Чего у немцев не отнимешь, так это у них порядок, орднунг прежде всего! Пусть хоть небо рушится и наступает конец света — но все должно быть четко по распорядку. Вот только таким, как я, туда путь закрыт — это с вами, британцами, я мог быть и тут, и там, ну а по их нацистской идее арийцем надо родиться, и все тут. Хоть в лепешку расшибись — будешь для них неполноценным. И когда их вахмайстер перед строем набил мне морду, за какую-то совсем мелочь, я сказал себе: «Проклятые боши, этого я вам не прощу! Где тут Сопротивление?» Наслышаны мы были, что есть такое — гестапо же нам ориентировки рассылало, кого ловить. Только верите ли, сэр, меня оно раньше нашло!
Оказывается, папаша мой в Англии стал каким-то чином, причем даже не в армии, а в разведке! И передали мне от него письмо, при случае и в укромном месте, прочесть при них заставили, ответа ждут. А какой тут ответ — и так ясно, что если откажусь, там же и пристрелят — да и как сказал уже, ну не любил я бошей! Так вот и оказался я в агентах УСО. На своем месте оставался — по службе, подрывной элемент ловил, вне службы — в основном информация, ну пару раз было кой-какие бумаги с печатями достать.
И вдруг, весной сорок третьего, все под откос полетело! Нас, служивых, на фронт не брали, даже когда Еврорейх — но вот за малейшую провинность или даже «неусердие»… А я не нанимался за немцев под пули! Была, в общем, история, даже не знаю, макизары те ребята были или нет… но меня под служебное расследование, а после шепнули мне приятели, уже в список внесли, завтра в вагон и в Россию! Я дурак, что ли, — в бега. Или, как это называется, на нелегальное положение. Ох, и попал же!
Что раньше было, это просто курорт! А тут буквально каждый день не знаешь, завтра на воле будешь или в гестапо. А откажешься — свои же прикончат! Думаешь только: и скорее бы нас освободили, да хоть кто! На юге вообще жуть была, рассказывали, там прямо на улице могли схватить, невзирая на документы, и в гестапо! А тут, на севере, мне удостоверение сделали, что работаю в фирме «Газожен», газогенераторные автомобили для немецкой армии — патрулю покажешь, отстанут, это «праздношатающихся» забирали. Всякие дела были, и два жмура — один бош, другой тоже сволочь большая.
В январе сорок четвертого оказался я в Гавре. Старшим нашей группы был Мартин — не знаю, настоящее ли имя, но пару раз слышал, как его называли «капитан». Было нас под его началом восемнадцать человек: три пятерки, и при нем самом еще трое — как я понимаю, для связи и вроде адъютантов. Я это знаю, потому что был старшим одной из пятерок, ну вроде ефрейтора на армейский манер, и «рядовые» знали лишь меня. А я знал лишь «капитана», и кто там за ним еще, мне было неизвестно — приказы мне передавал кто-то из Мартиновых подручных. Командиров двух других пятерок звали Клод и Жан, увидел я их лишь перед самым выходом на дело. Вооружены мы были — «стэны», несколько немецких МР и винтовок, пистолеты, по две гранаты у каждого. Был грузовичок-пикап от нашего «Газожена», еще легковой «ситроен» и мотоцикл.
Вот что хотите — но не был наш командир кадровым военным, хоть и «капитан»! Офицер бы просто приказал: сделать вот это, и все! А он, после того как всех собрал — вечер уже, склад на окраине, все с оружием, готовы — ну, объявил, что сегодня начнется, а затем нас троих старших отозвал, и как совет с нами держит. Что, оказывается, приказ из Лондона был нам скрытно проникнуть на объекты, атаковать и захватить — ага, видели мы это, Гавр хоть и не военный порт, нет тут отдаленно стоящих фортов и батарей, все почти что в городской черте! — так немцы, как положено, огородили укрепленный периметр, из домов всех выселили, улицы перегородили, проволоку натянули, пулеметы — на такое в атаку лезть будет хуже Вердена, всех положат! Так что, сразу переходим к резервному варианту, тоже предусмотренному: обозначить ракетами цели для бомбардировщиков, а самим в пекло не лезть!
