— Господин барон, вам нужно что-то постирать?

Пока ждала ответа, с любопытством рассматривала его рукоделие, которое сейчас лежало на полу. Смотрела и все не могла сообразить, что же это такое. Какая-то очень сложная, из множества ниток плетеная конструкция, похожая на безразмерную гигантскую авоську…

— Тебя зовут Клэр?

— Да, господин барон.

За эти несколько дней я успела лучше рассмотреть его лицо и поняла, что со вторым глазом тоже что-то неладное: часть радужной оболочки занимало белесое пятно. Радужка у барона была серая, и потому в глаза это пятно не бросалось. Но если приглядеться, помутнение было видно. Я не была уверена, так как знала слово, но не представляла, что в реальности за ним скрывается. Бельмо. Оно это или нет?

В книгах иногда попадались герои, чьи глаза были изуродованы бельмом. Вспомнить того же Азазелло из «Мастера и Маргариты». Но вот как эта штука выглядит в реальности, я не представляла. Барон между тем отошел от стола, вернулся к кровати и, подняв лежащий на полу мешок, протянул мне небольшой сверток.

— Здесь нательное белье и две рубашки. Передай прачке.

Я молча забрала узел и ушла. Через пару дней, когда я возвращала барону чистые вещи, он вдруг спросил:

— Кто стирал это, Клэр?

— Я.

— У нас нет прачки?

— В доме только одна служанка, и она занимается животными.

— Значит, готовишь ты? - он, кажется, удивился.

— Да, готовлю я.

— А кто же ухаживает за Розалиндой?

Я помедлила, прежде чем ответить. Совершенно не понятно, как он отнесется к тому, что у жены нет служанки.

Я, в общем-то очень мало знаю об их взаимоотношениях. Хотя мне казалось, что барона в собственном доме в грош не ставят… Может быть, его это полностью утраивает? Он же между тем задал еще один вопрос:

— Кто катает кресло госпожи баронессы?

Я поколебалась, но все-таки ответила:

— Никто. Госпожа баронесса ходит сама, – я уже взялась за ручку двери, чтобы уйти и избежать дальнейших вопросов, когда барон окликнул меня:

— Подожди, Клэр. Вот, возьми…

От оттянул ворот собственной рубахи и запустил туда руку, вынув длинный, но узкий кожаный мешочек, который висел у него на шее на витом шнуре. Не глядя на то, что у него в руках, он на ощупь развязал мешочек и вытряс из него на раскрытую ладонь несколько монет. Эти монеты он и протянул мне.

— Возьми, – повторил он. – Этого хватит, чтобы нанять еще одну помощницу.

Я немного растерялась, а потом, собравшись с мыслями, спросила:

— Господин барон, мне никогда не приходилось вести хозяйство самой. Эти деньги… Это оплата за месяц или за какое время?

Барон хмыкул, секунду подумал и, собрав со своей ладони монеты, сложил их столбиком на столе. Затем вернулся к кровати, сел и, кивнув в сторону стола на единственную табуретку в комнате, ответил мне:

— Присядь, Клэр. Я думаю, нам стоит поговорить.

Я уселась, и барон сообщил:

— Прислуге не платят, Клэр. Деньги от хозяина может получать только сенешаль или, допустим, главный повар большого замка. Прислугу нужно кормить, обеспечить ей ночлег и хотя бы раз в год дарить одежду. Это не значит, что каждый год ты должна одевать служанку во все новое. Если ты хозяйка, ты должна видеть, что ей требуется новое платье или, допустим, новый фартук. Или у нее совсем прохудились зимние башмаки.

Некоторое время я переваривала полученную информацию, а потом спросила:

— А вот Агапа говорила, что каждое десятое яйцо принадлежит ей. Как оплата.

— Бывают и такие условия. Но тогда одеваться служанка должна на свои деньги. Особенно если птицы много.

— А много – это сколько?

— Ты умеешь считать?

— Да, господин барон, умею.

— До скольки?

— В смысле? А… – сообразила я. – До скольки надо. Вычитать и умножать я тоже умею.

