— Отчего вы не сбросили бомбы в море? Ведь садиться с ними даже по инструкции запрещено?

— Герр следователь, но я так уже делал однажды, и знал, что Ю-88 на такое способен, выдержит. Зато вы убедитесь в искренности моих намерений. Готов выступить свидетелем, если ваша страна обвинит нашего бешеного ефрейтора в применении запрещенных средств войны. Поскольку химия разрешена, лишь против партизан и туземцев — а вы не простите.

— Это кем разрешена?

— Так все знают, и разговоры… Что Сталин с Рузвельтом и Черчиллем договорились. Запретить отравляющие газы против цивилизованного противника — а лишь бунтующих дикарей в колониях травить, ну и правильно, по-моему. Герр следователь, а кто-нибудь до цели долетел, не дай бог? Я к этому никакого отношения не имею — каждый экипаж выбирал маршрут самостоятельно!

— Успокойтесь, не долетели. Пятеро сбиты, двое оказались в Швеции, еще один как вы, сел на нашей территории у Таллина, а трое, выходит, пропали без вести. Ни одна химическая бомба на Ленинград не упала.

— Герр следователь, тогда я надеюсь, советская сторона не имеет ко мне никаких претензий?

— Пока не имеет. И как вы видите свою дальнейшую судьбу?

— Я, как многие в Германии сейчас, тоже слушал ваше радио — «Гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ остается». И что жизнь не кончается, с проигранной войной. Если мне предоставят возможность, я хотел бы присоединиться к «свободной Германии». Ну а после завершения войны, если Германия будет коммунистической, то вы дозволите ей иметь и свой воздушный флот, военный или гражданский. Где продолжу службу — я все же очень хороший пилот.

— Не герои! — Сталин отбросил прочитанный протокол — даже за свою родную землю не умеют насмерть стоять. Как вот этот, летал, воевал, кресты получал — а как жареным запахло, так сам перелетел и руки кверху. У нас даже в сорок первом такое бывало, по пальцам сосчитать. А это — Европа. Воевать умеют, но в пределах возможного. А когда сверх того надо — то сразу вспомнят, что «с поражением жизнь не кончается». Хорошо, что не японцы — в камикадзе желающих нет.

Все присутствующие были посвящены в тайну «Рассвета». И знали, что такое камикадзе — которые пока еще и в Японии не появились.

— Не каждому дано — наконец заметил Василевский — как у Толстого было, что «наверняка», вынесет не каждый. Так и этот, геройствовал, все ж не трус, раз больше ста боевых вылетов — но когда понял, что живым не останется, то сорвался. И уже все умение, лишь бы чтобы самому уцелеть — плевать ему и на отечество, и на солдатский долг. И зачем нам такой в ВВС ГДР будет нужен?

— Расстрелять просто — произнес Сталин — однако же, ценный ресурс, сколько будет стоить, такого пилота обучить? Пусть в гражданской авиации летает, как это у немцев будет называться, «люфтганза»? Или поля опрыскивает, или людей спасает — найдем, куда его после. А вот что нам теперь с Германией делать?

— Из числа идущих на Москву и повернувших назад, шестеро сбросили бомбы над Белоруссией и Смоленщиной — доложил Василевский — есть жертвы среди мирного населения, возникли очаги заражения. Что дает нам право считать факт применения химического оружия против СССР совершившимся и доказанным. Есть и свидетель, этот вот Киршгоф со всем экипажем, самолетом и нетронутым боеприпасом, и еще двенадцать пленных, кого поймали на настоящий момент. Имеем право нанести по Рейху ответный удар, и просить того же от союзников.

— По имеющейся информации, до Лондона ни один не долетел, все или сбиты над Ла-Маншем, или повернули назад — заметил Берия — но кто-то мог упасть, или так же сбросить бомбы, в южной Англии. Так что британцы могут и без нас принять решение. Интересно, что над Швецией ничего — а ведь нам сообщали, что Стокгольм тоже внесен в список. Предположительно, гитлеровцы не хотят сами отрезать себе путь бегства.

