«И никто не жалуется на то, что у них отбирают детей?»

«Как правило, нет. Ребенка отдают в муниципальные ясли сразу после рождения, перед тем, как возникает какая-либо привязанность. Горожане делают детей как можно раньше, чтобы избавиться от этой повинности как можно скорее».

Вибль обменялся взглядами с Навартом и Герсеном: «И что происходит с детьми в дальнейшем?»

«Они передаются в распоряжение Ародина. Неподходящих детей продают в Махраб; подходящие поступают на службу в знаменитый Дворец. Я отдал сына десять лет тому назад; с тех пор я никому ничего не должен».

Наварт больше не мог сдерживаться. Наклонившись над столом, он направил на горожанина шишковатый указательный палец: «Вот почему вы тут нежитесь на солнышке и ничего не делаете? Потому что отдали сына в рабство? И вам не совестно?»

«Совестно? — дородный субъект в замешательстве поправил зеленую шляпу. — Почему бы мне было совестно? Я выполняю свой долг. Я отдал ребенка; я прилежно посещаю муниципальный бордель два раза в неделю. Я свободный человек».

«А ребенок, которого вы отдали? Ему уже больше десяти лет, и он в рабстве! Где-то он трудится в поте лица своего для того, чтобы вы могли тут считать ворон, опустив брюхо на колени!»

Горожанин побагровел от гнева и поднялся на ноги: «Это подстрекательство, серьезное правонарушение! Зачем тогда ты сюда приехал, старый ощипанный петух? Что тебе нужно в нашем городе, если тебе не нравится, как мы живем?»

«У меня не было никакого намерения посещать ваш город, — с достоинством возразил Наварт. — Меня пригласил Виоль Фалюш, и я остаюсь здесь только потому, что ожидаю приема у него в поместье».

Толстяк расхохотался: «Виоль Фалюш? Так называют Ародина на других планетах. Ты приехал, чтобы наслаждаться во Дворце, и при этом даже не заплатил ни гроша!» Ударив кулаком по столу, субъект в зеленой шляпе промаршировал на улицу. Другие посетители кафе, слышавшие перепалку, демонстративно повернулись спинами к Наварту. Через некоторое время Наварт, Герсен и Вибль вернулись в гостиницу.

Как только они пришли, в конце бульвара показалась пресловутая самоходная телега на колесах-пузырях. Переваливаясь с боку на бок, она подъехала к гостинице и остановилась. С платформы соскочил водитель — на этот раз мужчина. Он повернулся, чтобы помочь спуститься молодой женщине; та, игнорируя протянутую руку, сама спрыгнула на землю. Эта молодая женщина, одетая по последней моде Альфанора, была бывшая подопечная Наварта — Зан-Зу или Друзилла.

Наварт отвел ее в сторону и засыпал вопросами: что с ней случилось? Где ее держали взаперти?

Друзилла могла рассказать очень немногое. Человек с белыми глазами запихнул ее в аэромобиль, отвез к космическому кораблю и передал под опеку трех угрюмых женщин. Каждая из этих мегер носила золотое кольцо; после того, как они продемонстрировали последствия отравления собаки ядом, прыснувшим из такого кольца, в других угрозах не было необходимости.

Друзиллу отвезли в Авенту на Альфаноре и поселили в роскошном отеле «Тарквин». Женщины бдительно следили за ней, как хищные птицы, мало говорили и никогда не отходили дальше, чем на два-три шага, поблескивая зловещими кольцами. Они водили ее на концерты, в рестораны, на выставки в ателье мод, в кино, в музеи и галереи. Ее побуждали покупать одежду, красить кожу пигментом, выглядеть шикарно. Всему этому Друзилла упорно сопротивлялась, нарочно выполняя все указания неправильно, в связи с чем трем воспитательницам пришлось самим покупать ей одежду, красить ей кожу и заботиться о ее прическе. Друзилла в отместку делала все для того, чтобы выглядеть унылой сутулой неряхой. В конце концов мегеры-надзирательницы отвезли ее в космопорт и взошли вместе с ней на борт звездолета, прилетевшего на Согдиану в звездном скоплении Сирнесте. Там они прибыли в агентство Рубдана уль-Шазиза в Атаре одновременно с еще одним гостем Фалюша, молодым человеком по имени Майло Этуэн, составившим ей компанию на протяжении оставшегося пути. Надзирательницы не сопровождали ее дальше посадочного поля в окрестностях Кухилы и вернулись в Атар вместе с Зогом. Наварт и Герсен обернулись, чтобы взглянуть на Этуэна, уже сидевшего на веранде с другими гостями — он чем-то напоминал Танзеля и Марио: задумчивый темноволосый юноша с длинными руками и пальцами скорее пианиста, нежели землекопа.