— Это хорошо, просто отлично! Много – это больше пятидесяти. Кроме того, скотнице положена кружка молока в день, если есть корова. А если в хозяйстве держат овец, то с десятка овец дают три фунта шерсти в год. А на те деньги, что я тебе даю, ты сможешь нанять служанку, сразу же снабдив ее платьем, фартуком и чулками.

Несоразмерность труда и оплаты так потрясли меня, что я некоторое время молчала, а потом робко спросила:

— Господин барон, но ведь за одежду никто не захочет у нас работать.

Он удивленно вскинул брови и снова хмыкнул, недоуменно покачав головой:

— Мне странно, что девушка, умеющая готовить и обученная считать, совершенно не представляет, как вести хозяйство. Неужели ты не видела, как это делает твоя мама?

Слишком много врать мне не хотелось, но и ответить что-то было необходимо:

— Я из очень небогатой семьи, господин барон. И всеми расчетами занимался отец, а не мама. Потому я слишком мало знаю.

Мы еще немного помолчали, и я уже собиралась было уходить, когда мне в голову пришла одна мысль. Именно ее я и озвучила барону:

— Сегодня вечером я буду топить мыльню. Вы не хотите помыться, господин барон?

Старик улыбнулся и часто закивал, соглашаясь:

— Для меня это редкое удовольствие, Клэр. Я буду тебе благодарен, девочка.

Тем же вечером я первый раз видал, как барон медленно спускается по внешней лестнице. Я стояла у дверей мыльни, ожидая старика. Он крепко держался за перила и, прежде чем шагнуть на новую ступеньку, медленно и неуверенно ощупывал ее ногой, явно чего-то опасаясь. Лестница была довольно крутая, с грубыми деревянными перилами. С собой барон нес узелок с чистым бельем. Когда он вошел в мыльню, я из какого-то странного любопытства решила подняться и посмотреть на двор с одной из площадок лестницы. Заодно хотела постараться понять, почему он шел так странно. Может быть, ему не хватает опоры и стоит сделать дополнительные перила?

Осенью темнеет рано, а масляную лампу я оставила в мыльне для барона. Потому не сразу поняла, в каком отвратительном состоянии находится эта самая лестница. Весила я значительно меньше, чем высокий мужчина, но даже под моим весом расхлябанные и трухлявые ступени опасно прогибались и скрипели. Часть из них сильно шаталась: гвозди, похоже, были наполовину утеряны и держались дощечки на честном слове. Эта деревянная конструкция давным-давно требовала хорошего ремонта.

В вечернем полумраке я рассмотрела, что вся лестница крепится на вбитых в стену башни железных штырях, на которых держаться три металлических площадки-решетки, но сами лестничные пролеты полностью деревянные.

Ходить по ней было просто опасно. А ведь старик именно по этой лестнице несколько раз в день спускался в туалет: горшка в его комнате я не видела.

Может быть, я и влезла не в свое дело. Однако утром, когда понесла ему завтрак, задержалась в дверях и спросила:

— Господин барон, может быть, нужно не нанимать новую служанку, а заменить гнилые ступени? Или этих денег не хватит?

Барон отложил ложку и, повернувшись ко мне от стола всем туловищем, с некоторым удивлением спросил:

— Ты готова отказаться от дополнительных рабочих рук ради ремонта лестницы?

Я слегка раздраженно пожала плечами: вопрос показался мне бестолковым.

— Если под вами проломится ступенька, вы можете остаться калекой или вовсе погибнуть.

— Но ведь у тебя целый год не будет служанки, – он смотрел на меня, от удивления высоко подняв ко лбу седые кустистые брови. Кожа лба шла глубокими морщинами, и выглядел барон скорее забавно, чем опасно.

— Без служанки я обойдусь, а вот оживить вас не смогу. Мне кажется, нелепо сравнивать человеческую жизнь и дополнительные удобства.

Ответ барона был очень странным:

— Ступай, Клэр. Я буду завтракать.

Я пожала плечами и вышла.

Барон задержал меня, когда я вернулась за грязной посудой.

— У тебя много дел на сегодня, Клэр? – он сидел на кровати и явно ждал меня, отложив в сторону свое непонятное изделие из ниток.

— Я собиралась устроить стирку.