А десять дней назад отец Марио спросил, известно ли мне о булле Папы, где объявлялось, что любой, сделавший зло вам, делает шаг к спасению своей души — и чем весомее зло, тем больший шаг. А убитый за это сразу оказывается перед райскими вратами, даже если он в жизни был закоренелым грешником. Нет, тогда он ничего меня не просил — просто сообщил об этих словах Папы, «ну кто мы такие, чтобы оспаривать его волю»? Я после думал над этими словами. Мне уже почти пятьдесят, что мне осталось — еще сколько-то тянуть лямку, после отставка, пенсия, и все? У меня нет семьи, родители давно умерли, один брат погиб под Тобруком, второй в русских степях, есть какие-то двоюродные, но я давно потерял с ними связь. Я умру… и вдруг попаду в ад, навечно? И никогда больше мне не представится случай спасти свою душу!

Отец Марио при следующей беседе сказал, что Богу угодно, чтобы в указанное им время батарея не могла сделать ни одного выстрела. Не надо отягощать душу грехом убийства. Если я это сумею. Это было легко — все на батарее привыкли, что я постоянно копаюсь в своем заведовании, хожу повсюду со своим ящичком инструментов, чтобы вся техника работала нормально. Прежде, при нашем добром короле, было положено каждый день проворачивать механизмы, чтобы убедиться в их исправности — теперь же это делалось хорошо если раз в неделю! И достаточно было закоротить моторы наведения орудийных башен, чтобы при пуске сгорели обмотки. Можете мне не верить, но я не знаю, кто намудрил с дальномером в КДП, и кто виноват в случившемся на других батареях. Думаю, что отец Марио беседовал не со мной одним.

Отчего я не бежал? Все в руках Божьих. Если Бог на небе есть, то в его воле сразу вознести меня в рай или решить, что содеянного мной недостаточно, и дозволить мне продолжить свой путь на земле. А если Бога нет — то и ада нет, и мне нечего страшиться. Потому расстреливайте меня — я хочу узнать, прав я или нет.

Резолюция на документе: приказываю считать католических священников пособниками партизан, если не доказано обратное.

Задание было обычным — обеспечить прикрытие отряда кораблей. Чем Шестой Гвардейский не занимался уже давно — с освобождения Крыма. Повезло же после попасть не на греческий фронт, а на балканский — считалось, что раз выйдем к морю, то будет угроза от немецкого флота, противостоять которому должна авиация, и оттого сначала аэродром под Любляной, затем Генуя — и боевая работа по сути в роли ПВО или фронтовой авиации! С одной стороны, чего греха таить, куда спокойнее и безопаснее, с другой же — пилоты теряли навыки полета над морем, особенно молодые, пришедшие в пополнение. А это было очень серьезно — недаром же в опытнейшем британском флоте с палуб летают двухместные истребители, где второй член экипажа — это не хвостовой стрелок, а штурман-наблюдатель! Ориентироваться над морем — это задача не из легких. Но абсолютно необходимая — и когда требуется найти цель в указанном квадрате, и конечно же, при возвращении домой. Особенно если стрелка бензомера у красной черты, а падать в холодное море куда опаснее, чем прыгать с парашютом над своей территорией. Не случайно по статистике наибольшие потери при одинаковом числе вылетов у торпедоносцев и топмачтовиков — гораздо выше, чем даже у армейских штурмовиков!

Вообще, прикрытие кораблей было у пилотов не слишком любимой задачей. Даже торпедоносцев прикрывать было легче. И в смысле навигации, лишь держись за хвостом прикрываемых, и по топливу, лишь туда и обратно, и по инициативе, если только немцы не успевали заранее поднять и стянуть к месту боя свои эскадрильи, что бывало не всегда. Ну и конечно, спрос за потери прикрываемых, если допустишь, было не сравнить. А сколько раз случалось, что на доклад на берег: «Топливо на исходе», — был ответ: «Жди смены, не смей уходить»? И после тянуть домой на последних каплях, подбирая выгоднейший режим для мотора и молясь, чтобы не пришлось вести бой, потому что тогда кирдык. Но это — боевая работа, которую кто-то должен делать! Что было бы, если бы солдаты на войне сами решали: «За это задание возьмусь, а это нет — страшно»? Так что встретим, прикроем и проводим — куда денешься? Легко союзникам, с палубы летать и сразу после боя на нее же. А даже сто километров до берега — это очень много, особенно если машина повреждена и баки почти пустые.