— Заигрался Адольф, пора, наконец, прекратить — сказал Сталин — есть мнение, что больше он СССР не нужен. Если Гиммлер уже почти договорился с нашими союзниками, и завтра сам организует покушение. Тем более, что обстановка уже позволяет. Борис Михайлович, отчего на Западе такое расхождение с той версией истории?

— Я внимательно изучил информацию по миру «Рассвета» — ответил Шапошников — мое мнение, все случилось, как и должно быть. И там имел место кризис немецкой обороны осенью сорок четвертого. У нас же войска второго эшелона, танковые дивизии и парашютисты, тогда спасшие вермахт от полной катастрофы, лишь пробиваются из «парижского котла». Также объяснимо и быстрое падение Антверпена — да, оборонительный рубеж сильный, но в отличие от той реальности, здесь у немцев лишь четыре пехотные дивизии были реальной силой, прочее же или ошметки, боеспособностью не более десяти-пятнадцати процентов от нормы, как корпус СС, или всякая шваль вроде фольксштурма и насильно мобилизованных «еврорейховцев». Если коротко — то все следствие гитлеровских военных авантюр на удаленных театрах, чего не было в мире потомков. В итоге, немецкие войска оказались недопустимо разбросаны, и быстро их уже не собрать. Но обстановка на Западном фронте теоретически также имеет шанс стабилизироваться.

— А можно подробнее, Борис Михайлович — спросил Сталин — какие, на ваш взгляд, у немцев перспективы?

— Париж обречен — ответил Шапошников — по имеющимся у меня сведениям, 2-я танковая дивизия Леклерка уже вчера вечером ворвалась на его окраину. И весь корпус де Тассиньи на подходе, и пятнадцать тысяч вооруженных повстанцев внутри. Немцы упорно оборонять Париж не станут, если конечно Шернер в здравом уме — не сегодня, так завтра, кольцо сомкнется, и будет им судьба Паулюса в Сталинграде. Единственная, на мой взгляд, стратегия, дающая хоть какой-то шанс — это немедленно и с максимальной быстротой прорываться на восток, к рубежу Седан — Верден, с переправой через Сену у Фонтенбло. Да, прямо через тылы де Тассиньи — тут французы фрицев не удержат. Но марш придется совершать днем, под ударами союзной авиации, при ее полном господстве в воздухе, да еще и при нехватке у себя транспорта и горючего. Я бы на месте Шернера решил — оставить в Париже один из корпусов, выбрав наименее мобильный, и понесший наибольшие потери; жестоко, но это единственная возможность сохранить хоть часть войск, имеющих реальную боевую ценность. И по некоторым данным, уточнение ожидается, немцы так и поступили. Если так, то предполагаю, что один из танковых корпусов и парашютистов с остатками пехоты им все же удастся вытащить, хотя потери в технике ожидаю на уровне девяноста процентов, все поврежденные машины придется бросать, ну а личному составу, оставшемуся без транспорта, спасаться по возможности. В то же время добивание союзниками группы Шернера, Седьмой и Седьмой Танковой армий, дает очень хороший шанс нашему «другу» Роммелю уйти за Рейн — его дивизии гораздо южнее, воздействие союзной авиации на том маршруте намного меньше. Причем «преторианцы» Роммеля — танковый корпус «Тропик» (15-я и 21-я танковые дивизии), 999-я пехотная, 1-я и 4-я парашютные, уже в Германии — что собственно и позволяет перейти к нашему плану. Но замечу, что у союзников уже должна наступить оперативная пауза, так что при желании продолжать войну, немцы будут иметь время для организации обороны по германо-французской границе. Тем более что в нашей истории они в гораздо меньшей степени успели разоружить укрепления «линии Зигфрида», ради «Атлантического Вала». Общий вывод — Рейх еще имеет на Западе некоторые тактические перспективы. Стратегически же он уже безнадежно проиграл.

— И спор уже идет вокруг очертаний будущего послевоенного мира — сказал Сталин — и если «Большая Рыбалка» удастся, это спасет жизни тысяч наших солдат. Товарищ Василевский, войска сумеют совершить бросок на глубину от двухсот до четырехсот километров, за три-четыре дня, если сопротивление германской армии перед ними резко ослабеет?