Парень внезапно срывается с носилок, не заботясь о том, что абсолютно голый, стоит, пошатываясь, смотрит безумным взглядом на Артура, у него что, вопросы сейчас?

— Аня где?

— Там, — показывает в сторону труповозки Чёрный. Блядь, ведь и каяться не за что, сам сбежал из квартиры, не посоветовавшись, а Артура грызёт вина! Не досмотрел, не уберёг, допустил суку Сизова в свою команду…

— Парень! На вот, накинь, — один из санитаров подаёт ему упавшую простыню.

Иван берёт её, не глядя, кутается. Видно, что его пробивает крупная дрожь. Всё так же пошатываясь, бредёт к носилкам, на которых небрежно лежит чёрный мешок.

— Ань… Аня! Индии! — сначала тихо, а затем всё громче начинает звать девчонку Вершинин. — Откройте! Она же задохнётся!

Сам пытается влезть в машину, открыть мешок. Его останавливает юркий санитар, всадивший успокоительное прямо в голый зад, не всё успел прикрыть Ванюша. Через пару мгновений тяжёлое тело парня вновь укладывают на носилки. На этот раз его увозят без происшествий.

— Шурочка, — пожилая леди чуть придерживает за руку странницу. — Скажи, я когда-нибудь смогу увидеть Индиану?

— Непременно, Серафима Андреевна…

— Шустая! Шустая! — белокурая девочка выбегает из детской, в руках у неё игрушечное нечто, похожее на собаку. Ярко-голубые глазища сверкают, в них вопрос к страннице.

— Милая, я думала, мы с тобой договорились, — чуть хмурится Шустая. — Ты давно должна спать.

— Один вопрос и я засну! — несмотря на нетерпение, Дарья собирается получить разрешение от седовласой.

— Хорошо, но только один.

— Что особенного в рыси? Почему она редко появляется в тройке?

Серафима Андреевна прикрывает лицо рукой, уххх как ей не нравились все эти легенды и сказки! Кажется, поэтому она потеряла Женю и Индиану…

Шустая понимает, что она сейчас не ко двору у строгой дамы. Коротко и виновато взглянув на Серафиму Андреевну, странница всё же решается ответить:

— У неё девять жизней. Она может подарить каждую из них любому живому существу.

— Здорово! Теперь я знаю, как закончить сказку! — довольный ребёнок убегает в свою комнату.

Шустая не уходит, немного топчется на месте, не решаясь ответить строгому взгляду, смотрит в пол.

— Знаете, спасибо ещё раз. И вы обязательно увидитесь с внучкой, — выпаливает она, надолго покидая Дарью и Серафиму Андреевну.

Господи! Как он кричал! Я думала, что видела уже всё самое дикое и ужасное, даже прочувствовала! Думала, что второй раз умирать будет невыносимо. Нет. Мой страх был выражен криком боли, а затем отчаянья, тоски невыносимой…

Долго не решалась приблизиться к дому Вершинина, кружила, будто пытаясь запутать следы. Чувствовалось присутствие врага, где-то рядом притаился, только где? Наконец я решилась и набрала короткий текст смс:

" Сифака, выходи. Только очень осторожно,

чтобы тебя не заметили".

Через пару мгновений я заметила спускающегося по сосне (!!!СОСНЕ!) Ваньку. Чёткими профессиональными движениями он тихо лез вниз. Я даже засмотрелась, надо же, у него действительно отлично получается!

Вниз спрыгнул, головой не крутил, сразу меня заметил. Смотрит, улыбается диковато и тихонько так, крадучись, приближается.

Улыбаюсь ему в ответ, сердце стучит, как молоток, рысь воет, когтится. А я как последняя дура заглушаю её, прошу успокоиться, подпустить его ближе…

Тут-то и появился враг. Вынырнул из темени под сосной, где не было его ещё мгновение назад.

— Выыыыыкуууууп, медвеееедь, — шипит дурниной. У него в руках нечто огромное, тяжёлое. ОГНЕМЁТ?!

Пока Ванька отвечает что-то вроде "отъебись", успеваю прикоснуться к своей татуировке. Рысь рвёт и мечет, хочет удрать отсюда подальше или на ветку запрыгнуть да вцепиться в прыжке в холку хозяина огнемёта. Касаюсь и тихо шепчу, что сегодня буду умирать. Так и будет, потому что Ванька должен жить! Не позволю этому миру остаться без него. Шоно меня услышал, значит, всё сделает, как в прошлый раз, ритуал уже знаком ему.

