Ретц решил воспользоваться тем, что внимание Герсена отвлеклось, и потихоньку ускользнуть. Герсен позвал его: «Не спеши! У меня есть для тебя поручение». Обратившись к Друзилле, он спросил: «Виоль Фалюш здесь показывался? Ты можешь его опознать?»

«Он приходил и стоял в открытой двери, но у него за спиной была яркая лампа. Он не хотел, чтобы я его рассмотрела. Он был в дикой ярости, он меня ненавидит! Он сказал, что я ему изменила. Я спросила: как это может быть, если я ему ничего обещала? Он будто ничего не слышал. Он говорил ледяным тоном — что мой долг заключался в том, чтобы готовиться к встрече с ним, неукоснительно соблюдая какие-то принципы, и что даже после того, когда я наконец с ним встретилась, я каким-то образом ему изменила на вечеринке Наварта, а также по пути во дворец».

Герсен сказал: «Очевидно одно: он — либо Танзель, либо Этуэн, либо Марио. Кто из этих троих нравился тебе меньше всего?»

«Танзель».

«Танзель, а? Хорошо. Теперь у нас есть старина Ретц, подручный Фалюша, и он-то обязательно узнает своего хозяина. Не так ли, Ретц?»

«Как я его опознаю? Он никогда мне не показывался, только говорил из-за стеклянной перегородки».

«Вряд ли! — подумал Герсен. — Тем не менее, возможно».

«Где остальные дочери Джераль Тинзи?» — спросил он вслух.

«Их было шесть, — промямлил Ретц. — Фалюш убил двух старших. Одна на Альфаноре, другую, — техник указал на Друзиллу, — он отправил на Землю. Самую младшую содержат к востоку от дворца — там, где горы подступают к морю. Еще одна — жрица бога Ародина на большом острове, тоже к востоку отсюда».

«Ретц! — сказал Герсен. — Виоль Фалюш у меня в плену. Теперь я — твой хозяин. Ты это понял, наконец?»

Ретц уныло кивнул: «Раз это так, значит, так тому и быть».

«Как выглядит Виоль Фалюш?»

«Он — высокий темноволосый человек. Он бывает жесток, бывает добр; иногда он злится, иногда в добродушном настроении. Больше я ничего не знаю».

«Выслушай и выполни мой приказ. Выпусти всех узников Фалюша».

«Это невозможно! — возопил Ретц. — Они не знают никакой жизни, кроме тех условий, в которых их содержат. Открытые пространства, солнце, небо — увидев все это, они сойдут с ума!»

«В таком случае сделай вот что. Постепенно и осторожно приучай их к окружающему миру и выводи из заключения. Я скоро вернусь и проверю, как ты выполняешь обязанности. Кроме того, сообщи обитателям дворцовых садов, что они — больше не рабы, что они могут уйти или остаться по своему усмотрению. Учти, что я запру тебя в тесной камере и накажу за твои преступления, если ты не выполнишь указания неукоснительно».

«Я их выполню, — бормотал Ретц. — Я привык подчиняться. Всю жизнь только и делаю, что подчиняюсь».

Герсен взял Друзиллу за руку: «Меня беспокоит Наварт. Здесь больше нельзя задерживаться».

Тем не менее, когда они поднялись к аэробусу через старый форт, обстоятельства оставались прежними. Три пленника были надежно привязаны к сиденьям, а Наварт продолжал держать их на прицеле. Когда поэт увидел Друзиллу, его глаза загорелись: «А где Джераль Тинзи?»

«Она умерла. Но у нее были дочери. Фалюш содержал многих других узников. Что тут происходило, пока меня не было?»

«Болтовня. Льстивые уговоры. Всевозможные доводы. Угрозы».

«Разумеется. Кто угрожал настойчивее всех?»

«Танзель».

Герсен холодно посмотрел в глаза Танзелю. Тот пожал плечами: «Вы думаете, мне нравится тут сидеть, связанному по рукам и ногам, как овца на базаре?»

«Один из вас — Виоль Фалюш. Кто? Хотел бы я знать... Что ж, нам предстоит покончить с еще несколькими жестокими забавами, устроенными во имя любви», — Герсен направился в пилотскую кабину.

Аэробус поднялся в воздух и медленно полетел на восток над горами. На берегу океана, там, где скалы погружались в воду, мрачная каменистая ложбина выходила к узкому серому пляжу. В верхней части ложбины находилась покрытая песком округлая площадка метров семьдесят в поперечнике. Герсен опустил аэробус в тени скал и спрыгнул на площадку из кабины.

