«Невозможно запугать рыбу, угрожая ее утопить!» — заявил, в частности, Зейман Отваль.
По мере того, как Отваль излагал сущность целей Кокора Хеккуса, Мирон Пач все больше чувствовал себя не в своей тарелке. После того, как Отваль удалился, Пач долго испытывал мучительные угрызения совести по поводу своего согласия построить механическое чудовище, внушающее максимальный возможный ужас.
Герсен прервал инженера вопросом: «Вы подозревали, в то или иное время, что Зейман Отваль мог оказаться не кем иным, как Кокором Хеккусом?»
«Конечно, подозревал! Но в один не столь прекрасный день Хеккус явился в мой ангар собственной персоной. Он ничем не напоминал Отваля».
«Не могли бы вы описать его внешность?»
Пач сдвинул брови: «Это не так просто, как может показаться. У него нет особых отличительных черт. Телосложением он примерно похож на вас, движется проворно и нервно, голова у него средних размеров, не слишком большая и не слишком маленькая, черты лица — правильные, пропорциональные. Он предпочитал красить кожу мрачноватым темным пигментом и одевался на манер старейшин белоколпаков. Он ведет себя скромно, с почти преувеличенной любезностью, но его вежливость неубедительна и не предназначена располагать к себе. При всем при том он говорит тихо и слушает внимательно, глаза его поблескивают, а по его лицу видно, что Хеккус вспоминает о чудесных вещах, которые ему привелось видеть, и о кошмарных поступках, которые он совершил».
Разговор Герсена с Пачем прервали дети, потребовавшие, чтобы им показали на экране Ригель. Герсен указал на пылающий белый светлячок прямо по курсу, после чего вернулся к Пачу, продолжавшему описывать свое внутреннее смятение. Пач заявил, что ему пришлось претерпеть всевозможные угрызения совести, волнения и страхи, но что в конечном счете он решил руководствоваться двумя стимулами: во-первых, тем обстоятельством, что он себя скомпрометировал — тем более, что он уже получил аванс в размере 427 685 СЕРСов, а во-вторых тем соображением, что существовали десятки других предприятий и цехов, которые согласились бы выполнить заказ Хеккуса, если бы Пач расторгнул договор. Поэтому работы продолжались — несмотря на то, что Мирон Пач прекрасно сознавал, что способствует созданию зловредного механизма.
Герсен слушал, не высказывая замечаний — и, по сути дела, не испытывал никакого желания выражать негодование. Мирон Пач производил впечатление достаточно безобидного человека, всего лишь не унаследовавшего инстинктивную нравственную интуицию.
Строительство «форта» шло полным ходом и близилось к завершению. Наконец прибыл сам Кокор Хеккус, чтобы произвести инспекцию. К величайшему сожалению Пача, Хеккус заявил, что совершенно не удовлетворен результатами. Он насмехался над перемещением ног чудища, называя его неуклюжим и ничем не напоминающим движения живого существа. По его мнению, шагающий «форт» не мог испугать даже ребенка. Мирон Пач, поначалу не смевший возражать, мало-помалу собрался с духом. Он предъявил перечень технических требований и продемонстрировал буквальное выполнение полученных инструкций. Никогда и ни в каком виде он не получал никаких недвусмысленных указаний, относившихся к характеру перемещения ног механизма. Кокора Хеккуса его доводы не впечатлили. Хеккус объявил изготовленный механизм неприемлемым и потребовал, чтобы Пач внес изменения согласно его, Хеккуса, пожеланиям. Пач гневно отказался нести ответственность за прихоти заказчика — да, он будет рад внести требуемые изменения, но только за дополнительную плату. Кокор Хеккус в ярости отшатнулся. Резким взмахом руки он показал, что Пач зашел слишком далеко. Хеккус провозгласил, что Пач не выполнил договор, что договор тем самым стал недействительным, и что Пач поэтому обязан вернуть все деньги, полученные авансом, а именно 427 685 СЕРСов. Мирон Пач отказался возвращать деньги, после чего Кокор Хеккус откланялся и удалился.
