Но и это оказалось не всё! Приглядевшись, Гюнтер понял что глаза его не обманывают… Действительно, неуёмная фантазия разведчиков буквально выплеснулась наружу. Ибо на башнях, с обеих сторон, были нарисованы и небольшие эмблемы, наподобие тех которыми любят украшать свои машины эксперты "Люфтваффе" или команды подлодок на рубках: голова рыцаря в шлеме с султаном… оскалившийся в жуткой улыбке череп в каске… красиво нарисованная стрела в полёте… пиковый туз… стилизованное изображение кинжала СС… хищный нацистский орёл с горящими глазами… эмблема полка Ключ с эсэсовскими молниями над ним… и свастика утыканная по всему периметру острыми шипами.

Подавив желание рассмеяться Гюнтер посмотрел на Брайтшнайдера и сказал:

— Гауптшарфюрер! Ко мне!

— Слушаюсь! — браво ответил тот и, опять же, строевым шагом направился к нему. — Оберштурмфюрер! Гаупт… — начал докладывать он, но Гюнтер нетерпеливо прервал его:

— Отставить! Твоя работа? — мотнул он головой в сторону боевых машин.

Губы заместителя дрогнули но в остальном Брайтшнайдер остался невозмутим.

— Никак нет!

— Без чинов, Бруно… — тяжело вздохнул Гюнтер. — Давай, рассказывай мне честно… Кто наплевал на устав и превратил броневики в галерею живописи?

Подчинённый разом сбросил с себя маску тупого солдафона и улыбнулся:

— Да есть тут в отряде пара умельцев… Они и провернули всё. А названия и эмблемы сделали по желанию экипажей.

— Что, всего двое? — не поверил Гюнтер. — За два дня?

— Там ещё армейские доброхоты помогали… — неохотно признался заместитель и с грустью добавил: — За помощь пришлось ящик рейнского отдать..

— А, так у нас, оказывается, ящик вина есть? Точнее, был? — поправился Гюнтер, с подозрением глядя на гауптшарфюрера. — И почему я узнал об этом только сейчас?

— Да этот ящик только вчера появился! — с досадой ответил тот. — Я не успел доложить..

— И откуда, интересно, он вдруг появился? — поднял бровь Гюнтер, несказанно заинтересованный неожиданно появившимся имуществом. Похоже, у него под носом проворачиваются всякие махинации а он ни сном ни духом? Непорядок! — Не помню чтобы в рацион нашего отряда входило вино!

Брайтшнайдер снова замялся. Видно было что ему не хочется говорить но суровый взгляд Гюнтера не оставил тому выбора.

— В карты мы его выиграли… — признался, наконец, Бруно. — У тыловика одного.

— Так… — протянул Гюнтер, не зная как на это реагировать. С одной стороны налицо явное нарушение устава, но с другой… А, к чёрту всё! — Бруно! Сейчас ты говоришь мне всё что есть у нас в отряде неучтённое и неположенное по штату! И чтобы без утаиваний! Я не хочу потом краснеть перед Папой когда выплывут ваши художества! А они обязательно выплывут, да ещё в самый неподходящий момент!..

Слушая откровения расторопного заместителя он только диву давался, чувствуя что его челюсть отвисает всё больше и больше. Как, оказывается, много в отряде имущества которое ему совершенно не положено! Ну вот абсолютно нигде не отражено в бумагах! А в реальности есть!.. Положим, двукратный запас боеприпасов и трёхкратный горючего для боевой техники ещё куда ни шло… Всё-таки, мало ли, вдруг снабженцы отстанут? Гюнтер даже готов был смириться с двумя ящиками шампанского и пятью канистрами шнапса в укромном месте… Но какого чёрта в отряде делает несовершеннолетний воспитанник "Гитлерюгенда"?!

Оказывается, 16-летний мальчишка прибился к ним ещё в Польше да так тут и остался. Горевший патриотическим пылом он приехал на фронт к отцу, унтерштурмфюреру второго батальона, но успел с ним переброситься перед боем всего парой слов. Потом атака и… парнишка стал безотцовщиной. Погоревав над трупом родителя он вытер слёзы и наотрез отказался возвращаться домой, к матери и старшей сестре, согласившись лишь написать им что всё в порядке.

