Иггельд кисло улыбнулся.

– Хорошо бы… Но он придет с дочерью и двумя беричами. Я никогда не принимал дома знатных людей. Неловко, не умею, да и… честно говоря, совсем не хочется. И дочь у него больно уверенная, напористая. Я с такими теряюсь.

Апоница хотел ответить, но, поворачиваясь, нечаянно поднял голову и увидел, что Блестка прислушивается к разговору. Не подав виду, что заметил, ответил громко и почти серьезно, только в глазах плясали веселые искры:

– А ты посоветуйся с пленницей!.. Она знатного рода, что-то подскажет.

Иггельд пожал плечами, тень пробежала по лицу.

– Вот ее-то надо держать под замком.

– Почему? Что, Петрона обратила на тебя внимание? А она в самом деле хороша… Эта копна рыжих волос, синие глаза, а фигура… Как увидела тебя, сразу начала расспрашивать, кто ты, что ты, как сюда попал… Ты прав, она девица весьма напористая. И умеет добиваться своего.

Иггельд отмахнулся, обнял Апоницу за плечи и увел в другие помещения.

Ее в самом деле заперли. Может быть, совсем не из-за пира, что давал хозяин в честь знатных гостей, но заперли. Заперли в тот самый момент, когда он там пьет и ест, развлекает этого самого бера и, мерзавец, его знатную дочку.

Она рухнула на узкую постель, слезы брызнули горячие, жгучие. Ну почему, почему она так сглупила? Зачем отпустила отряд Ральсвика?

Снизу, как ей казалось, доносились веселые голоса, песни, хотя это, конечно, в коридоре за дверью хохотали и дурачились проходящие воины. Пир тянулся нескончаемо, то и дело мимо двери кто-то проходил веселый, горластый. За окном потемнело, высыпали звезды, поднялась луна.

За дверью знакомо щелкнуло, Блестка торопливо соскочила с ложа и бросилась к окну. Так и стояла, глядя в ночь, пусть этот гад не увидит ее слез и распухший нос. Она не услышала знакомые шаги, узнает их из тысячи, насторожилась, но, прежде чем начала поворачиваться, от двери раздался приятный женский голос:

– А, вот где он тебя держит…

Блестка резко обернулась. Через порог шагнула среднего роста молодая девушка, она выглядела дивным цветком с огромной копной рыжих волос и в светло-зеленом платье. Лицо было изысканным, тонким, в ушах поблескивали крупные золотые серьги с драгоценными камнями. Грудь украшали три ряда дорогого жемчуга, а когда подняла руку, поправляя волосы, на запястье зазвенели толстые браслеты из серебра и золота. Все пальцы оказались унизаны кольцами.

Она сделала пару шагов, остановилась на середине комнаты. Блестка холодно молчала.

– Меня зовут Петрона, – назвалась гостья. – Мне нет дела, что Иггельд занимался с тобой любовными утехами в степи, но я не собираюсь терпеть это здесь.

Блестка отрезала враждебно:

– И как ты собираешься нас остановить?

Петрона на миг смутилась, словно рассчитывала, что пленница будет все отрицать, оправдываться. На красивом холеном лице проступили красные пятна, голос стал суше, в нем появились визгливые нотки:

– Я просто прикажу тебя заковать в цепи!..

– Да? – спросила Блестка. – Каким образом?

Петрона выкрикнула:

– Сейчас мой отец договаривается с Иггельдом о нашем браке!.. Я буду здесь полной хозяйкой! И ты будешь у меня ползать, пить воду, которой я мою ноги…

Жар ударил в лицо Блестки, сердце застучало чаще, она ощутила молнию, пронизавшую все тело от головы до пят. Не помня себя, оказалась возле этой красавицы, ухватила, вынесла в коридор и швырнула, отчаянно визжащую, вниз по лестнице.

Почти сразу послышался топот ног, грубые мужские пальцы больно ухватили за плечи, до хруста костей заломили за спину руки. Она не противилась, как ей казалось, только в самом начале рванулась, услышала даже хруст костей, ее тут же затащили обратно, крепко связали по рукам и ногам, бросили на ложе. Она с трудом отвернулась к стене. В груди закипало рыдание, едкие слезы жгли глаза.

Вскоре хлопнула дверь, послышались тяжелые шаги. Иггельд остановился, раздраженный, голос прозвучал над головой:

– Ты что натворила?

