Плохо, что не было у нас, в отличие от того боя с «королевскими тиграми», приданных «барбосов». И взвода «тюльпанов» тоже не было. Если бы мы самостоятельно действовали, тогда бы нам усиление дали, а так, лишь все свое, четыре батареи по пять машин (уже девятнадцать, «четверка» сгорела, но экипаж весь живой, хотя раненых двое!), еще мой командирский Т-54, батальон мотострелков на восемнадцати «скаутах», минометчики, зенитный взвод (две ЗУ-37), саперы, и тылы, «все мое с собой», ремонтная летучка Тимофеича, и повар Митрофаныч с кухней (оба наших деда, кажется, еще в империалистическую воевали, у нашего кормильца даже «Георгий» есть, надеваемый по уставу, наравне с нашей «Славой»).
Что в поле стоим, это нам не нравится категорически. Немецкие танки конечно, издали увидим, и с «фаустами» к нам тут хрен подберешься — но если нас тут артиллерией накроют! Мотострелки пытаются проникнуть в Нойлевин, с нашей стороны, чтобы разведать, можно ли там закрепиться, а заодно и убедиться, что зенитки окончательно выведены из строя — через четверть часа откатываются, со стрельбой. Докладывают — там немецкой пехоты, как тараканов, лезут и стреляют из-за каждого угла! И ведь не сдвинешься — наша позиция здесь! Хорошо перекрываем и дорогу к деревне, и поле, и даже до шоссе и железки на юго-западе можем достать. Приказываю окапываться, самоходки ползают, орудуя бульдозерными ножами, ну а пехоте приходится лопатами махать! Но никто не ропщет, все понимают, что при обстреле это — шанс на жизнь.
Бой в Нойлевине вроде бы, приближался к нам, но не стихал. Затем на дороге из деревни появились два немецких грузовика — странно, фрицы должны были знать, что мы здесь! Белые флаги над кабинами — сдаются, что ли? Через несколько минут ко мне подводят пожилого немца-гауптмана. Азаров, командир разведроты, за переводчика — выясняется, что этот фриц, начальник медслужбы 542-й гренадерской дивизии. А в грузовиках раненые фрицы. Что ж, война для вас кончилась, мы пленных не расстреливаем, чего тебе еще от нас надо?
Как узнал, даже не нашелся сразу что ответить. Этот фриц требовал пропустить его к своим, поскольку там исключительно тяжелораненые, которым помощь должна быть оказана немедленно, иначе они умрут. Только тяжелораненые, «которые, герр оберст», больше никак не смогут участвовать в войне против вас»! И что-то там про христианское милосердие, нужное даже на войне. Не просил, а требовал — ну и наглец!
— Восемнадцать фрицевских рыл, в кузовах навалом, машины не санитарные, обычные грузовики — вставляет Азаров — все лежат тушками, в крови и бинтах, спрятавшихся здоровых не найдено, никакого оружия тоже. Еще этот, и двое водил, они же, как утверждают, санитары. А что с теми, забинтованными, то черт знает, они и в самом деле, или притворяется кто-то? Но лично я бы их всех… — тут наш разведчик сделал жест, будто передергивал затвор.
Ясно — у Азарова семья в оккупации остались, где-то под Витебском, а как освободили территорию, то так и не нашли, и не узнали, что с ними случилось. И предупреждал же я его — все понимаю, но себя в руках держи, если не хочешь под трибунал. Жалко будет лейтенанта — и разведчик хороший, и в полку со Сталинграда, тогда он еще мамлеем был, после ускоренных курсов, а до того сержантом, в другой части, и тоже в разведке. Дисциплинированный офицер, грамотный и инициативный, воюет отлично, и пленных таскает, выполняя приказ — но вот заметил я, если есть хоть какая возможность, фрицев мертвыми делать, то обязательно воспользуется, буквально ходя по грани — жизни и своей, и чужой, и трибунала, и что хуже всего, выполнения боевой задачи! Именно по грани, так что формально не придраться, вроде все сделано, и хорошо — ровно настолько себе послабление, насколько ситуация позволяет. Ну, вот нахрен он сам во все дыры лезет, даже там, где это ему, командиру роты, уже не требуется, и взводный бы мог, а то и сержант? А в немецком тылу, может я не понимаю чего, но первая задача разведчика, это информацию добыть и вернуться, и все прочее, это лишь в мере, какая для главной цели необходима? Ну а Азаров, когда мы в тот раз с «Викингом» дрались, посланный всего лишь наблюдать и огонь корректировать, оказывается, еще и сам из снайперки стрелял! «Да вы не беспокойтесь, я же под шум разрывов стрелял, не обнаружили бы» — и умудрился немецкого генерала Гилле, командира дивизии, уложить! Вот и думай, награждать его за такое, или совсем напротив? Так ведь победителей не судят!
