Затем мы столкнулись с немцами. Их было много, растянутых в цепь, у них были броневики. Но нас не стали проверять, и даже не разоружили, а согнали в кучу, там были еще какие-то, в форме полицейских, таможенников, железнодорожников, и даже немцы из тыловых. Офицер сказал, что мы теперь сводный штурмовой батальон, должны выбить из Гавра англичан, и кто откажется, будет расстрелян. Был уже вечер, когда мы подошли к городу. Это ужас, как он был разрушен, мы не видели ни одного целого дома. Я ждал, что когда появятся британцы, то сразу брошу оружие и подниму руки. Но нам сказали стоять, и немец, назначенный над нами командовать, куда-то исчез, затем разнесся слух, что англичане высадили в порту уже две дивизии — и я решил, что пора удирать. Нашел какой-то погреб, залез туда — и мне повезло, что британский дозор не бросил туда гранату, а сначала окликнул. Потом пришлось доказывать, что я не коллаборационист, а агент УСО, неделю меня держали под арестом, затем все же разобрались.

Ну и когда предложили выбирать, записаться в новую французскую армию или продолжить служить в полиции уже свободной Франции, я, конечно же, выбрал второе: хватит с меня войны на всю оставшуюся жизнь! Дослужился до аджюдана, по-вашему фельдфебеля полиции, в семидесятом вышел на пенсию, и еще получаю что-то от вашего, британского правительства за службу в УСО, так что на жизнь не жалуюсь. По праздникам надеваю медаль «За освобождение», и если попросят, выступаю с рассказами о подвигах героев Сопротивления в те славные дни.

Хотя самой большой своей удачей считаю, что мне тогда удалось выбраться живым. Вы, сэр, пройдите по улицам, во всем Гавре не найдете ни одного довоенного здания — сплошь панельные коробки! За те два дня освобождения в городе погибло больше людей, чем за все четыре года войны и оккупации до того. Но ведь, как сказал тогда наш Генерал, «великое дело свободы требует жертв!»

Нет, мне ничего не было известно о каких бы то ни было планах противника, в зоне моей ответственности. В ночь на 5 февраля вблизи порта в дозоре находились катера S-84 и S-100. В 23:30 с первого из них пришло кодовое радиосообщение: «Атакован превосходящими силами врага, веду бой», — после чего дозорные катера на связь не выходили. Я немедленно сообщил в штаб обороны морского района, поднял флотилию по тревоге и для прояснения обстановки выслал в море находившиеся в готовности катера S-66, S-138, S-142, S-143, приказав им по возможности не вступать в бой, а установить силы противника. Катера вышли в 23:40, а в 0:05 с флагмана S-66 было передано: «Вижу много десантных кораблей, идущих к берегу, со значительным эскортом». Поскольку стало ясно, что это вторжение, а не набег, я принял решение действовать по «плану 29».

У меня просто не было другого выхода. Помимо находившихся в море, в моем распоряжении оставались всего девять катеров: S-144, S-146, S-150, S-169, S-171, S-172, S-173, S-187, S-188. И пытаться такими силами остановить армаду нечего было и надеяться. К тому же британские катера, как типов MTB и MGB (артиллерийско-торпедные), так и «охотники» ML имели значительное преимущество перед «шнелльботами» в морском бою.

Считал и считаю, что торпедные катера S-типа в целом по кораблестроительным характеристикам превосходят британцев. Они более мореходны, живучи, имеют гораздо большую дальность действия, и в последних сериях — превосходство в скорости. Также, по крайней мере в начале войны, большим преимуществом был низкий силуэт, затруднявший обнаружение ночью. Однако же стандартным артиллерийским вооружением оставались 2 см Флак и крупнокалиберные пулеметы — британские же катера имели 4 см, даже 5,7 см автоматические пушки, что давало им подавляющий огневой перевес. Вторым недостатком германских катеров было отсутствие радиолокации — крайне неудачные станции FuMo71 появились поздно, ставились в лучшем случае на катера командиров звеньев и часто оказывались неисправны; даже приборы обнаружения работы вражеских радаров «Метокс» поступали в чрезвычайно малом количестве, две-три на всю флотилию — у англичан же все катера имели радиолокационные станции обоих типов, по своим возможностям далеко превосходящие немецкие. Именно это было основной причиной того, что германские торпедные катера, имеющие здесь, в Ла-Манше, значительные успехи в начале войны, уже в сорок третьем году чрезвычайно редко выходили победителями из морских боев.

