Герсен нахмурился и прислушался, наклонив голову. «Кто это?» — повторил голос. Голос Наварта.

Герсен сказал: «Я хотел бы поговорить с Виолем Фалюшем».

«Кому он понадобился?»

«Тому, кто хотел бы с ним познакомиться».

«Будьте добры, сообщите свое имя и номер своего телефона. В свое время он вам позвонит». Герсену показалось, что Наварт презрительно фыркнул в тот момент, когда бросил трубку.

Глубоко задумавшись, Герсен вышел из будки. Его задевало то, что сумасшедший поэт обвел его вокруг пальца — уже дважды. Он направился в «Банк Веги», потребовал миллион наличными и получил эти деньги. Упаковав банкноты в небольшой чемоданчик, он вернулся в такси по бульвару Кастель-Виванс к Фитлингассе. Выходя из машины, он заметил Зан-Зу, девушку из города Эриду, выходившую из рыбной лавки с бумажным кульком, полным жареной корюшки. На ней была обычная черная юбка, волосы ее были снова растрепаны, но что-то от волшебства вчерашнего вечера в ней еще оставалось. Она присела на старый деревянный брус и, глядя на устье Гааса, жевала рыбу. Герсену она показалась уставшей, вялой, даже осунувшейся. Он прошел на палубу жилой баржи.

Получив деньги, Наварт не выразил ни удовлетворения, ни удивления, только крякнул: «Банкет состоится через неделю».

«Вы уже пригласили гостей?»

«Еще нет. Предоставь это мне. Виоль Фалюш будет среди участников».

«И, конечно же, вы позовете его, позвонив по телефону SORA 6152?»

«Конечно, — Наварт многозначительно кивнул три раза. — Как еще?»

«А Зан-Зу? Она придет?»

«Зан-Зу?»

«Зан-Зу, девушка из города Эриду».

«А, эта! Нет, это было бы непредусмотрительно».

Субъекта, интересовавшего Герсена, звали Холлистер Хаусредель; он занимал должность заведующего архивом лицея Филидора Бохуса. Человек еще сравнительно молодой, Хаусредель отличался почти полным отсутствием характерных примет. Он носил скромный серый костюм с черными манжетами и жил в одном из высотных многоквартирных домов Шлихта с женой и двумя маленькими детьми.

Герсен решил, что сделку с Хаусределем лучше всего было бы заключить как можно дальше от места его работы, в связи с чем он приблизился к заведующему архивом, когда тот поднялся на эскалаторе со станции подземки, в ста шагах от своего дома.

«Господин Хаусредель?»

«Да?» — Хаусредель был несколько удивлен.

«Не могли бы вы уделить мне пару минут? — Герсен указал рукой на ближайшее кафе. — Может быть, вы не откажетесь выпить со мной чашку кофе».

«О чем вы хотите говорить?»

«Об услуге, которую вы могли бы мне оказать — за приличное вознаграждение».

В ходе переговоров не возникло никаких трудностей; Хаусредель оказался значительно уступчивее своего начальника, доктора Виллема Ледингера. На следующий день Хаусредель встретился с Герсеном в том же кафе; у него в руках был большой конверт: «Дело сделано. Никаких проблем. Вы принесли деньги?»

Герсен протянул архивариусу свой конверт, поменьше. Хаусредель заглянул в открытый конверт, проверил пару банкнот фальсометром и кивнул: «Прекрасно. Надеюсь, мне удалось помочь вам не меньше, чем вы помогли мне». Тепло пожав Герсену руку, он вышел из кафе.

Герсен вскрыл конверт Хаусределя и вынул из него две фотографии, скопированные из архива лицея. Впервые Герсен увидел лицо Фогеля Фильшнера: брюзгливое, угрюмое лицо. Хмурые черные брови образовывали нечто вроде разорванной галочки над горящими черными глазами, уголки рта разочарованно опустились. Внешность молодого Фогеля нельзя было назвать привлекательной. У него были пухлые младенческие щеки и длинный комковатый нос, а также слишком длинные черные волосы, даже на фотографии казавшиеся немытыми. Бóльшую противоположность всеобщему представлению о Виоле Фалюше трудно было себе представить. Но, разумеется, это был Фогель Фильшнер в возрасте пятнадцати лет — с тех пор, надо полагать, он сильно изменился.

