажу её пальцы, потому что не знаю, что тут еще можно сказать, точнее — что она хочет сейчас услышать, а Кэт едва слышно шепчет:

— Убью их всех.

— Патрик знает про них все, — зарываюсь носом в её макушку. — Он разберется.

Ложь растекается по венам раскаленной кислотой, не дает дышать, отравляет, но при этом — даже не меняет интонации.

Прости, Кэтрин.

Кэтрин Фостер.

— Заканчивай есть одни печенья! Бесит.

— Да я вообще тебя раздражаю, — улыбаюсь я, откладывая печенье, подходя к нему. — С самого первого дня.

— Неимоверно, Фостер.

Я заливаюсь смехом, а он сгребает меня в охапку, опрокидывает на спину и целует, навалившись всем телом. Горячий язык сладко скользит во рту, а мои бедра подаются вперед, заставив его с силой втянуть воздух сквозь зубы, а меня — глухо застонать. Но, вспоминая наш список дел, мне, как самой собранной, пришлось прервать этот захватывающий процесс.

— У нас опять нет времени, да? — глухо спрашиваю, прижавшись лбом ко лбу. С сожалением кивает.

— Так хочу тебя, — шепчу на ухо. — Ты бы знал, как сильно…

Снова поддаюсь бедрами, и вот теперь у него стон сдержать не удается.

— Готовься, Фостер, — хрипло сообщает он. — Как только окажемся в Лондоне, я не выпущу тебя из постели.

Его серые глаза темнеют от желания.

— Я запомнила.

— Отлично. Вставай.

Сползаю нехотя, напоследок тру переносицу и вот теперь отстраняюсь полностью. А он смотрит на мои ключицы в вырезе растянутой майки и, я ели сдерживаю комментарий, что душ у кого-то сегодня будет исключительно холодным.

***

В больницу мы приезжаем в начале девятого.

— Уже придумала, что скажешь Уильяму? — спросил Деймон.

Угрюмо киваю.

— И что же?

— Тело кого-то, подозрительно похожего на моего папочку, нашли в каналах неподалеку от Темзы. И мне необходимо его опознать.

У него вытягивается лицо.

— Что? — также невесело спрашиваю я. — Переборщила?

— Нереально, Фостер.

— Тогда не знаю, — я отворачиваюсь. — Нет, серьезно.