Пач вооружился, но тщетно; через четыре дня на него напали три человека. Инженера избили, но без особого пристрастия, затащили в небольшой космический корабль и привезли на станцию Менял, где его «задолженность» определили в размере 427 685 СЕРСов. У Пача не было ни друзей, ни родственников, ни даже деловых партнеров, способных выложить такую сумму. В связи с тем, что к тому времени он уже залез в долги, связанные с расширением предприятия, продажа всего его конструкторского бюро вместе с производственным цехом могла принести не более двухсот тысяч СЕРСов. Мирон Пач оставил всякую надежду на выкуп и смирился с мыслью о рабстве. После чего на сцене появился Герсен. Пач, естественно, интересовался побуждениями Герсена и задал несколько робких вопросов. Он испытывал огромную благодарность за освобождение, восхищался щедростью избавителя — но возникшее положение вещей должно было объясняться какими-то неизвестными инженеру факторами. В чем заключались эти факторы?
Герсен не испытывал желания исповедоваться Мирону Пачу. «Допустим, — сказал он, — что мне известны достоинства вашего конструкторского бюро, и что я рассматриваю внесенный выкуп как вложение капитала, делающее меня владельцем 51 процента акций вашего предприятия».
Пачу ничего не оставалось, как согласиться, хотя он, конечно, подозревал, что дело не ограничивалось капиталовложением: «Вы хотели бы официально оформить такое распределение акционерного капитала?»
«Подготовьте и подпишите меморандум, подтверждающий учреждение корпорации на таких условиях. По существу, я хотел бы контролировать деятельность корпорации на протяжении некоторого периода времени, но не дольше пяти лет. Так как в настоящее время я не нуждаюсь в деньгах, вы можете использовать любую прибыль предприятия в счет погашения задолженности за выкуп».
План Герсена не вызвал у Пача особого энтузиазма, но, опять же, у него не было никаких оснований возражать. Внезапно инженеру пришла в голову какая-то мысль — нервно потирая пальцами виски и лоб, он спросил: «Не собираетесь ли вы, чего доброго, вступить в дальнейшие отношения с Кокором Хеккусом?»
«Раз уж вы спрашиваете — собираюсь».
Пач облизал губы: «Позвольте мне немедленно проголосовать против такого намерения 49 процентами акций. Если вы испытываете какую-либо неуверенность по поводу вашего намерения, которую можно было бы оценить хотя бы в размере двух процентов акционерного капитала, результаты голосования акционеров поддержат резолюцию, предотвращающую попытки удовлетворения ваших безрассудных амбиций».
Герсен усмехнулся: «Все мои голосующие акции дружно и безоговорочно выступают за взыскание с Кокора Хеккуса денежной суммы, незаконно изъятой им из бюджетного фонда корпорации».
Мирон Пач поник головой: «Пусть будет по-вашему».
В черном небе космоса уже вовсю пылал Ригель. Герсен направил корабль к Альфанору; Даро и Викс кипели радостным нетерпением. Наблюдая за детьми, Герсен испытывал противоречивые чувства. Как только они вернутся в полутемный старый дом за обожженными солнцем холмами над Таубом, они поспешат броситься в объятия отца и матери; похищение, заключение в изоляторе и полет домой станут расплывчатым воспоминанием, а Герсена они вообще забудут... Герсен задумался о неисповедимых путях судьбы, сделавшей из него — ему пришлось приложить усилие, чтобы внутренне сформулировать это определение — маньяка, одержимого одной идеей. Что, если, благодаря какому-то фантастическому стечению обстоятельств, ему удастся отомстить за резню в Монтплезанте всем пятерым «князьям тьмы» — что тогда? Сможет ли он отойти от дел, купить участок земли в сельской местности, ухаживать за женщиной и жениться, вырастить детей? Или роль посланца Немезиды стала настолько неотъемлемой частью его натуры, что он никогда не сможет отступиться, не сможет знать о существовании злодеев, не стремясь их прикончить? Второе было вполне возможно. И, к вящему сожалению, его побуждения объяснялись не возмущением и не нравственным убеждением в своей правоте, а выработанным рефлексом, профессиональной реакцией — удовлетворение возмездия, которое он испытывал, носило характер подчинения физиологической потребности, подобного отрыжке или почесыванию.
