Герсен мог только покачать головой: «Не знаю».

«И где Джераль Тинзи? — не успокаивался Наварт. — Где девушка? Что он с ней делает? Она у него в руках, в его власти!»

Герсен мрачно кивнул: «Я знаю».

«Вы знаете! — усмехнулся Наварт. — Вы вспомнили только после того, как я об этом упомянул. Вы не только наивны, вы настолько же беспомощны и неосмотрительны, как я сам. Она доверяла вам, вы обещали ее защитить, и что вы делали? Напивались и веселились вместе со всеми — и к этому сводятся все ваши усилия!»

Несмотря на то, что поэт явно преувеличивал, Герсен ограничился сдержанным ответом: «Если бы я нашел какой-то способ действовать, я не сидел бы сложа руки».

«Но вы его не нашли — и чем вы занимаетесь тем временем?»

«Тем временем я изучаю обстановку».

«И каковы результаты ваших исследований?»

«Оказывается, что никто из прислуги и постояльцев не знает Фалюша в лицо. Его управление или убежище, по-видимому, находится где-то в горах. Я прочесал всю долину и не нашел никаких признаков такого убежища. Я не пытался перелезть через западную стену или проникнуть сквозь заросли кустарника на востоке. Уверен, что, если бы я попытался это сделать, меня немедленно задержали бы и, независимо от того, верит ли Фалюш в то, что я — журналист, подвергли бы жестокому наказанию. Так как у меня нет оружия, я не могу ни от кого ничего потребовать. Придется проявлять терпение. Если мне не удастся провести интервью с Фалюшем здесь, во Дворце Любви, не сомневаюсь, что такой случай представится мне в будущем».

«И все это — ради вашей журнальной статьи?»

«Ради чего еще?» — отозвался Герсен.

Они вышли на лужайку друидов. Дакау и Прюитт продолжали работать лопатами между корнями большого дуба — теперь приготовленная ими яма была уже достаточно глубокой, чтобы в ней мог поместиться стоя человек среднего роста.

Наварт приблизился к друидам, заглянул в их потные, покрытые пылью лица: «Что вы тут делаете, копуши-друиды? Вам так не нравятся окружающий пейзаж, что вы решили поискать чего-нибудь получше под землей?»

«Ваши шутки неуместны, — холодно ответил Прюитт. — Ступайте своей дорогой, это священная земля».

«Почему вы так уверены? Она выглядит не чище любой другой грязи».

Ни Прюитт, ни Дакау не сочли нужным отвечать.

Еще раз заглянув в яму, Наварт вдруг разозлился: «Какую мерзость вы задумали? Так не проводят время добропорядочные люди. Признавайтесь!»

«Прочь отсюда, старый поэт! — рявкнул в ответ Прюитт. — Твое дыхание оскверняет и оскорбляет Древо».

Наварт отошел на несколько шагов и продолжал наблюдать за землеройными работами. «Мне никогда не нравились ямы, — сообщил он Герсену. — В них есть что-то зловещее. Посмотрите-ка на Вибля, вот он стоит, вылитый бригадир строительной бригады!» Наварт указал на окраину лужайки; действительно, там стоял архитектор Вибль, расставив ноги, заложив руки за спину и посвистывая. Наварт подошел к нему: «Вас восхищает труд друидов?»

«Ни в коей мере, — отозвался Леранд Вибль. — Они роют могилу».

«Я так и думал. Чью могилу?»

«Не могу сказать с уверенностью. Может быть, вашу — а может быть, мою».

«Меня им похоронить не удастся, я буду брыкаться и кусаться, — заверил его старый поэт. — Возможно, вы окажетесь уступчивее».

«Не думаю, что им удастся кого-нибудь похоронить», — возразил архитектор и снова стал насвистывать какой-то марш.

«Неужели? Откуда вы знаете?»

«Приходите посмотреть на обряд освящения и убедитесь своими глазами».

«Когда должен состояться этот обряд?»

«Насколько мне известно, завтра вечером».