Немец его жест заметил, и вроде сбледнул — но держится храбро. Судя по возрасту, он еще ту войну застал, когда по правилам воевали. И неужели надеется, что я его отпущу — мне в трибунал после тоже неохота! Спрашиваю — знает ли он, как ваши поступали с нашими ранеными в сорок первом? Что и сейчас делают СС, если им в руки попасть? Отвечает — если вы расстреляете этих солдат, моя совесть чиста, потому что я сделал все, что мог, не попытаться означало для них смерть гарантированную, очень может быть, что до госпиталя и так доедут живыми не все. Но тогда лично я могу рассчитывать на плен и соответствующее обращение, как некомбатант, никогда оружия не державший?
— Вы все, наши пленные. И как таковым, мы не можем дать вам больше, чем своим солдатам. Отправим в свой госпиталь — так же как своих раненых. Ждите, когда мне доложат, свободно шоссе на Цехин. Тогда и отправлю вас, под охраной и конвоем. У меня тоже есть раненые, двое — которые для меня дороже, чем ваши восемнадцать — так что не буду медлить. А сейчас марш в наш обоз, вам укажут. Санинструктора прислать?
Ну вот, эту проблему решил. Других забот хватает! Если немцы сейчас полезут.
Сначала появились «пантеры» — с юга, от железки, где-то через час. Шли по дороге колонной — поле просохло не до конца, а проходимость у «бронекошек», при их массе сорок пять тонн, сильно уступала нашей (двигаться и поворачиваться могли, но плохо). Мы встретили их огнем с тысячи пятисот, сожгли восемь штук, остальные отошли. Затем начался обстрел, но снаряды, судя по разрывам, калибр сто пять, рвались от нас в поле, заметно правее, похоже, что немцы не имели точного целеуказания, и опасались попасть по Нойлевину, по своим. А после с запада, от Врицена, на нас густо пошла немецкая пехота, в боевых порядках вижу самоходки, их много, не меньше полусотни, похожи на «мардеры», но ствол длиннее. Неужели фрицы вместо семь-пять, восемь-восемь поставили — ну тогда нам их близко подпускать никак нельзя, задавят числом! А позади «пантеры», десятка полтора, во второй линии, что странно, им же до нас никак не достать. Эшелон развития успеха — нет, тогда бы и мотопехота на «ганомагах» рядом бы была, не одни танки. Противотанковый заслон на случай нашей контратаки?
И тут на поле между нами и немцами падают немецкие же снаряды, оставляя густой дым. Это все-таки не сплошная завеса, но здорово нам мешает — правда, мешает и немцам. Мы открываем огонь, осколочно-фугасными по пехоте, бронебойными по немецкой броне — прямые попадания буквально разносят «мардеры» на части, но и от фугасов, разорвавшихся рядом, самоходки или замирают, или продолжают двигаться, но перестают стрелять. Огоньку добавляют и наши минометчики, всего лишь батальонный калибр, но пехоте хватает — что странно, на самоходки тоже действует! Достает и нас, «тройке» из первой батареи прямо в лоб, пробитие — как после оказалось, из всего экипажа лишь мехвод выжил, и то контуженный. И все той же «единичке» из второй, и снова в гусеницу, такое вот счастье. Похоже, у немцев 88/71, а не просто «восемь-восемь», раз нашу лобовую броню на такой дистанции берет, тут явно больше тысячи метров! Стреляют густо, даже вслепую, сквозь дым — бронебойными, к счастью для мотострелков и обоза.
Немцы прорываются наконец сквозь стену дыма. Странные машины, как «мардеры»-переростки, на корпус легкого танка сверху приделана длинная пушка, совершенно открыто, лишь щит спереди, а расчет, он же экипаж (кроме мехвода, конечно) рядом бежит, по раскисшему полю! Залегает, от нашего огня, затем перебежкой вперед, к остановившейся самоходке, готовятся стрелять. Рябко, осколочный — получите, суки! Хорошо попало — нет, кто-то вскакивает, машет рукой, к нему несколько фрицев из пехотного строя подбегают, снаряды подавать. Осколочный заряжай, мне и прицел менять не надо! В наушниках крики и мат, кажется, у нас еще кого-то подбили, дистанция шестьсот, это как бойня в упор, и наши, и их калибры одинаково броню пробивают, но фрицев пока больше! Однако им здорово от наших пулеметов и минометов достается — стреляют редко, залегают возле машин, заменяют выбывшие номера расчетов, нам работать куда легче! Их пехота пытается броском добраться до нас, в оптику у многих в руках «фаусты» вижу — но поле грязное, быстро не побежишь, да еще с полной выкладкой, и под пулеметами — не только штатными, вижу, кто-то из мотострелков на броню самоходок запрыгнул, и из того, что у нас на люках приделано, по полю поливает. И попятились немцы, не дошли до нас, скрылись в дыму. Самоходки их были выбиты все, и у каждой не меньше чем по десятку дохлых фрицев валялось, весь расчет, и те кто на помощь подбежал. Причем что любопытно, когда после смотрели, четыре штуки оказались неповрежденными совсем — водилы по-пешему удрали? А «пантеры» так и не появились.