Директор гостиницы вышел на веранду: «Глубокоуважаемые дамы и господа, рад объявить, что ваше ожидание закончилось! Все гости Маркграфа в сборе — теперь вам предстоит направиться во Дворец Любви. Будьте добры, следуйте за мной — я проведу вас к экипажу».

Из протокола телевизионных дебатов между Говманом Хачиери, советником «Лиги планирования прогресса», и Слизором Джезно, сотрудником Института 98 го уровня, состоявшихся в Авенте на Альфаноре 10 июля 1521 года:

Хачиери: «Признаёте ли вы, что Институт организует убийства людей, стремящихся улучшить условия человеческого существования?»

Джезно: «Вы сами отвечаете на свой вопрос».

Хачиери: «Вы кого-нибудь когда-нибудь убиваете?».

Джезно: «Я не намерен обсуждать тактическую теорию. Такие случаи очень редки».

Хачиери: «Но это случается».

Джезно: «Только тогда, когда имеют место вопиющие преступления против человечества».

Хачиери: «Не считаете ли вы, что ваше определение «преступлений» произвольно? Разве нельзя сказать, что Институт просто-напросто сопротивляется любым переменам? Разве ваш консерватизм не приводит к стагнации?»

Джезно: «Могу ответить отрицательно на все три вопроса. Мы хотим, чтобы имела место естественная, органическая эволюция. Нет необходимости лишний раз напоминать о том, что человеческой расе свойственны недостатки. Всякий раз, когда группа представителей этой расы пытается исцелить человечество от тех или иных пороков — с тем, чтобы создать «идеального человека» или «идеальное общество» — неизбежно наблюдается избыточная компенсация в том или ином направлении. Недостатки реакции на недостатки создают фактор искажения, своего рода усилительный фильтр, и результирующая ситуация становится еще болезнетворнее первоначальной. Естественная эволюция — постепенное «обкатывание» человека прибоем действительности — медленно, но верно совершенствует нас. Оптимальный человек, оптимальное общество, вероятно, недостижимы. Но никогда не сбудется кошмар искусственно «перевоспитанного» человечества или «запланированного прогресса», к которому призывает Лига — этому не бывать, пока существует армия исключительно активных антител, именуемая Институтом».

Хачиери: «Впечатляющая речь! На каком-то поверхностном уровне даже убедительная. И при этом полная сентиментальных заблуждений. Вы хотите, чтобы человека «постепенно обкатывал прибой действительности». Другие человеческие существа — часть этой действительности. Наша Лига — часть этой действительности. Мы естественны; мы не искусственны и не болезнетворны. В недостатках Ойкумены нет ничего смутного или таинственного — они поддаются исправлению. Наша Лига предлагает приступить к действию. Нас невозможно разубедить или запугать. Если нам будут угрожать, мы прибегнем к оборонительным мерам. Мы не беспомощны. Деспотизму Института давно пора положить конец. Настало время для того, чтобы в человеческое общество проникли новые идеи».

За гостиницей приглашенных ожидал длинный омнибус на шести пузырчатых колесах, под балдахином из светло-розового шелка. Обмениваясь ироническими замечаниями и шутками, гости — одиннадцать мужчин и десять женщин — забрались в кузов и расселись на скамьях с подушками из пурпурного атласа. Омнибус прогромыхал по мосту через канал и направился на юг; Кухила с ее высотными домами осталась позади.