Политика — это не для меня. Слишком грязное занятие, в сравнении с морским делом. Теперь я знаю, что когда немцы вторглись в Норвегию 9 апреля 1940 года, британский десант уже грузился на корабли, чтобы сделать то же самое — будь они чуть расторопнее, возможно, что Свободная Норвегия была бы прогерманской. А когда уже после, в Стокгольме, русские обосновывали свое право на Финнмарк, шведы всерьез хотели забрать себе то, что осталось от Норвегии. Слабого рвут на части соседи — теперь я понимаю пана Закржевского, кричавшего мне о «Польше от моря до моря». И слишком часто этот спор кончается войной.

Отдав меня под суд, британцы спасли мне жизнь. Ведь «Один», уже без меня, был потоплен у Гавра почти со всем экипажем. После, как я сказал, был пост младшего офицера на тральщике «Оксой», а еще через полгода — прощание с военным флотом. Сейчас я капитан теплохода «Хеймдаль», что примечательно — той же судоходной компании, в которой я служил до войны. И мне не раз приходилось бывать в Нарвике, в Вадсо, Варде — и я, конечно, вспоминаю, что когда-то эти города были норвежскими… но я совершенно не хочу, чтобы снова лилась кровь за то, чтобы они стали такими опять.

У меня есть дом в Осло, любимая жена, двое взрослых детей и уже один внук. И совсем немного до пенсии и кое-какие сбережения в банке. И мне очень не хочется это потерять!

Ну а русские — ничем не хуже и не лучше англичан, немцев и даже шведов. Все мечтали откусить кусок от бедной маленькой Норвегии, кому-то больше повезло.

Мы были лучшими, сэр! Самыми крутыми солдатами Британии, и как нам говорили, всего цивилизованного мира!

Нас готовили не чета современным САС. Привыкшим, что если их зажмут, достаточно дать радио, и тут же прилетят вертолеты. Нас учили абсолютно всему, что могло понадобиться на войне — прыгать с парашютом, стрелять из всех видов оружия, нашего и немецкого, управлять автомобилем, мотоциклом и танком, ставить и снимать мины, работать с рацией, ориентироваться и выживать на незнакомой местности, преодолевать инженерные заграждения и водные преграды — и очень многому еще. И конечно, физическая подготовка, бокс, борьба джиу-джитсу, владение ножом — мой приятель Барри в увольнении однажды подрался в пабе, один раскидав полдюжины каких-то морячков… правда, его тоже в госпиталь отправили, по-подлому, сзади, бутылкой по голове. За неделю перед Гаврским десантом — счастливчик!

Нас учили — все три года. Где-то шла война, русские и немцы гнили заживо в грязных окопах, как на Сомме в ту войну, мне рассказывал отец — а мы бегали по горам Шотландии, с полной выкладкой — и были уверены, что когда придет наш час, то порвем этих джерри на клочки! Раза три малые группы от нашего батальона ходили на острова Джерси и даже на французский берег, но большая часть парней, при всей подготовке, еще не участвовала в бою. И мы даже всерьез беспокоились, слыша про русское наступление, что так и закончим войну без наград.

Лишь на борту десантного корабля нам сказали, что это — по-настоящему. Мы и до того не раз выходили в море, отрабатывая высадку на «вражеский» берег, причем оттуда даже стреляли по нам, холостыми. Офицеры, конечно, знали больше — ну а нам лишь за пару часов до погрузки на «калоши» показали карту, каждому подразделению свою, и дали инструктаж, по конкретному участку. Нашей роте «В» поручалось захватить причалы в указанном месте и держаться до подхода второго эшелона. А вот ротам «А» и «С» не повезло, их целью были немецкие батареи, в том числе одна тринадцатидюймовая — и если немцы не дураки, они наверняка озаботились поставить у кромки воды мины и натянуть проволоку. Но приказы на войне не обсуждают — кому где идти умирать!

