Понимая, что сама я мало чем могу помочь, я все же задумалась об открытии мастерской. Даже если получится оплатить хотя бы часть хозяйственных расходов, уже хорошо. Нагружать замотанного Освальда еще и этими проблемам я не стала. Просто приказала заложить карету и поехала в город.

В моем теперешнем положении были определенный плюсы. Я могла себе позволить не бегать с каждой мелкой партией безделушек на рынок, а спокойно складировать все дома, потом вывезти это в Дольфенберг и продать оптом.

Так что, исключая время тренировок, большую часть дня я тратила на рисунки узлов и присмотр за мастерской.

Даже ремонт уже не так интересовал меня: дни были заполнены делами и хлопотами. А с конца весны к этому добавились еще и заботы о сохранении запасов. Погода стояла дождливая: даже насушить травы на чай и лекарства оказалось не так и просто.

***

ОСВАЛЬД

Этим летом мне без конца приходилось напоминать себе, что смирение – это добродетель.

Я с глухой тоской вспоминал свою колхозную технику, которой всю жизнь привычно обрабатывал поля, считая ее наличие обязательным. Здесь вместо нормальных тракторов «Беларусь» и отличных инструментов: плугов, железных борон, культиваторов и прочего, у меня были утомленные крестьяне, уставшие кони и кошмарные деревянные плуги.

Матерь Божья! Эти плуги даже не были колесными! Более того, часть народа до сих пор пользовалась даже не плугами, а деревянными сохами. Конечно, пахать плугом тяжелее: умение требуется. Но соха поднимала пласт земли всего на десять-двенадцать сантиметров, и о нормальной обработке почвы речи не было.

Конечно, за остаток зимы кое-что я смог поправить. В частности, сейчас у меня на полях работали уже восемь колесных плугов, режущие части которых были железными. Даже я, человек с достаточно большой властью и деньгами, не смог позволить себе больше. Каждый из этих плугов мне достался, условно говоря, по цене новенького «Ламборджини». Железо стоило не просто дорого, а очень дорого.

Надо сказать, что плуги мои вызвали повышенный интерес со стороны местных хозяев. Я охотно и подробно отвечал на любые вопросы, а про себя внимательно наблюдал, кто именно из хозяев интересуется. Вот на их земли и стоит обратить пристальное внимание. Скорее всего, именно эти люди первыми попробуют нововведение. И именно они – опора графства.

Как на грех, лето было отвратительно дождливым и холодным. Лучше всего в этот год уродились огурцы и капуста. Их вообще не пришлось поливать. Зато, когда колос начал наливаться, я с отвращением увидел «старых знакомых»: желтую ржавчину и спорынью. Глядя на поля, пораженные этой дрянью, я понимал, что в лучшем случае потеряю процентов двадцать урожая.

Отдельных седых волос мне стоило создание необходимых для просеивания зерна примитивных механизмов.

Самым сложным было изготовление сит с ячейками нужного диаметра: все приходилось делать на глаз.

За всеми этими новшествами многие люди наблюдали с каким-то недоумением, чуть ли не с опаской. К концу лета я заметил, что при появлении моей персоны крестьяне и рабочие крестились чаще, чем обычно, и старались не подходить близко. Это настораживало и слегка пугало.

Я помню девяностые, помню бушующие массы народа в России и прекрасно знаю, на что способна обезумевшая толпа. Колебался я недолго: Клэр должна знать, что далеко не все у нас идет гладко. Один раз я уже накуролесил.

Обманывать ее доверие еще раз просто непозволительно. Разговор был не такой тягостный, как я ожидал.

— Ты не переживай, Освальд. Конечно, суеверий у местных хватает, но ты-то здесь чужак и вполне можешь сослаться на то, что так выращивают хлеб где-нибудь в другой стране. Ну, вроде как ты там когда-то бывал и сам лично видел: мол, и хлеб от этого вкуснее становится, и мука лучше хранится. Просто объясняй всем, кому можешь, в первую очередь хозяевам, что и зачем делаешь. Глядишь, они и привыкнут к твоим странностям.

Клэр немного помолчала и задумчиво добавила:

— Ты слышал от местных рассказы про волны?