Друзилла Четвертая, младшая из дочерей Джерали Тинзи, медленно вышла ему навстречу. За ее спиной, в расщелине между скалами, две негуманоидные надзирательницы гневно издавали щелкающие и писклявые звуки. Девушка спросила: «Ты — мужчина? Ты пришел, чтобы меня любить?»

Герсен усмехнулся: «Я — мужчина, это невозможно отрицать, но не тот мужчина, о котором тебе говорили».

Друзилла Четвертая растерянно обернулась в сторону расщелины между скалами: «Они говорили, что ко мне придет мужчина. Что я — одна, и он — один, и что, когда он придет, я должна его любить. Меня так учили».

«Но ты никогда не видела этого мужчину?»

«Нет. Ты — первый мужчина, которого я встретила. Ты первый человек, такой же, как я. Ты прекрасен!»

«В мире очень много мужчин, — сказал Герсен. — Тебе лгали. Заходи в аэробус, я покажу тебе других мужчин и девушку — такую же, как ты».

Друзилла Четвертая с недоумением и тревогой оглядывалась, не решаясь покинуть мрачную скалистую ложбину: «Ты меня отсюда уведешь? Я боюсь».

«Не надо бояться, — заверил ее Герсен. — Заходи в машину».

«Конечно, — она доверчиво взяла его за руку и поднялась в салон. Увидев пассажиров, она ошеломленно застыла: «Я не знала, что есть столько людей!» Девушка критически рассмотрела лица Марио, Танзеля и Этуэна: «Они мне не нравятся. У них глупые, злые лица». Она повернулась к Герсену: «Ты мне нравишься. Ты — первый мужчина из всех, которых я видела. Значит, ты — тот самый мужчина, и я останусь с тобой навсегда».

Герсен наблюдал за лицами Марио, Этуэна и Танзеля. Виолю Фалюшу должно было быть изрядно не по нутру то, что он слышал. Все три пленника сидели с каменными лицами, глядя на Герсена с одинаковым отвращением — только в уголке рта Танзеля подергивалась какая-то жилка.

Аэробус снова поднялся в воздух и направился к самому большому из близлежащих островов. Герсену не пришлось долго искать храм — он возвышался над скоплением тростниковых хижин с кровлями из длинных сухих листьев. Аэробус опустился на центральной площади — местные жители наблюдали за приземлением с изумлением и ужасом.

Из храма спустилась по ступеням Друзилла Третья — уверенная в себе, решительная девушка, внешностью практически не отличавшаяся от других Друзилл и в то же время обладавшая, подобно двум другим, безошибочной индивидуальностью.

Герсен снова спустился из кабины. Друзилла Третья разглядывала его с нескрываемым интересом: «Кто ты?»

«Я прилетел с побережья континента, — объяснил Герсен, — чтобы с тобой поговорить».

«Ты хочешь совершить обряд? Ступай в святилище какого-нибудь другого бога. Ародин бессилен. Я умоляла его перенести меня в другое место, умоляла о многих других благодеяниях. Он не ответил».

Герсен заглядывал в храм: «Там, внутри — изображение Ародина?»

«Да. Я — жрица его святилища».

«Пойдем, посмотрим на это изображение».

«Там не на что смотреть — просто статуя, сидит на троне».

Герсен зашел в храм. У противоположной входу стены сидела фигура величиной примерно в два раза больше человеческой. Голова статуи была варварски изуродована — кто-то отбил ей нос, уши и подбородок. Герсен с удивлением повернулся к Друзилле Третьей: «Кто повредил статую?»

«Я».

«Почему?»

«Мне не нравилось его лицо. Согласно благовещению, Ародин должен явиться во плоти и взять меня в жены. Я обязана молиться статуе, призывая ее приступить к бракосочетанию как можно скорее. Поэтому я разбила ей рожу, чтобы свадьба состоялась как можно позже или вообще не состоялась. Мне не нравится быть жрицей, но мне не позволяют заниматься ничем другим. Я надеялась, что после того, как я оскверню образ божий, назначат другую жрицу. Но это не произошло. Ты заберешь меня отсюда?»

«Да. Ародин — не бог. Он — человек». Герсен завел Друзиллу Третью в салон аэробуса и показал ей Марио, Этуэна и Танзеля: «Посмотри на этих трех людей. Кто из них больше всех напоминает тебе лицо статуи Ародина — до того, как ты его разбила? Ты его узнаёшь?»