Эти русские «калоши» или «водолеты» — это действительно нечто! Один лишь недостаток — у них нет тормозов, их нельзя быстро остановить. На учениях, когда мы высаживались на пологий песчаный пляж, это было незаметно. Я не знаю, отчего наверху никто не подумал, что в порту будет иначе. Хотя наверное, экипажи «калош» просто не имели достаточного хладнокровия. Это ведь страшно — идти в атаку по открытому месту, сам на виду, сейчас навстречу ударит шквал огня — и хочется скорее сблизиться, вступить наконец в бой. И когда с берега взвились ракеты и сверкнули лучи прожекторов — кто может винить мотористов, что они не сбросили обороты на уставном расстоянии? Впереди был не пляж, а причальная стенка — и две «калоши» из трех нашего взвода побились, причем одна очень сильно, так что весь ее десант и груз оказались в воде. И вторая была повреждена настолько, что не могла уйти сама — после ее сожгли при обстреле.

Но мы высадились точно на том месте, где должны были по плану! У немцев там было всего несколько часовых, это нам даже не смешно! В полумиле правее нас высаживался второй взвод нашей роты, за ним третий — жаль, что нас было мало, мы не могли одновременно захватить побережье на широком фронте! Впрочем, нам было приказано не геройствовать, пытаясь истребить всех немцев в порту: «Достаточно будет, если вы захватите причалы и удержите их до подхода второго эшелона»! Сейчас я думаю, это было ошибкой: укрепляясь на захваченных позициях, мы отдавали инициативу немцам. Мы — коммандос! — сильны в автономных действиях во вражеском тылу, на линии фронта же мы не более чем легковооруженная пехота. Нас было всего двадцать девять (четверых побившихся при аварии, как и экипажи поврежденных «галош», мы отправили назад на последней, уцелевшей), с одними лишь «стэнами», гранатами и парой легких пулеметов. Но приказ писал не коммандос, а армеец — с его точки зрения, все выглядело безупречно. Мы зацепляемся за берег, почти сразу же к нам подходит подкрепление, морская пехота, за нею через несколько часов высаживаются главные силы, с танками и артиллерией, и развивают наступление. При мощной поддержке с воздуха, огнем с моря, и еще нам сказали, что одновременно по немцам с той стороны ударят французские макизары. Даже условились об опознавательных знаках — белая повязка на рукаве. Но никаких повстанцев мы не видели, хотя слышали в городе стрельбу — но не сильную и вдали.

В небе гудели сотни наших самолетов, сбрасывая бомбы, так что тряслась земля — но взрывы были не у берега, порт ведь должен быть захвачен целым! Когда мы пытались осторожно продвинуться вглубь, чтобы разведать обстановку и войти в соприкосновение с противником, джерри встретили нас пулеметным огнем, причем им явно не нужно было экономить патроны, в отличие от нас. Стив, сержант второго отделения, предложил обойти и разобраться, нам это было вполне по силам, но лейтенант запретил, сказав, что наша задача прежде всего — удержать причалы, вот-вот высадятся наши. Наверное, это было неправильно, сэр, потому что к немцам очень скоро подошла подмога, так возникла наша «передовая», по каменной стене и проезду между складами. Хотя не знаю — может быть, было бы то же самое, только чуть дальше.

Через полчаса подошли катера, с них стали выгружаться десантники, наш второй эшелон. Все шло по плану… и тут немцы ударили из минометов — сразу, массированно, прицельно. После оказалось, их корректировщик сидел в башне портовой конторы и отлично все видел — эту сволочь удалось сковырнуть лишь на следующий день! И были разрывы еще чего-то крупнокалиберного — гаубицы, калибром не меньше шести дюймов! Нет, паники не было, мы пытались выйти из-под огня броском вперед — но у немцев возле стены уже было не меньше десятка пулеметов, нас прижали к земле! И два катера горели, расстрелянные при разгрузке, на одном взрывался боезапас — а остальные поспешно уходили в море.

Помню, как наш лейтенант орал в рацию, требуя подавить этих проклятых гуннов. И вроде бы его призыв услышали, несколько снарядов пяти- или шестидюймовых, с эсминцев или крейсеров, разорвались у немцев за спиной. Но нам это не помогло, мы никак не могли понять, откуда стреляют минометы, было просто не поднять головы, людей выкашивало осколками, мы ничего не могли сделать! И никак не удавалось атаковать, нельзя было продвинуться вперед, там дальше было очень неудобное место, простреливаемое насквозь. И нас было слишком мало!