— Я не только слышал, но и сам наблюдал. Два года назад такая волна прокатилась по столице и Северным землям. Не хочу тебя пугать, но народу погибло очень много. Это я с принцем отсиживался в замке, и нам повезло – никто не заболел. Но даже его королевское величество не уберегся и погиб именно в ту волну.

— Конечно, может это мои домыслы… Но знаешь, Освальд, я что-то такое читала раньше… Ты не думаешь, что это была никакая не волна, а самое натуральное отравление спорыньей?

Я никогда не считал себя тупым. Может, я и не семи пядей во лбу, но, обычно -- два и два сложить могу…

Мысль о том, что я проглядел столь очевидное, казалась мне просто дикой. От волнения я даже не смог сидеть: вскочил, как дурной, сорвал с колен салфетку. Бросив ее на стол, подошел к окну и прижался лбом к прохладному стеклу: «Вот я дура-а-ак! Почему я не смог сопоставить очевидные факты? Ведь тогда, во время выполнения поручений короля, я мотался в сторону севера и не единожды слышал жалобы от местных, что прошлый год было отвратительно дождливое и холодное лето. Понятное дело, здесь нет никаких фунгицидов, и зерно ничем не обрабатывают. Я сам в этом году толком не успел посевной материал осмотреть и подготовить… Но чтоб так! Не увидеть бросающиеся в глаза вещи! Господи, спасибо тебе за Искру в моей жизни!»!

Я испытывал странную смесь чувств: восторг и какое-то даже умиление при взгляде на Клэр, и дикое облегчение оттого, что мне стали понятны наши последующие действия. Закралась даже некая крамольная мысль: «Может быть, Господь для того и перенес нас сюда, чтобы мы смогли немного помочь этому миру?!».

Так это или не так, скорее всего, мы никогда не узнаем. Посмотрев на Клэр, наблюдавшую за моей беготней, я осторожно спросил:

— Как ты думаешь, Искра, как мы должны сообщить об этом всем остальным?

Она посмотрела на меня с ласковой улыбкой, как на неразумного ребенка, и ответила:

— Очень просто, Освальд.

ОСВАЛЬД

Благовидным предлогом для моего визита в храм и беседы с отцом Таисием стала предстоящая свадьба. Кроме того, помня о месте церкви в этом мире, я счел за благо поинтересоваться, как правильнее выплатить церковную десятину. Только ли натурпродуктами или потребуется что-то другое?

Как владыка здешних мест, в глазах священника я имел огромный вес, и приняли меня со всеми возможными экивоками и поклонами. День был дождливый, и отец Таисий распорядился подать к столу горячий глинтвейн.

Возмущаться моим браком он себе позволить не мог: не по чину простому священнику поучать графа. Но вот то, что соседи не слишком довольны, понять мне дал.

— Апостол Петрониус в проповеди на берегу озера Чар сказал: «Не судите овец из стада младого и Отец Всевышний не осудит вас». Только ведь это, ваше сиятельство, для человеков разумом одаренных сказано. А люди-то слабы и убоги, и заповеди нарушают, сердцем не дрогнув. Да и живем мы с вами, – тут он перекрестился, машинально глянув на икону, висящую в углу комнаты, – не в Царствии Божием живем, ваше сиятельство.

Конечно, и обиженных хватает… Сами знаете, сколь народу на войнах погибло, да от волны повымерло.

Хороших-то женихов всегда недостаток, – как-то жалобно вздохнул он. – Вот и ропщут слабые духом на судьбу свою. А вы их, ваша светлость, не осуждайте. На слабых не гневайтесь. Поболтают и угомонятся. Хотя и сами вы, господин граф, с помолвкой этой сильно поторопились, – слегка осуждающим тоном добавил святой отец.

Напоминание о моей собственной глупости было не слишком приятно, и я поморщился. Похоже, отец Таисий это заметил и заговорил уже более почтительно и торопливо:

— Не гневайтесь, господин граф. Ежели от храма Божьего какие наставления вам поступают, надобно прислушиваться. Потому как выражают они не только Божью волю, но и на власти местные оглядываются.

— Отец Таисий, вы же сами оглашали нашу помолвку. Я не понимаю, чем вы недовольны теперь.