Тинтль снова покачал головой, не находя слов: «Он большой и тяжелый. У него длинный нос и въедливый, насмешливый взгляд. Когда грабили склад «Котцаша», он натянул на голову таббат[28], но я его сразу узнал — и по голосу, и по фусту»[29].

«Если он зайдет в «Шатер Тинтля», вы его опознаете?»

Тинтль мрачно крякнул: «В таверну меня не пускают. Ларк может зайти туда хоть десять раз, мне об этом даже не скажут».

«Когда вы играли в хадол, как его звали?»

«Это было давно! Тогда он был просто-напросто одним из Бугольдов — Хуссе Бугольд. Хотя уже в те годы он прослыл редкостным мерзавцем».

«У вас сохранились фотографии Ленса Ларка?»

«Почему бы я стал хранить такие сувениры? Чтобы любоваться на его поганую рожу? Он гораздо выше меня. От него исходит фуст мериандра, отборной коруны и ахагара, приготовленного в красном перечном масле. А от меня воняет нужником».

Герсен положил на стол еще несколько банкнот и подвинул их к собеседнику: «Если увидите Ленса Ларка, будьте осторожны! Не подавайте виду, что вы его узнали; не позволяйте ему вас узнать. Сразу сообщите о его появлении Макселю Рэкроузу». Герсен записал номер на карточке и передал ее Тинтлю.

Рот Тинтля тревожно покривился: «Можно подумать, что вы ожидаете прибытия Ленса Ларка».

«На это можно только надеяться, — отозвался Герсен. — Он почти неуловим».

Тинтля одолевали сомнения: «Теперь, скорее всего, я его не узнáю. Говорят, он изменил внешность. Разве вы не слышали, как над ним насмеялись метлены? Ларк хотел жить на Метеле, в роскошном доме. Но сосед слышать об этом не хотел. Заявил, что ни за какие коврижки не допустит, чтобы за его садовой оградой маячила мерзкая даршская рожа. Ларк до того разозлился, что тут же сделал косметическую операцию. Кто знает, как он выглядит сегодня?»

«Интуиция вам подскажет. Что случилось с Оттилем Паншо?»

«Он переселился в Тваниш, на Метеле. Насколько мне известно, он все еще там».

«А что стало с «Котцашем»? Корпорация все еще существует?»

Тинтль сплюнул на пол: «Я заплатил четыреста унций прекрасного черного песка — целое состояние! — за сорок акций. Я все поставил на карту и выиграл в хадол — теперь у меня девяносто две акции». Тинтль вытащил из-за пазухи пачку сложенных вчетверо бумаг: «Вот сертификаты. Но им цена — дерьмо!»

Герсен рассмотрел бумаги: «Это сертификаты на предъявителя. Я их куплю». Он положил на стол еще десять СЕРСов.

«Как это так? — возмутился Тинтль. — Десятку — почти что за сотню первоклассных акций «Котцаша»? Вы меня за последнего болвана принимаете? Каждую акцию можно обменять не только на десять унций дуодециматного песка, но и на другие ценности — права, опционы, арендные договоры...» Старый дарш удивленно поднял брови, как только Герсен приготовился забрать деньги со стола: «Не спешите! Я принимаю ваше предложение».

Герсен снова подвинул к нему банкноту: «Подозреваю, что вы заключили выгодную сделку — не суть важно. Если вы заметите человека, о котором мы говорили, немедленно дайте нам знать, и ваши услуги будут вознаграждены. Вы можете мне сообщить что-нибудь еще?»

«Нет».

«Я хорошо заплачу за дополнительные сведения».

Тинтль только угрюмо хмыкнул. Залпом отправив в глотку остаток пива, он удалился из таверны, тем самым заставив и Герсена, и Макселя Рэкроуза отшатнуться, чтобы не вдыхать неотступно следовавшее за даршем дуновение гнилостных газов.

Из тома I энциклопедического труда «Жизнь» барона Бодиссея Невыразимого:

«Злодей привлекает пристальный интерес — обычные люди хотят понять: чтó заставляет его идти на такие крайности? Страсть к обогащению? Несомненно, во многих случаях так оно и есть. Жажда власти? Желание отомстить обществу? Вполне допустимые побуждения. Но когда злодей уже богат, когда власть у него в руках и общество доведено до состояния подобострастного повиновения, что тогда? Почему он продолжает творить зло?

