Герсен отложил рисунок в сторону: «Когда я был мальчиком, поселок, в котором я родился и вырос, был уничтожен, население увезли в рабство, и вся моя семья — за исключением деда — была убита. Уже тогда я понял, чему посвящу свою жизнь. Я знал, что убью, одного за другим, пятерых главарей пиратов, устроивших этот погром. Жизнь сама поставила передо мной эту цель, других целей у меня нет. Я не злодей, я — орудие судьбы. Я выше добра и зла — как машина смерти, построенная Кокором Хеккусом».

«А мне не посчастливилось стать орудием в ваших руках», — заметила Алюсс-Ифигения.

Герсен усмехнулся: «Позволю себе допустить, что лучше быть орудием в моих руках, нежели игрушкой в руках Хеккуса. Все, что мне от вас нужно — сведения, позволяющие найти Тамбер».

«По меньшей мере вы галантны», — промолвила красавица. Герсен никак не мог решить, следовало ли воспринимать это замечание как колкость или как комплимент.

Впереди пылал белый Сириус; чуть поодаль мерцала желтовато-белая звезда, пригревшая на своей груди юное человечество. Алюсс-Ифигения с тоской поглядывала на Солнце, повернулась было к Герсену, чтобы о чем-то его попросить, но передумала и промолчала.

Герсен указал на Ахернар, мерцавший в истоках звездной реки Эридана: «Плоскость, соединяющая Сириус и Ахернар, смещена по отношению к плоскости, перпендикулярной галактической эклиптике, на одиннадцать с четвертью градусов к северу. Рифмованному заклинанию, которым мы руководствуется, должно быть не меньше тысячи лет — поэтому прежде всего нам следует находиться там, где Сириус находился тысячу лет тому назад. Это нетрудно. Затем мы рассчитаем координаты Ахернара тысячелетней давности — что опять же нетрудно. Установив местонахождение этих двух пунктов, мы повернем на север вдоль плоскости, смещенной на одиннадцать с четвертью градусов, и будем надеяться, что нам повезет. Кстати, я уже сделал все необходимые расчеты...» Герсен тщательно откорректировал астронавигационные приборы; Сириус величественно отплыл в сторону.

Через некоторое время двигатель Джарнелла замолк; «Арминтор» снова дрейфовал в трехмерном пространстве. Герсен повернул звездолет кормой к той точке, где Ахернар должен был находиться тысячу лет тому назад, после чего взял курс, смещенный на одиннадцать с четвертью градусов к северу от плоскости, параллельной оси вращения Галактики. «Вот таким образом!» — сказал он, включая гиперпространственный двигатель. Лишенные инерции и освобожденные от ограничений эйнштейновского времени-пространства, «Арминтор» и его пассажиры стали перемещаться почти со скоростью мысли вдоль разрыва, образовавшегося в квантовом континууме. «Теперь нужно следить за появлением шести красных карликов. Они могут все еще догонять голубую звезду, но за тысячу лет все могло измениться; они могут даже не появиться с правой стороны, если заклинание не подразумевает, что продольная ось звездолета должна быть ориентирована параллельно оси вращения Галактики...»

Шло время. Ближние звезды проплывали мимо, заслоняя дальние, а те, в свою очередь, ползли на фоне мерцающего фона Галактики.

Герсен начинал нервничать. Он выразил сомнение в том, что Алюсс-Ифигения правильно запомнила стихи. Она ответила пожатием плеч, означавшим, что, даже если она в чем-то ошиблась, ее это мало беспокоило, но через некоторое время предположила, что Герсен, скорее всего, допустил какую-то ошибку в своих расчетах.

«Сколько продолжался ваш полет до станции Менял?» Герсен задавал этот вопрос и раньше, но девушка всегда отвечала неопределенно, что она сделала и на этот раз: «Я много спала. Мне показалось, что время прошло быстро».

Герсен начинал подозревать, что древнее заклинание заставило его отправиться в погоню за призраками. Тамбер вполне мог находиться в другом квадранте Галактики, причем этот факт мог быть хорошо известен Алюсс-Ифигении.

