Проклятье, так ведь москалей дождемся! Чье-то лицо в окне мелькнуло — гранату туда, просто так, чтобы и вы с нами сдохли! Или сейчас по квартирам снова, переодеться в гражданское, оружие бросить — может, москали и не поймут сразу? Жильцов придется всех в расход, свидетели — так трупы в подвал покидать, мы знать не знаем, кто они?

И тут на улице разрыв, совсем близко. И зенитка наконец заткнулась. О боже, спасибо что ты молитвы наши услышал, скорее уносим ноги! Не унесли…

В конце улицы уже русские танки, а перед ними очень злая русская пехота бежит вдоль стен, бронетранспортер с зениткой прямым попаданием разворотило. Сейчас нас убивать будут, хлопче — спасайся кто может! А кто не может — прими боже козацкие души.

Человек, сидевший в одиночной камере, уже потерял счет дням.

Четыре шага вдоль, столько же поперек. Железная кровать, привинченная к полу, такой же столик, умывальник и отхожее место в углу — вот и все убранство. Маленькое зарешеченное окошко под самым потолком, не дотянуться, даже не взглянуть.

Заскрежетал ключ, и дверь открылась. И вошел тот, кого узник меньше всего ожидал увидеть здесь. Лежащий до того на кровати, арестант молча поднялся и сел. Приветствовать гостя, и даже здороваться — явно было излишним.

— Наш спор подходит к концу — вошедший первым нарушил паузу, будто продолжая давно начатый разговор — и мой, тоже. Все мы когда-нибудь умрем — сегодня ваша очередь, первым.

— И ради этого стоило ждать столько? — спросил узник — что ж, после одиннадцати лет в одиночке уже перестаешь бояться. И я на столько же лет вас старше — так что пожить успел, и ни о чем не жалею. А вот будет ли такое у вас — быть уверенным, что прожили правильно, когда и вам придется помирать?

— История рассудит — сказал вошедший — как уже рассудила меня, с тем «мелким буржуа, которого я призывал выгнать из Партии». Вы можете гордиться, что пережили его. Хотя возможно, он еще не умер, но это недолго.

— Переворот? — спросил арестант — а вы, вероятно, стремитесь в спасители Германии? Вы ведь, помимо своего основного поста, все еще гаулейтер Берлина? Вот только долго ли вы усидите на месте фюрера — русские ведь уже у границ! Не спрашивайте, откуда я знаю — мышка на хвосте принесла. Да и взрывы бомб слышны и здесь!

— Ваши сведения устарели — сказал Йозеф Геббельс, рейхсминистр пропаганды, гаулейтер и имперский комиссар обороны Берлина — русские не у границ, а уже выходят на Рейн. Мы в глубоком тылу и в осаде — то, что вы слышали, это не бомбы с самолетов, а русские пушки. Фюрер выехал из Берлина неделю назад — и вместе с рейхсмаршалом попал к русским в плен, о том уже три дня как написали все газеты, кроме наших. И глупо надеяться, что Сталин оставит жизнь своему злейшему врагу, после всего что было! Скажу еще, что русские обеспокоены вашей судьбой, и обещали, что в случае вашей казни, их месть будет безжалостной. Наверное, в Москве уже видят вас будущим канцлером — как в Болгарии сейчас сидит ваш приятель Димитров. Но поскольку я на пощаду не надеюсь — то мне безразличен еще один приговор. Это я, а не фюрер, подписал приказ о вашей казни. Но вы можете радоваться — я переживу вас очень ненадолго. Берлин падет максимум через неделю. И в отличие от вас, у меня здесь семья, которая разделит мою судьбу.

— Жалко — сказал арестант — что лишь чуть-чуть не доживу, не увижу своими глазами. Новую, коммунистическую Германию, которая будет уже завтра. Но выходит, что я выиграл наш спор?