Приходится сделать вывод, что он любит зло как таковое.

Это побуждение непостижимо для обычного человека — тем не менее, оно вполне реально и настойчиво. Злодей становится исчадием сотворенного им зла. После того, как он переходит границу внутренне дозволенного, вступает в силу новая система ценностей. Проницательный злодей сознает свое нравственное уродство, хорошо понимает смысл своих поступков. Нуждаясь в защите от самого себя, в подавлении угрызений совести, он впадает в состояние солипсизма, своего рода умственного короткого замыкания, и совершает внушающие ужас злодеяния только потому, что он в истерике — тогда как его жертвам кажется, что весь мир сошел с ума».

В день св. Дульвера, ровно в полдень, Максель Рэкроуз явился в апартаменты Герсена в Соборе. Репортер был явно не в духе и говорил сжато, рублеными фразами: «Последние две недели я проверял списки приезжих. В космопортах Рубленой Сечи, Нового Вексфорда и Понтефракта. С планет системы Кóры прибыли двадцать человек. Только трое назвались даршами. Остальные — метлены. Никто из даршей не соответствует описанию. Но три метлена ему соответствуют. Кто-то из них, может быть — тот, кого мы ищем. Вот их фотографии».

Герсен взглянул на лица — ни одно из них ничего ему не говорило. С видом фокусника, демонстрирующего ловкий трюк, Максель Рэкроуз выложил на стол еще одну фотографию: «А это Оттиль Паншо, забывший застраховать фонд «Котцаш». Он прибыл вчера и остановился в Соборе».

Герсен изучил фотографию, сделанную в космопорте. Она изображала человека средних лет, сухопарого, даже хрупкого, хотя его округлое брюшко свидетельствовало о привычке хорошо поесть и не слишком много двигаться; у него была большая голова с прозрачно-светлыми недоверчивыми глазами, длинным, тонким и, судя по всему, подвижным носом и деликатным ртом со скептически опущенными уголками. По обеим сторонам лысеющего лба висели редкие рыжеватые кудри; кожу он красил в горчично-желтый цвет. Оттиль Паншо одевался модно и замысловато: на нем были квадратный берет из черного бархата, отделанный алым и серебристым кантом, лиловато-серые брюки, бледно-розовая рубашка с выпукло закругленным воротником и бежевый замшевый пиджак.

«Любопытно! — заметил Герсен. — Я надеюсь задать господину Паншо пару вопросов».

«Это должно быть нетрудно — он поблизости. Судя по физиономии, однако, получить от него достоверную информацию будет гораздо труднее».

Герсен задумчиво кивнул: «Выражение его лица никак нельзя назвать откровенным. Тем не менее, он не похож на человека, способного забыть об уплате страховых взносов».

«Действительно: загадочное обстоятельство. Возможно, страховщики запросили слишком много. Это нередко случается на пограничных планетах, где до Запределья рукой подать».

«Не говоря уже о близком знакомстве господина Паншо с Ленсом Ларком. Если бы я был страховым агентом, меня, конечно же, насторожили бы такие опасные связи».

«Или — что еще вероятнее — Паншо просто-напросто притворился, что заплатил за страховку, и положил деньги себе в карман».

Герсен снова изучил коварное лицо на фотографии: «Не хотел бы, чтобы моими деньгами распоряжался Оттиль Паншо... Скорее всего, он по какой-то причине стремился к тому, чтобы акции фонда «Котцаш» обесценились».

Рэкроуз нахмурился: «Что могло бы послужить такой причиной?»

«Мне приходят в голову несколько возможностей. В частности, он мог планировать скупку контрольного пакета акций».

«Обанкротившейся корпорации?»

«Тинтль упомянул о других активах — арендных договорах, опционах и тому подобном».

«Что ж, все может быть».

Герсен задумался еще на несколько секунд, после чего повернулся к видеофону и вызвал Джехана Аддельса. На экране появилось проницательное бледное лицо финансиста и юрисконсульта.