С тех пор Эрих Ханке так и служил вместе со взрослыми эсэсовцами. Даже приехавшая в полк мать так и не смогла уговорить его вернуться. Тот упрямо твердил что уже давно вырос и будет мстить за отца всем врагам Германии и фюрера. Начальник штаба знал о нём, но вот насчёт Папы уверенности не было, поэтому при любом приближении Зеппа Эрих тут же куда-то исчезал. А потом появлялся как ни в чём не бывало, весёлый и довольный..

Уезжая, его мать слёзно просила парней оберегать мальчишку и те пообещали сделать всё возможное для этого. Привязавшиеся к нему разведчики обучили его стрелять, водить связной мотоцикл и теперь тот сидел в своём укрытии, опасаясь что новый командир отряда выгонит и отправит Эриха домой. Прямо настоящий "сын полка", как иногда бывало у русских, по рассказам Алекса.

Тяжело вздохнув, Гюнтер распустил строй, расстегнул верхнюю пуговицу маскировочной куртки, снял фуражку и уселся на скамейку, чувствуя что растерян. Вот что с ним делать? Подростку не место в боевой части, он был в этом уверен. Но какая гарантия что тот доедет до дома и не сбежит по дороге? Да никакой! Отправлять солдата? А толку? Даже если тот довезёт его до Кюстрина, откуда Эрих был родом, то что помешает ему снова уехать на фронт? Уж точно не мать и сестра… Пожалуй, надо бы поговорить с ним лично, увидеть его, узнать какой он сам по себе… Да, так и сделает! Но позже, вечером или завтра. Сначала он должен заняться куда более приятной писаниной чем заполнение всевозможных заявок и ведомостей… Пора написать первые письма своим женщинам! Честно говоря, Гюнтер и сам чувствовал некоторую тоску по ним. Всё-таки, он тоже привязался к ним и был бы очень даже не прочь пообщаться со всеми ними, вспомнить и повторить некоторые приятные моменты..

Зайдя в дом и пройдя до своей комнаты, Гюнтер вытащил несколько чистых листов и начал писать первое письмо. Сначала, конечно, Лауре… Потом настанет очередь Евы. Затем Лотта, общее письмо Аннелизе с Катариной, ещё одно прекрасной баронессе (и не забыть сделать приписку для графини!), ну и потом уже Ханне.

Да, похоже это дело займёт у него не меньше пары часов. А ведь потом ещё надо позаниматься с личным составом, встретиться с Паулем… словом, дел опять по горло. Что ж, быстрее начнёт быстрее кончит!

Усевшись поудобнее и размяв руку Гюнтер начал писать, чувствуя как его рот расплывается в широкой улыбке. Он много что хотел бы сказать своим девочкам лично, но раз они далеко то придётся проявить своё красноречие на бумаге.

"Моя горячо любимая Лаура! Хоть прошло всего несколько дней но я уже скучаю.."

Берлин.

5 мая 1940 года.

Ева Браун.

Она сидела вместе с Гитлером и четой Геббельсов в кабинете и делала вид что участвует в разговоре но её мысли были далеко отсюда. Ощущение что чего-то не хватает преследовало её уже несколько дней. Сначала Ева не обращала внимания на это но с каждым днём чувство усиливалось. Никакое развлечение не приносило той радости что была раньше, книги, прогулки, даже покупки в магазинах лишь на короткое время оживляли её, а потом снова находила какая-то непонятная тоска, от которой хотелось убежать… Но от себя не убежишь.

— Ева! — ворвался в неё раздражённый голос Гитлера. — Ты слышишь меня?

Она спохватилась и вернулась в реальность. Оказалось, что фюрер и Геббельсы с удивлением смотрят на неё. Видимо, что-то спросили а девушка даже не услышала. Невольно покраснев, Ева в замешательстве обвела их взглядом и переспросила:

— Извините, я задумалась… Вы что-то сказали?

Гитлер возмущённо фыркнул, его щёточка усов дёрнулась:

— Вы слышали, Йозеф? Она, видите ли, задумалась! Мы тут обсуждаем важные вещи а она витает в облаках!

Геббельс огорчённо покачал головой а Магда презрительно усмехнулась. Жена Геббельса терпеть не могла Еву и часто старалась унизить её, особенно если рядом не было Гитлера. Похоже и сейчас, пользуясь его раздражением, она снова решила уколоть девушку:

— Дорогая, нельзя же так наплевательски игнорировать слова нашего любимого фюрера! Я понимаю что тебе не интересны его мысли но можно было хотя бы попытаться скрыть это и не выказывать так явно своё равнодушие! — и невинно улыбнулась.