— Тётя Женя Москалёва умерла, — автоматически отмечаю, как мать всплескивает руками, прижимает их ко рту, шок. — Камень на голову упал, — сипло добавляю, пытаясь уйти от дополнительных вопросов.

Ухожу в свою комнату под ошеломлённое молчание своих домашних, вспоминаю про сувениры для младшей сестры. Протягиваю ей пакет.

— Тут Аня тебе передала, — всё! Хочу остаться в одиночестве.

Я не выхожу к ужину, за закрытой дверью мама просит пусть её, но я убеждаю оставить меня сейчас в покое.

Наверное, только сейчас понял — я ничего не знаю о своей любимой девушке. Она просто появлялась раз в полгода, как яркая вспышка. Каким-то волшебным способом Аня знала, чем может порадовать Светку, да они почти одногодки! Подружки?! Вскакиваю с дивана, отбрасывая тоску, у меня под боком живёт человек, который знает что-то о моей тростиночке!

— Свет, надо поговорить, — бесцеремонно хватаю сестрёнку и тяну за собой в комнату.

— Что ты знаешь об Ане? — от волнения задаю слишком прямой вопрос.

Сестрёнка широко распахивает глазища, недоумённо таращится на меня.

— Ты больной?!

— Светик, нет, нет, я не больной, — удерживаю её за руку, пытаясь найти в голове нужные слова. — Влюблён в неё до чёртиков! Помоги понять её, что она хочет, что любит, номер её телефона, аккаунты в соцсетях…

Мордочка сестрёнки из изумлённой превращается в ехидную.

— Это поэтому ты с Линкой сосался?

— Нет! Не поэтому! А потому что… — зависаю, как объяснить мелкой, что ни разу не успел как-то проявить себя, всегда отвлекала! К любому слову цеплялась, никогда не позволяла приближаться к себе.

— Расслабься, есть две новости. Первая — я давно заметила, как ты с ума сходишь по Ане, вторая — я ничего о ней не знаю.

Теперь в глазах сестрёнки я вижу сочувствие. Она берёт мою руку, встряхивает её, пытается сделать совместную "волну", наш с ней любимый жест единения.

Бесполезно, чувствую себя овощем. Как можно не знать людей, чьё появление сносило башню всем соседям?! Когда Москалёвы возвращались из своих поездок, закатывался общий сбор, дружной компанией они устраивали всем нам праздник. Каждый из Москалёвых образовал свою группу по интересам. Мужики тёрлись исключительно около Михаила Ивановича, женщины дружно хихикали с тётей Женей, а мы (подростки всех возрастов) были под опекой Индианы. И только почти в конце вечеринок три компании схлёстывались за одним столом. Каждому казалось, что это его близкие, самая лучшая и крепкая семья. Все расходились по своим домам довольные друг другом. Офигенная терапия! Археологи рассказывали о своих приключениях, успевая внимательно слушать всех собеседников, поддерживали интерес к каждому гостю. Наверное, я смог это определить, потому что был единственным, кого не делали интересным. Каждую встречу Индиана задвигала моё эго в самую жопу.

— Но ты бы спросил у её одноклассников! Хотя… — сестрёнка пытается сделать какие-то выводы. — Наверное, не узнаешь ничего. Аня общалась со всеми и ни с кем. Очень многие мальчишки запали на неё, ты замечал? Да и девочки многие хотели с ней дружить, я, например. А она вроде и не против была, но каждый раз предпочитала общаться с тобой. Мы думали, что вы дружите.

Отрицательно качаю головой. Не замечал. Никого не замечал, когда видел её. На переменах бежал к кабинетам, из которых она должна была выйти. Всегда с чем-нибудь вкусненьким, чаще всего с бутербродами. Просил телефон, обещая не звонить по пустякам, но каждый раз Индиана меня объегоривала, забалтывала, и я провожал её до квартиры, так и не получив заветного номера, а потом она уезжала…

Перед роковой поездкой в Танзанию я ещё раз попытал счастья:

— Ань, ну дай ты уже мне свой номер, вдруг вопрос жизни и смерти встанет!

Осень ранняя, вокруг нас летают красивые листья, воздух уже насыщается сыростью, грустью, но рядом тростиночка, и мне хорошо. Индиана до моей просьбы задвигала мне о реформах Отто фон Бисмарка, об объединении Германии в единый организм, а после моих слов замолкает, долго смотрит вдаль, что-то рассчитывая, но обречённо опускает плечи и произносит:

— Нет смысла, у меня нет постоянного номера, мы слишком часто передвигаемся, — хмыкает и делится воспоминанием: — мой крёстный говорит, что Москалёвы прыгают по странам, словно блохи.