— Рысь подойдёт? — спрашиваю, даже не вглядываясь в лицо врага.

— Вполне, — взволнованно говорит враг, разворачиваясь.

Он стреляет в меня огненным зарядом. Пламя охватывает волосы, одежду, жарит, жжёт, чувствую палёный запах собственной шкуры. Рысь безвольно сворачивается в клубок, прячется, ни звука не издаёт. Поняла, бедная, кому мы дарим её вторую жизнь.

Даже сквозь боль и огонь я вижу, как враг тут же направляет огнемёт на Ваньку, мчащегося ко мне.

— "Дарю жизнь", — произношу через боль. Слышу последние удары своего сердца и… вопль Ваньки.

Когда Уктэке, устало махнув рукой, указал на первые поселения, Индиана тяжело опустилась рядом с импровизированными волокушами и чуть дёрнула за отросшую бороду Москалёва.

— Папка, мы пришли. Quae est ad finem (лат. всему приходит конец), — она закинула голову навстречу солнышку, только пробивающемуся сквозь утренние облака, и глубоко выдохнула.

Москалёв нерадостно хмыкнул, весь долгий путь он хотел умереть. Стать обузой для той, кому должен был быть опорой… стать калекой…

Сколько пришлось им пережить, известно только лесным духам. Уктэке мог бы ещё многое рассказать палеонтологу, львиную часть времени валяющемуся в отключке. Охотник думал, что ему придётся приглядывать за обоими, так и было до вспышки на святом камне. Нет, как делать волокуши, чем их вязать, как перенести сломанное тело, из каких трав сварить обезболивающий бальзам, как устроить жилище для ночёвки — всё это узнавалось девчонкой из его, Уктэке, чётких указаний. Но как охотиться, как почувствовать хищника, в какую сторону идти, чтобы сократить путь… Откуда она всё это взяла?!

Индиана забраковала первую же ночную стоянку, выбранную Уктэке.

— Не годится! Скоро здесь пройдёт кабан, и не останется от нас ни рожек, ни ножек, — пыталась знаками объяснить маленькая городская выскочка.

— Здесь не будет бодон гахай (бур. кабан)! — орал Уктэке. — Он дома спать, дети у него! — пытался ей объяснить охотник. Ведь сезон гона давно прошёл, теперь кабаны более степенны и разборчивы в своих путешествиях. Им нечего делать около быстротечных рек.

— Так и придёт мамка кабан со своими ухибуудутами (бур. дети), — настаивала Индиана. — Нас в котлеты превращать.

— Почему?! — психует охотник.

— Так ты вниз глянь! Глину видишь? Водица-то мууутная, и заросли камышовые рядом. И пожрать, и поваляться место есть.

Вот старый дурак! В сердцах хлопнул себя Уктэке по лбу (заодно и комара пришлёпнул). Гордость не позволила похвалить девчонку, пусть думает, что он не стал с ней спорить.

Через некоторое время, охотник не выдержал, уж очень уверено шагает по тайге городская девчонка.

— Эй, откуда ты всё знаешь? Где научилась? — спросил Уктэке.

— Scientia potential est.

— Чо?

— Знание — сила.

Уктэке неодобрительно промолчал. С каждым днём сложного путешествия к охотнику приходили мысли, что с девчонкой что-то не так. Нет, безусловно, она и в начале пути стойко держалась. Но после происшествия с отцом, в Индиану будто лесной дух вселился: ни усталости, ни глупой бравады… А вот об её умениях охотиться, хых… Кому расскажи — не поверят! Чтобы мелкая городская девчонка кормила Уктэке, да в лесу, да боровой дичью, да без единого выстрела! Опытный проводник согласился бы, пожалуй, даже на зимовку сходить с ней, не беспокоясь об удаче.

— О, проснулся дядька! Идём питаться, нынче, вон, бульон варю, папке моему надо горячего, лихорадит его, — деловито устраивает для охотника местечко рядом, достаёт немудреные приборы, миски, ложки. Варево чудо как пахнет! Чем она его заполняет?

— Нынче бульон из рябчиков, с маслятами. Ещё яичек сварила, думаю, покрошить их или так поедим? — вот и ответила, чем. Вкусно до одури. У Уктэке так не получалось.