Раньше в полку были Як-9Д — «дальние», с увеличенным запасом топлива. Что было не слишком хорошо: скорость и маневренность уступали не только армейскому Як-3, но и последним вариантам «месса». В декабре прибыли Як-9У, с форсированным мотором, — это были звери, развивавшие семьсот кэмэ в час! Но дальность была «сухопутной», а не морской — эту проблему решили, подвешивая баки: считалось, что полет до цели, а если повезет, то и начало патрулирования можно вести на «дополнительном» бензине, а при вступлении в бой сбрасывать. Вот только не прозевать немцев — если замешкаешься на крейсерском режиме, да еще с грузом под брюхом, то все…

В этот раз мы опоздали. Сухопутные «Яки» 127-го полка, из 282-й дивизии, сцепились с десятком немцев. И еще одна фрицевская эскадрилья крутилась на высоте, не вступая в бой. А если тут есть их истребители — значит, сейчас и бомберы прилетят! Хорошо знаем эту немецкую тактику — не сопровождать свои бомбардировщики, как мы, а расчищать дорогу перед ними. Сейчас будет охота на охотников — баки долой, моторы на боевой режим, и тоже лезем на высоту. Вот немцы дернулись вниз, усмотрев удобный момент. Идем им на перехват. Увлеклись, гады, нас заметили на несколько секунд позднее, чем следовало бы! Так и вваливаемся в общую свалку, сначала фрицы, затем мы, у них на хвосте. А ближний маневренный бой — это ведь наш бой, ну пошла потеха!

Только мы сбили четверых. И еще армейцы до нас успели двоих, сами потеряв одного. Немцы пилотировали хорошо, но боевого духа им явно недоставало, так и стремились вырваться из схватки, и назад на высоту. Но мы не давали — чем хорош Як-3 или Як-9, он мало теряет скорость на маневре, и по пилотажным качествам великолепен, прощает летчику ошибки, от которых «Лагг» или «Миг» свалились бы в штопор. А «месс», если разгонится, то утюг, и на виражах тормозится сильнее. Потому, принуждая немцев крутиться, мы не позволяли им выйти из боя, лишь восемь их сумели как-то вывернуться и удрать. Ведущий у них был приметный — белый «месс», как будто зимой воевать собрался.

Мы не преследовали. Потому что с другой совсем стороны увидели подходящие бомберы — нашу главную цель. Четыре девятки «юнкерсов». Надо было остановить их, до того как они лягут на боевой курс. Потому мое первое звено атаковало в лоб, чтобы сразу выбить ведущего — сзади к нему подобраться сложно, сквозь общий строй, а спереди он открыт, и оборонительное вооружение у бомберов большей частью направлено назад. Но время на ведение огня, доли секунды, и чуть промедлишь, столкнешься. После приходится проскакивать под строем бомбардировщиков — но истребитель, проносящийся мимо, это куда более трудная мишень для стрелков, чем заходящий в атаку, угловое перемещение очень большое, не успевают прицелиться! Попали хорошо, головной Ю-88 задергался, перевернулся и камнем пошел к земле — наверное, был не только убит пилот, но и в кабине никого живых не осталось. А его ведомые метнулись в стороны, избегая столкновения, оказавшись на пути у следующих троек! Строй нарушился — и второе и третье звенья этим воспользовались. Еще два «юнкерса» были сбиты, немцы стали поспешно освобождаться от бомб. Мы старались не столько сбить, сколько повредить, зацепить как можно большее число бомбардировщиков, заставить их до цели сбросить бомбовый груз, сорвать их атаку. Потому что знали, что никакой боевой счет не послужит нам оправданием, если немцы прорвутся к кораблям и кого-то потопят.

Опять появились «мессы». Во главе с тем, белым. Ждет удобного случая, чтобы атаковать? Так раньше ему надо было, бомберы все готовы уже, кто не сбит, тот удирает пустой, задачу мы им начисто сорвали! Семь сбитых и не меньше десятка ушло покалеченных, авось кто-то не дотянет. Вот, атакуют — разомкнуться! На скорости «месс» крутиться не может — а наши «яки» очень быстрые и верткие. Черт, одного из наших зацепили, Авдейко из второго звена! Но сами попали в удобное уже для нашей атаки положение — теперь, фрицы, держитесь! Редко такое случается, чтобы мы были в большинстве — обычно же немцы при неблагоприятном соотношении вообще не принимали боя.