Выдвигались открыто, переодевшись в полицейскую форму. Тем более что в Верхнем городе обычно в патрулях ходили не немцы, а наши жандармы, и все они куда-то пропали — после я узнал, что вся французская полиция в сорок четвертом уже работала на Сопротивление. Транспорт оставили в паре кварталов под охраной двоих парней, сами быстро продвинулись к немецкой зоне, дворами и переулками. Когда появились самолеты, сначала не так много, Мартин лично выпустил ракету. И тут началось!
У немцев сразу тревога — крики, прожектора, стрельба! Затем они выскочили справа, из ворот, человек двадцать, полувзвод. Мы встретили их из автоматов, но у них были пулеметы — и в этой группе, и от периметра. У нас кого-то зацепило, надо было отходить — и тут стрельба раздалась у нас за спиной! Не могли они так быстро нас обойти — выходит, так повезло нам наткнуться на их патруль! Вы, сэр, можете представить, как это — перебежать через двор, простреливаемый даже одним пулеметом? Вот и я не могу!
И тут упала бомба. Странная, светящаяся зеленым светом, она не взорвалась, а горела, как рождественский фейерверк. Я не знал тогда, что такое «маркеры», их бросали лидеры бомбардировочных эскадрилий, чтобы обозначить цель. Зато это хорошо знал Мартин — и понимал, что будет дальше, потому что бомба упала прямо в наш двор, а не в немецкую зону. Всего сто шагов промаха, как мне сказали после, для авиации, ночью — это практически идеальная точность!
А в небе гремели уже сотни самолетов. И вдруг послышался вой бомб. Мартин заорал — бежим, сейчас всех накроет! И мы рванули вдоль стены в соседний двор, немцы стреляли, кто-то из нас упал, и тут начали рваться бомбы. Господи, нас спасло лишь то, что они упали с достаточно большим разбросом — но немцам досталось тоже, и мы сумели оторваться. Нас осталось десятеро, куда делись шестеро наших товарищей, включая командира, лучше было не думать. Над городом творилось адское светопреставление, шум самолетов был все больше, и взлетали ракеты — таких групп, как наша, было много! — и падали бомбы, и стреляли зенитки, и на земле тоже была стрельба.
Мы все же добрались до наших оставленных машин. И решили, что лучше будет сделать ноги. Но нам не повезло проехав едва три квартала столкнуться с немцами — грузовик с солдатами и мотоцикл. Они начали стрелять, мы ответили — и тут Клод, у которого тоже была ракетница, пустил в небо ракету над головами немцев, затем еще одну. Кто-то крикнул ему: «Ты что делаешь, это же город?» А он ответил: «А мне плевать, я сдохнуть не хочу!» На этот раз маркер загорелся на земле очень быстро, наверное, меньше чем за минуту. Мы убегали дворами, бросив транспорт, там трудно было развернуться — и тут позади упали бомбы, и немцы нас не преследовали, похоже, попали под раздачу вместе с кварталом, или двумя. Уж простите нас, обыватели Гавра — в оправдание могу лишь сказать, что это была сущая мелочь в сравнении с тем, что назавтра днем учинили американцы, совершенно без нашего участия!
Что было дальше? Мы бегали по городу, с одним лишь желанием — забиться в какую-то щель и остаться живыми. Нашли подвал, сидели почти до рассвета, но когда от близко разорвавшейся бомбы обвалился кусок потолка, поняли, что и отсюда надо валить, слишком ненадежно убежище. Нам повезло захватить грузовик, вышвырнув оттуда каких-то гражданских, на выезде из города нас не остановили, мы все еще были в полицейской форме, да и немецкий пост был разрушен, там возились в пыли несколько бошей, все в грязи и в крови, Жан сказал: «Может, добьем?» Клод ответил: «Ты идиот, нам нужны сейчас проблемы?» А едва мы отъехали, нас обстрелял истребитель, мы успели ссыпаться в канаву, машина сгорела, убило троих. Пытались выйти пешком, «стэны» побросали, оставили лишь немецкое оружие, чтобы сойти за полицейских. По дорогам идти было нельзя, эти самолеты, маленькие, с одним винтом — «мустанги» или «тайфуны», не знаю, я не летчик — гонялись даже за одиночными пешеходами, не то что за машинами, не было ни одного неразрушенного моста или эстакады, не раз мы видели трупы, это в большинстве были гражданские французы, кто, как мы, хотели лишь выбраться из Гавра. А город горел так, что видно было за несколько миль!