Оттого у меня просто не было выбора. Я приказал спешно принимать на катера мины вместо запасных торпед, по шесть штук, тип LMB. Единственным шансом остановить британскую армаду было выставить мины в акватории, на пути к наиболее вероятным местам высадки десанта. Помня опыт норвежской кампании сорокового года, казалось очевидным, что таковыми будут причалы порта. Взрыватели были магнитно-акустические МА1 и магнитно-гидродинамические DM1. Я могу примерно показать квадраты минных постановок — нет, точной карты не составлялось, было не до того в условиях берегового затемнения и ожидания боя.

Сразу по завершении постановки мин мы были обнаружены британскими катерами и миноносцами. Мой флагманский катер S-173 загорелся, потерял ход, а затем затонул, я вместе с четырьмя матросами был подобран из воды английским «охотником», о судьбе остальных членов экипажа и кораблей своей флотилии не знаю.

Надпись карандашом внизу: Один танкодесантный корабль LST-3001 и три средних пехотно-десантных LCI-102, LCI-105, LCI-132, все загруженные, с людьми и техникой на борту за полтора десятка торпедных катеров — это очень много. Но сутки задержки высадки, из-за которых вся операция была поставлена на грань срыва, стоили гораздо больше. Отчего не пытались форсировать заграждение, даже несмотря на возможные потери? Ведь было очевидно, что большого количества мин там быть не может!

Слушай, генацвале, зачем о плохом вспоминать? Я уже двадцать лет подданный Французской республики, грехов за собой никаких не имею, а что было, то давно прощено? Что значит, запишу, чтобы другие знали? Я человек занятой — мое слово и время денег стоит, сейчас шашлык подгорит, если сам не прослежу! У меня самый лучший грузинский ресторан на всем побережье — вот только на кухне сегодня Саид, тупой, как все муслимы, сын ишака! Не желаете попробовать, сэр?

Сколько? Это в долларах, фунтах, рублях? Можно и франками, по курсу. Ну тогда конечно — записывайте, все как на духу расскажу, для хорошего человека не жалко!

Я — из древнего рода князей Ракошвилей! Это про нас поэт писал — «бежали смелые грузины, вперед в атаку, на врага!». На Кавказе каждый мужчина — джигит: без шашки и кинжала, все равно что без штанов, кто меня обидит, зарэжу! У нас истинная Христова Вера была, когда дикие славяне еще в лесах бегали! И с тех самых пор мы все время воевали! С кем — ну как же, по нашей земле Чингисхан и Тимур прошли, а после персы и турки триста лет между собой бились, а попутно нас гра… пытались завоевать! И все эти века мы Истинного Царя искали — кто придет, и освободит нас от чужеземного ига. Как — ну это просто: кто всех соперников убьет и дружины их истребит, тот всей Грузией править и будет!

Генацвале, я это вам рассказываю, чтобы вы поняли — Резо Ракошвили не трус! Но я боюсь, что сей древний и славный род прервется. И потому, обязан себя сберечь. Русских много, грузин мало, а я, Резо Ракошвили, вообще один — сказал я себе в Крыму, когда немцы окружили нас и кричали, «рус, сдавайся». Русские пусть как хотят, а я грузин, мне можно. В плену же, как говорит древняя грузинская мудрость, «глупо идти с голой рукой против шашки», тем более что вера наша христианская считает самоубийство смертным грехом — так что, когда мне предложили выбирать, сдохнуть за колючкой, или идти служить во вспомогательные германские части, я выбрал то же, что любой разумный человек.