В парках Дворца Любви редко раздавались звуки музыки; тишина садов была хрустально ясной, как слезы росы. Но на следующее утро постояльцы в белом принесли струнные инструменты и целый час исполняли тоскливую протяжную музыку, обремененную заунывными аккордами. Внезапный ливень заставил музыкантов поспешно собраться под крышей ближайшей ротонды — там они стояли, щебеча как птицы и поглядывая на небо. Наблюдая за их лицами, Герсен подумал о том, насколько искусственной и непрочной была связь между ними и гостями Фалюша. Неужели они не знали ничего, кроме легкомысленных развлечений и любви? Опять же, оставался открытым вопрос, поднятый Навартом: что происходило, когда они начинали стареть? Практически все постоянные обитатели дворца еще не вышли из возраста первой молодости.

Выглянуло солнце; сады засверкали свежестью. Привлеченный любопытством, Герсен направился к лужайке друидов. В глубине одного из светло-коричневых шатров он заметил бледное лицо Биллики; друидесса Вюста загородила вход и враждебно уставилась на Герсена.

Тянулся долгий день. В воздухе чувствовалось что-то зловещее, всеми овладела непонятная тревога. Наступил вечер; солнце опускалось в беспорядочную груду облаков, разбрасывая золотистые, оранжевые и красные сполохи, достигавшие зенита и простиравшиеся далеко на восток. Когда начали сгущаться сумерки, обитатели дворца и гости собрались на лужайке друидов. По обеим сторонам центрального дуба теперь горели костры — друидессы Лейдига и Вюста подкладывали в них хворост.

Из шатра вышел друид Прюитт. Остановившись у входа в святилище, он обратился к собравшимся с речью. Он говорил звучно, медленно и многозначительно, часто прерываясь — словно для того, чтобы прислушаться к эхо, вызванному его словами.

Леранд Вибль приблизился к Герсену: «Я говорю от имени всех участников нашей группы. Что бы ни случилось — не вмешивайтесь. Вы согласны?»

«Конечно, нет».

«Я так и думал. Что ж, придется...» — Вибль прошептал Герсену на ухо несколько слов. Герсен хмыкнул. Вибль отошел, чтобы поговорить с Навартом, сегодня захватившим с собой крепкий посох. Услышав сообщение архитектора, старый поэт отбросил посох в сторону.

«На каждой планете — свое священное Древо! — гремел друид Прюитт. — Как это возможно? Благодаря божественному откровению, пресуществлению Жизни. О боготворящие друиды, воплощающие жизнь Первого Семени, с трепетом принесите свой самый драгоценный дар! Ради чего мы здесь? С нами двое — двое, родившиеся и выращенные только для того, чтобы на этой нечестивой планете тоже росло священное Древо! Выходите, друиды, выходите к Древу!» Из одного шатра вывели спотыкающегося Хьюла, из другого — Биллику. Молодые люди явно находились в замешательстве, их глаза потускнели и словно ослепли — похоже было, что их чем-то опоили или одурманили. Мало-помалу, однако, Хьюл и Биллика стали озираться по сторонам и, наконец, заметили пылающие костры. Как завороженные, они приближались к дубу, шаг за шагом. На лужайке воцарилось мертвое молчание. Хьюл и Биллика подошли к стволу, взглянули на костры и спустились в яму под деревом.

«Узрите же, смертные! — провозгласил Прюитт. — Их вмещает Древо Жизни! О, благословенные дети, они сливаются с Духом Вселенной! Счастливцы, избранники судьбы! На веки вечные им предстоит стоять под солнцем, под дождем, днем и ночью — и направлять нас дальше на путь истинный!» Дакау, Прюитт и Диффиани взялись за лопаты и стали сбрасывать землю в яму. Они работали энергично и охотно. Уже через полчаса яма заполнилась, и весь промежуток между корнями дуба превратился в округлую кучу земли. Друиды принялись маршировать вокруг дерева, размахивая горящими сучьями. Каждый из них громко произнес заклинание, и церемония закончилась пением священного гимна.

Как правило, друиды завтракали в трапезной ближайшей группы коттеджей. Наутро, после обряда освящения Древа Жизни, они бодро прошли по аллеям и газонам в трапезную. За ними шли Хьюл и Биллика. Друиды заняли свои обычные места; Хьюл и Биллика последовали их примеру.

Вюста первая заметила молодых людей и протянула дрожащий указательный палец, указывая на них другим. Лейдига взвизгнула. Прюитт отскочил от стола, повернулся и выбежал из трапезной. Дакау обмяк на стуле, как наполовину опустевший мешок. Скебу Диффиани резко выпрямился и в замешательстве наблюдал за происходящим. Хьюл и Биллика игнорировали вызванный ими переполох.