Она не ответила, даже не двигалась. Его пальцы грубо ухватили ее за плечо, она ответила четко и внятно, не поворачиваясь:

– Катись к Ящеру.

Он рванул ее с такой силой, что она скатилась на пол. Туго связанная, лежала и смотрела на него ненавидящими глазами. Он выругался, подхватил ее, как тряпичную куклу, швырнул обратно на ложе. От удара у нее вылетело со всхлипом дыхание, больно прикусила щеку, уже злее повторила:

– Катись к Ящеру, пьяный ублюдок!

Он яростно сопел и почти хрипел, кулаки сжимались, прожигал ее взглядом. Она снова отвернулась, с трудом двигаясь всем телом, за спиной дыхание стало громче. Она уже ждала, что набросится на нее с кулаками, но, судя по шагам, отступил, крикнул уже от двери:

– Зверь! Женщина-зверь!.. А зверей надо в цепи!

Она слышала, как он повернулся на месте, под подошвами скрипнуло, прогремели шаги, гулко хлопнула дверь. С силой лязгнул засов, словно по нему ударили молотом. И снова прогремели шаги, уже удаляясь. Она лежала, дрожа с головы до ног, перед глазами полыхало его взбешенное лицо, горела ярость в глазах.

Вином, вспомнила она с трудом, не пахло, хотя у них там явно пир. Даже сейчас слышны веселые песни. Нет, уже не песни, это крики…

Иггельд как ошпаренный выскочил из дома и почти бегом понесся к дальним прокопченным избушкам, оттуда день и ночь доносятся удары молотов и молотков. Там выплавляют из руды железо, кузнецы превращают его в булат, оружейники куют мечи, доспехи, а также выделывают из металла все, что требуется быстро растущему городу.

Он люто ненавидел артан. Они несут в себе то, что ненавидел вообще: нежелание работать, созидать, учиться, совершенствоваться в чем-то еще, помимо скачки на горячем коне и владения топором. Он вынужден овладеть этим и всякий раз приходил в бешенство, что приходится по настоянию Ратши упражняться с мечом, когда в мире столько увлекательных занятий, столько непрочитанных книг!

Эта женщина – артанка. Прежде всего артанка. Лишь потом женщина. Он сам видел, как дерутся артане, а их женщины мужчинам не уступают, и, сказать по правде, он предпочел бы всегда сражаться только с мужчинами. Все-таки женщинам – женское, он страшился, что не сможет поднять меч против разъяренной артанки на горячем коне. Эта пленница – типичная артанка. Гордая, непокорная, своевольная, злая. Конечно, с неволей не примирится ни на миг, потому связанные руки – это временная мера, для нее нужно что-нибудь понадежнее.

Хабар, старший кузнец, вышел хватить свежего воздуха, лицо красное, словно сам только что вытащил голову из горна, по лбу и щекам бегут крупные мутные струйки, рубаха на плечах промокла, кожаный передник на груди в рыжих прожженных пятнах.

– Торопимся? – спросил он понимающим голосом. – Че так запыхался?.. Меч надо новый?.. А то, смотри, я могу и кольца для невесты сковать… Да, слышал уже, слышал!

Он захохотал, обширный живот величаво колыхнулся. Иггельд отмахнулся раздраженно:

– Что слышал?

– Да так, – сказал Хабар лукаво, – всякое-разное. Красотку привез? Привез. Кольца нужны? Ты ж парень сурьезный…

– Какие к черту кольца!.. – отрубил Иггельд зло. – Мне нужны обыкновенные оковы.

Хабар удивился:

– На молодого дракона? Так ему лучше ошейник да длинную цепь покрепче… да и то – зачем? С твоей легкой руки все молодняк вынянчивают лаской да лакомствами.

– Появился такой дракон, – ответил он зло, – что никакой лаской… Сделай ручные оковы… и ножные. До завтра сможешь?

Хабар почесал в затылке, взглянул на небо.

– Заказ простой… В свое время много делал, невольников на продажу в Вантит сотнями увозили. Все знакомо. Не хотелось бы снова этим заниматься…

Он вздохнул, Иггельд сказал торопливо:

– А больше и не придется. Это особый случай. Сделай, хорошо?

В обед он шел с Ратшей к дому, навстречу попался Оследнюк, подмастерье Хабара, Иггельд подозвал его, наказал: