Я познакомился с Фалюшем, когда ему было четырнадцать лет. Тогда его звали Фогель Фильшнер. Если взрослый мужчина чем-то напоминает того подростка, которым он был, знаменитые амурные победы Фалюша могли быть достигнуты только благодаря принуждению или наркотикам. Общеизвестно, что я ревностно оберегаю свою репутацию беспристрастного и откровенного наблюдателя бытия; с тем, чтобы обосновать свою точку зрения, я провел интервью со всеми женщинами, которые в школьные годы были хорошо знакомы с Фогелем Фильшнером. По очевидным причинам не стану упоминать их имена. Приведу лишь несколько типичных отзывов:

«В мыслях у этого парня вечно были какие-то пакости».

«Фогель? Самый омерзительный из пацанов, хотя у нас в классе были отменно уродливые индивиды. Четыре года он маячил у меня перед глазами и, вместо того, чтобы привести себя в порядок, с каждым годом становился все похабнее».

«Никогда не могла даже присесть рядом с ним. От Фогеля воняло — по-моему, он никогда не менял носки и нижнее белье. Руки-то он точно никогда не мыл, а в ванной, наверное, боялся утонуть и обходил ее за версту».

«Фогель Фильшнер! Ну, пожалуй, не он один виноват в том, что из него получился такой сопливый мухомор. Его мать, надо думать, тоже была грязнуля. У него были просто тошнотворные привычки — то он ковырялся в носу, любовно рассматривая козявки, то у него случался приступ какой-то странной булькающей отрыжки. Но хуже всего то, что от него всегда воняло!»

Я назвал эти характеристики типичными. По сути дела, многие отзываются о Фогеле гораздо резче и даже пользуются при этом непечатными выражениями. Будучи человеком, прежде всего, справедливым и здравомыслящим, я воздержусь от того, чтобы пересказывать сплетни о самых диких выходках будущего Виоля Фалюша.

Позвольте мне нарисовать портрет Фогеля Фильшнера таким, как я его знал. Высокий подросток, он чем-то напоминал паука — скорее всего, сочетанием хилых суставчатых конечностей и нездорового округлого животика. Впечатление паучьей внешности только усиливалось пухлыми щеками и маленьким, шмыгающим розовым носом. Надо отдать ему должное — Фогель восхищался моими стихами, хотя, боюсь, в его воображении мои убеждения извращались до неузнаваемости. Я проповедую расширение экзистенциального опыта; Фогель хотел, чтобы я одобрял солипсистическую безжалостность.

Фогель Фильшнер впервые представился мне в эпоху нашумевших осложнений, возникших между мной и леди Амелией Пельмонт-Далюз в связи с покровительством, оказанным мной ее дочери Ирлине — о, это была прелюбопытнейшая эпопея, достойная отдельной новеллы! Так или иначе, Фогель приплелся ко мне однажды утром, чтобы продекламировать какую-то нескладную рифмованную отсебятину. Отсебятина свидетельствовала о том, что в этом исключительно непривлекательном подростке бурлили жизненные соки, и что он влюбился в красивую девочку, которой, естественно, вовсе не льстили комплименты такого ухажера...»

Статья занимает еще несколько страниц.

3 октября Наварта, уплатившего барону Каспару Хойлмсу показательный штраф в размере 50 тысяч СЕРСов, освободили из зала суда; задержанные гости Наварта также не были признаны виновными в каких-либо серьезных правонарушениях.

Герсен встретил Наварта у выхода Дворца Правосудия. Сначала Наварт хотел пройти мимо, сделав вид, что не знает Герсена, но в конце концов Герсену удалось заставить поэта присесть за столик в ближайшем кафе.

«Правосудие, ха! — Наварт скорчил гримасу в сторону здания суда. — Как это называется! Пришлось отвалить такие деньги этому мстительному ханже, чтоб он провалился в тартарары! По справедливости, он должен был возместить мне огромный ущерб! Разве он не нарушил все мои планы на вечер? Чего он хотел добиться, выбегая из лесу как дикий кабан?» Наварт прервался на несколько секунд, чтобы промочить горло пивом, заказанным Герсеном: «Всего этого достаточно, чтобы сделать из меня мизантропа». Поэт со стуком опустил кружку на стол и покосился на Герсена желтыми глазами: «А теперь чего вы от меня хотите? Еще какой-нибудь вульгарной, напыщенной глупости? Предупреждаю вас, второй раз вам не удастся меня подговорить!»