Девушка догадывалась о его сомнениях, и в ее голосе прозвучало некоторое злорадство, когда она указала на вереницу из шести красных карликов, протянувшуюся дугой в направлении ярко-голубой звезды.

В ответ Герсен ворчливо заметил: «Что ж, их заметно с правого борта, так что и стихи, и мои расчеты оказались более или менее полезными». Он выключил двигатель Джарнелла; «Арминтор» вынырнул в обычное пространство. «А теперь где-то должно быть созвездие или скопление, напоминающее кривую саблю — если верить заклинанию, его должно быть видно невооруженным глазом».

«Вот оно! — протянула руку Алюсс-Ифигения. — Тамбер где-то близко».

«Откуда вы знаете?»

«Созвездие в виде ятагана. В Жантийи его называют Кораблем Богов. Хотя отсюда оно выглядит немного по-другому».

Герсен повернул звездолет под «ятаган» и снова включил гиперпространственный двигатель. Космический корабль помчался среди плывущих звезд и через некоторое время пролетел «сквозь» напоминающее ятаган скопление. Они оказались в почти лишенной звезд, бархатно-черной области космоса. «По сути дела, — сказал Герсен, — мы на самом краю Галактики, «в конце всех путей». Где-то прямо впереди должно мерцать солнце Тамбера».

Впереди мерцала россыпь редких звезд.

«Ваше солнце — звезда класса G8, оранжевого оттенка, — рассуждал Герсен. — Какая из этих звезд — оранжевая? Вот она. Другие не подходят».

Оранжевая звезда горела несколько ниже и в стороне, не прямо по курсу. Герсен выключил двигатель Джарнелла и отрегулировал макроскоп. Около оранжевой звезды тлело пятнышко единственной планеты. Герсен довел увеличение до максимума — теперь можно было различить размытые очертания континентов.

«Тамбер!» — сказала Алюсс-Ифигения Эперже-Токай.

«Человеку свойственно нечто не поддающееся точному определению — возможно, самая благородная из его особенностей. Она включает, но в то же время превосходит такие качества, как откровенность, щедрость, сочувственное понимание, способность к тактичному признанию оригинальности и таланта, способность к энергичному приложению усилий, целеустремленность, беззаветная преданность своему делу. С этим свойством связаны причастность ко всем человеческим восприятиям и память о всей человеческой истории. Это свойство характерно каждому выдающемуся творческому гению, ему невозможно научиться: любая попытка учиться в этом направлении — напыщенная профанация, анатомирование великолепной бабочки, изучение заката с помощью спектроскопа, психоанализ смеющейся девушки. Попытка научиться этому свойству саморазрушительна: с появлением эрудиции исчезает поэзия. Как часто встречаются интеллектуалы, неспособные чувствовать! Как ничтожны суждения интеллектуала по сравнению с суждениями земледельца, извлекающего свою силу, подобно Антею, из плодородной эмоциональной почвы, накопленной всей человеческой расой! По существу, вкусы и предрасположенности интеллектуальной элиты, основанные на результатах образования, фальшивы, носят доктринерский, искусственный характер, бестактны и поверхностны, сомнительны, эклектически бесплодны и неискренни».

— «Жизнь», том IV, барон Бодиссей Невыразимый.

Мнения критиков о многотомной энциклопедии «Жизнь» барона Бодиссея Невыразимого:

«Монументальный труд — если вам по душе монументы. ... Читателю невольно приходит в голову скульптурная группа, подобная «Лаокоону», в которой доблестный барон корчится, связанный по рукам и ногам анакондами здравого смысла; разумеется, серьезный читатель не желает становиться жертвой этих конвульсивно удушающих околичностей и откладывает книгу в сторону».

— «Панкритическое обозрение», Сент-Стефан, Балагур

«Как громоздкий всеядный комбайн, безостановочно поглощающий кипы и связки всевозможных сведений, со стонами и содроганиями перемалывая их в механистическом чреве, барон извергает с другого конца конечный продукт: небольшие расплывчатые облачка едкого разноцветного тумана».