— Фюрер проиграл — ответил Геббельс — вообразил себя Наполеоном, решил что любой узел можно разрубить. А мог тогда выиграть я — мое «Письмо к другу коммунисту», написанное еще в тридцатом, вы не читали конечно? Вы не думали, отчего вам сохранили жизнь? Помните, кого в называли «бифштексами», «коричневые снаружи, красные внутри» — как после тридцать третьего в НСДАП от коммунистов переходили целыми организациями? Вы были нужны, не только как враг, которого следовало уважать, но и как символ прошлого, а возможно и будущего согласия. Ведь покорить можно не только враждой, но и дружбой — взгляните, что сейчас янки делают с Британией, точно так же был шанс у Германии против СССР. Без всякого «плана Ост», дружба-фройндшафт, превратить Россию в сырьевой и сельскохозяйственный придаток Рейха. У этого плана было лишь два недостатка: он был слишком долговременный, и не увязывался с расовой теорией. И еще, проклятые французы — ну кто ожидал, что они так быстро позволят себя разбить, после такого головы закружились у многих, казалось, что военной силой можно справиться быстро и легко. Но и вы не выиграли, не обольщайтесь — игра еще не закончена.

— Пока не закончена — сказал Эрнст Тельман, председатель ЦК КПГ, глава боевой организации «Рот-фронт», и депутат рейхстага — но завтра Красная Армия возьмет Берлин. И, наконец, возникнет коммунистическая Германия.

— И что дальше? — спросил Геббельс — все повторится, вот только на нашем месте против России окажутся янки. Которые не будут спешить, и не связаны расовым мышлением. И русским придется или вести против них уже следующую Великую Войну, или принять их дружбу, которая окажется для них губительной. А дальше — или всемирное господство англо-еврейской плутократии, или возрождение национал-социализма у проигравшей стороны! Но о том узнают уже следующие поколения.

— Им и бороться — ответил Тельман — жизнь, это не тихая гавань. Всегда будут опасности, которых придется одолевать.

— Может быть — произнес Геббельс — а может и нет. Все даже не в руках божьих, поскольку мы атеисты — а в руках слепого случая, судьбы. Простите, камрад, но мне пора. И служебные обязанности — и надо подготовить семью. А вам — может все же позвать священника?

— Расстрел? — спросил Тельман.

— Гильотина — сказал Геббельс — считайте это моей мелкой местью за все, что ваша партия сделала для Рейха.

Вторая Великая Война подходила к концу.

Правда, в отличие от всех прежних войн, ведущихся Британией, послевоенный мир был явно не лучше довоенного. И это еще без учета того факта, что предстояло колонии отвоевывать назад. Но ведь не проиграли же?

Большинству населения было радостно, что очень скоро перестанут приходить похоронные извещения, и вернуться домой их сыновья, мужья, братья. Некоторое беспокойство выражали военные корпорации, предвидя уменьшение заказов. Но никто не знал о разговоре между двумя почтенными джентльменами, за запертыми дверями в особняке на Даунинг-стрит. И ни один из собеседников не оставил о том упоминаний в мемуарах.

— Уинстон, судя по коньяку на вашем столе, вы опять получили поздравление?

— Согласитесь, Бэзил, было бы странно, если бы Сталин не прислал очередной ящик и в этот раз. Хотя ему следовало бы разделить заслуги «с немецкими и итальянскими товарищами», как сообщило московское радио и газеты.

— Информация подтвердилась — не ошибка и не блеф? Хотя такой уровень…

— Все наши источники в Германии подтверждают. Поезд Гитлера, на немецкой территории, был остановлен неизвестными, прямо как в американских вестернах, охрана нейтрализована (некоторые из наших экспертов предполагают даже, что были применены отравляющие или усыпляющие газы), после чего нападавшие исчезли в неизвестном направлении, прихватив с собой Гитлера и Геринга. После чего немецкие войска, находившиеся от места событий где-то в полумиле, поспешили на помощь, и якобы вели с оставшейся группой прикрытия нападавших ожесточенный бой с применением артиллерии и танков. В ходе боя вся упомянутая группа была уничтожена… а вот дальше начинается интересное. Роммель, и «случайно» оказавшиеся там же Герделер и Штрелин — досье на них вам, Бэзил, передано, да вы и сами должны помнить, что это за фигуры! — объявляют о создании «сражающейся Германии». Такова официальная версия — в которой вы, своим аналитическим умом, наверняка заметили нестыковки.