Медальон на кожаной верёвке. Это был тот самый "сувенир" для меня. Светка сразу поняла, кому он предназначен.

— Смотри, какую круууууть тебе Индианка дарит! — восторга полные штанишки, сестрёнка пыталась примерить на себя, но вещь реально смотрится слишком громоздко. На медальоне изображён настоящий бурый медведь. Морда у него, конечно… словно всматривается в самую душу. Никогда не видел чего-то подобного! Так по нраву пришёлся этот подарок, так теплом повеяло, взял и надел сразу.

— Сколько времени? — спрашиваю сестру. Наверное, Аня уже проснулась, я смогу покараулить у дверей или попытаться вновь войти в квартиру археологов.

— Два часа дня! Ты реально медведь! Так спать, — с недоверием посматриваю на часы. Ёёёё, правда два часа дня!.

Вскакивая пытаясь попасть в свои джинсы, надо успеть, ведь наверное… похороны, надо помочь участием, деньгами?

— Мааам.

— Что? — мама зашла в чёрном одеянии.

— Ты к ним?

— Уже ходила, завтра погребение, в крематории, — у мамы чуть заплаканные глаза.

Я мгновенно бросаюсь прочь, не забывая застегнуть медальон и не обращая внимания на какие-то слова, произносимые мамой. Сбегаю вниз… и сталкиваюсь в дверях с персонажем арабских сказок. Здоровый мужик стоит в проёме, обнимая плачущую Анютку.

— Могу подменить! — не знаю, что движет языком, но мне неприятно, что её держит на руках незнакомый мужик.

— Ты кто? — недобро оглядывает меня, а та, чьи глаза мне так хочется увидеть, прячет взгляд на его груди, продолжая всхлипывать.

— Я? Иван, сосед и… — теряюсь в определении своего статуса, — молодой человек Ани.

А вот и реакция! Тростиночка отделяется от дядьки, высовывает возмущённую моську, вмиг забывает обо всём! Даже о грустном.

— Ошизел, Вершинин?! А ну-ка, пошёл отсюда! Вон, хоть к Бельской! Надо же такое ляпнуть, Ариф, ты не обращай внимание на него, он — сифака с недоразвитым мозгом.

Но дядька будто не слышит её, он аккуратно отстраняется и протягивает мне руку. Лицо остаётся суровым, но чуть дрогнувшие в грустной улыбке губы дают надежду, что он одобряет мои действия.

— Ариф, — коротко представляется здоровяк, рука крепкая, мозолистая, основательная. Человек- скала, человек слова, я прям почувствовал это!

Не остаюсь в долгу, мне важно, чтобы она хоть когда-нибудь услышала меня, подпустила ближе.

— Иван Вершинин.

— Мутишь с моей крестницей?

— Пытаюсь.

— И как, получается? — лёгкий акцент выдаёт в нём иностранца. Наверное, учился в России.

— Хреново, то латынью гасит, то историческими опусами.

Снова тихо хмыкает, ноздри раздувает: смерть тёти Жени, висящая на нём Анька, обязывают быть чуть сильнее, чем обычно.

Дикий взгляд рассекает меня пополам.

— Совсем, что ли?! Ариф, он не мой парень. Ты же знаешь моё отношение ко всему этому. Мелет языком своим. Видишь, сиротку успокаивает, идиота кусок, — она заталкивает огромного мужика в квартиру. — Хватит разговаривать, нужно к отцу идти.

Дальше как в тумане. Крематорий, Анька, пытающаяся влезть в закрытый гроб, я хватающий её, истерика, боль, трапезная… тётя Женя реально умерла.

Через месяц остатки семьи Москалёвых исчезли, на их место приехала прекрасная Серафима Андреевна. Почти на полтора года я забыл, что такое солнечный свет, весенние паводки, жизнь. Но Индиана вернулась. Одна. Нахлобучив на себя капюшон и очки с толстыми линзами, она старалась не пересекаться со мной, игнорила мои визиты, не выходила на переменах, молчала, когда я случайно вылавливал её в школьном коридоре. Достала! Но не мог я остановиться, как конченный сталкер торчал под её окнами.