Герсен продемонстрировал газетные вырезки, посвященные вечеринке Наварта. Поэт отказался даже взглянуть на них: «Безмозглые сплетни, злопыхательство и клевета! Все вы, журналисты, одинаковы!»

«Я нашел также заметку об убийстве некоего Иэна Келли».

«Да, бедняга Келли! Вы присутствовали в суде, когда зачитывали обвинения?»

«Нет».

«А зря! Вы упустили свой шанс — в толпе был Виоль Фалюш. Фалюш обидчив до крайности и злопамятен беспредельно. Келли не повезло — он походил на вас ростом, телосложением, манерами». Наварт скорбно покачал головой: «А, Фогель, Фогель! Любое поражение жалит его больнее укуса пчелы в одно место!»

«Полиции известно, что убийца — Фалюш?»

«Я сказал им, что встретил человека, убежавшего в лес, в пивном баре. Что еще я мог им сказать?»

Герсен промолчал. Снова показав поэту газетную статью, он спросил: «Перечислено двадцать имен. Какое из них — имя Зан-Зу?»

Наварт презрительно отмахнулся: «Выбирайте любое. Какая разница?».

«Одно из этих имен относится к ней, — упорствовал Герсен. — Какое?»

«Откуда я знаю, как она решила назваться в полицейском участке? — возмутился поэт. — Надо бы выпить еще пива. У меня в горле пересохло от всей этой болтовни».

«Здесь указана некая Друзилла Уэйлс, 18 лет. Это она?»

«Возможно. Вполне вероятно».

«И это ее настоящее имя?»

«Кальцибах спаси нас и помилуй! Почему у нее обязательно должно быть какое-то имя? Имя — камень на шее! Цепь, привязывающая человека к обстоятельствам, от него не зависевшим. Не иметь имени — все равно, что освободиться от бремени, навязанного другими! Неужели ваше воображение настолько скудно, что вы не можете представить себе безымянное человеческое существо? Девушка может называться, как хочет, ей никто не указ».

«Странно! — сказал Герсен. — Она — точная копия Джерали Тинзи, такой, какой она была тридцать лет тому назад».

Наварт вздрогнул так, что чуть не свалился со стула: «Откуда вы знаете?»

«Я не сидел сложа руки. Например, я подготовил вот это», — Герсен протянул Наварту макет выпуска «Космополиса». С обложки смотрело лицо юного Фогеля Фильшнера на фоне смутного силуэта зловещей темной фигуры. Внизу большими буквами красовался заголовок: «Виоль Фалюш: сопляк, каким я его знал — воспоминания Наварта».

Наварт схватил журнал, с испугом просмотрел несколько параграфов и схватился за голову: «Он нас убьет! Он всех нас убьет! Он утопит нас в собачьем дерьме и вырастит репейник в наших ушах!»

«Вполне уравновешенная, беспристрастная статья, — возразил Герсен. — Не может же Фалюш возражать против неоспоримых фактов!»

Наварт прочел еще пару страниц — и снова его охватил приступ отчаяния: «Вы подписались моим именем! Я никогда ничего подобного не опубликую!»

«Но все это правда».

«Тем более! Когда это напечатают?»

«Примерно через две недели».

«Невозможно! Я запрещаю!»

«Тогда верните деньги, которые вы у меня заняли, чтобы финансировать вашу пьянку».

«Занял? — Наварт был снова шокирован. — Ни о каких займах не было речи! Вы мне заплатили, вы меня наняли для того, чтобы я устроил банкет, на котором должен был присутствовать Виоль Фалюш».

«Вы не выполнили ни одно из положений нашего договора. Правда, что барон Хойлмс прервал ваши развлечения — но я не несу за это никакой ответственности. И где был Виоль Фалюш? Вы будете утверждать, что он — убийца жандармов, но какое это имеет значение для меня? Интервью не состоялось. Будьте так добры, верните деньги».

«Не могу. У меня в руках деньги текут, как вода! Кроме того, барон Хойлмс оторвал свой кусок мяса».