На другой фотографии была запечатлена девочка исключительно привлекательной внешности — Джераль Тинзи; у нее были блестящие черные волосы, ее губы были шаловливо поджаты, словно она сдерживала готовый сорваться с языка забавный секрет. Герсен долго изучал эту фотографию. Она скорее приводила его в замешательство, нежели что-либо объясняла, так как лицо на фотографии Джерали Тинзи почти не отличалось от лица Зан-Зу, девушки из города Эриду.

Герсен задумчиво просмотрел другие материалы, остававшиеся в конверте: информацию о нынешнем местопребывании одноклассников Фогеля Фильшнера, указанную в той мере, в какой она была известна.

Герсен скоро вернулся к рассмотрению изображения Джерали Тинзи. На лице Зан-Зу не было никакого кокетства, но во всех других отношениях она была точной копией девушки на фотографии. Такое сходство не могло быть случайным.

Герсен проехал в подземном поезде до станции Хедрик в Амбейле, а затем, на пассажирской платформе, вдоль уже знакомого бульвара Кастель-Виванс.

Приближался вечер; устье реки все еще было залито золотистым солнечным светом. В доме на барже не было огней, и на стук никто не отозвался. Герсен попробовал нажать на кнопку, закрепленную на дверной раме: дверь отодвинулась в сторону.

Как только Герсен шагнул внутрь, зажегся свет. Герсен сразу подошел к телеэкрану поэта; как он и ожидал, на нем был указан номер SORA 6152. Хитрец Наварт! Сбоку лежал список других телефонных номеров. Герсен просмотрел его, но не обнаружил ничего любопытного. Герсен внимательно изучил стену, пространство под полкой и тыльную поверхность телеэкрана — на тот случай, если Наварт пометил где-нибудь номер, который не хотел вносить в общий перечень. Но никакого особого номера не было. С полки Герсен снял потрепанную папку, содержавшую баллады, оды, дифирамбы: «Ворчание голодного брюха», «Выдавленные соки», «Неуловимый менестрель», «Они проходят!», «Мечта Друзиллы», «Заоблачные замки и нечистоты, падающие на голову тем, кто под ними живет».

Герсен положил стихи обратно на полку и осмотрел спальни. На потолке одной из спален, явно принадлежавшей Наварту, красовалась огромная, в два человеческих роста, фотография обнаженной женщины, поднявшей разведенные в стороны руки и широко расставившей вытянутые ноги, со взметнувшимися вверх волосами — словно ее засняли во время гимнастического прыжка. В гардеробе Наварта обнаружился фантастический набор костюмов всевозможных стилей и расцветок; тут же на полке лежали шляпы, кепки и даже шлемы. Герсен изучил содержимое ящиков и шкафов, находя множество неожиданных предметов, но ничего, что непосредственно относилось бы к интересовавшему его вопросу.

В доме были еще две спальни, поменьше, интерьер которых можно было назвать аскетическим. В одной еще чувствовался сладковатый запах духов, напоминавший о фиалках или о сирени; в другой, под окном, выходившим к устью реки, стоял стол — по всей видимости, именно здесь Наварт писал стихи. Стол был завален листками бумаги с заметками, именами, ссылками и адресованными кому-то прокламациями — Герсен даже не пытался просмотреть такую удручающую массу записей.

Вернувшись в гостиную, Герсен налил себе стакан прекрасного муската Наварта, приглушил свет и устроился в самом удобном кресле.

Прошел час. В небе погасли последние отблески заката, на спокойной речной ряби мерцали отражения огней Дуррая. В нескольких сотнях метров от берега проявился темный силуэт небольшой лодки. Лодка приблизилась к плавучей барже; послышались стук складываемых весел, легкие шаги на палубе. Дверь скользнула в сторону, и в полутемную гостиную зашла Зан-Зу. Испуганно ахнув, она отскочила к выходу.

Герсен поймал ее за руку: «Подожди, не убегай! Я ждал, чтобы с тобой поговорить».

Зан-Зу несколько успокоилась и вернулась в гостиную. Герсен повернул выключатель — в комнате стало светло. Девушка настороженно присела на край софы. Сегодня на ней были черные брюки и темно-синяя блуза; ее волосы были перевязаны сзади черной лентой, у нее было бледное, осунувшееся лицо.