Мне обязательно помощь потребуется.

Все молчали, а Иришка даже отступила на шаг, прячась в небольшой толпе.

— Ребята, это не шутка. Мне будет нужна помощь, – настойчиво повторила Ольга. Встретилась взглядом со мной, и я, сам не знаю как, согласно кивнул.

Ольга еще раз оглядела остальных и строго приказала:

— Собирайся!

По дороге она строго выговаривала:

— Не вздумай при виде крови в обморок падать. Мне с тобой возиться будет некогда.

— А что я делать-то буду?

— Подавать все, что скажу. Делать, что велю. Тем более у нас выбора все равно нет. Да ты не дрожи. Бывала я уже на родах. Не сама, конечно принимала, но если роды нормально пройдут -- справимся.

— А если...

— Не каркай!

Это были довольно расплывчатые пояснения, и первое время меня изрядно потряхивал от какого-то нервного возбуждения. Пугало все: и стонущая молодая женщина с огромным вздутым животом, оплетеным голубоватыми венами, и перепуганный, бестолково мечущийся парень, которого Семенович ласково прихватил под руку и куда-то увел. И даже Ольга, деловито раскладывающая на столе какие-то лекарства, шприцы и торопливо объясняющая мне, что и как называется, казалась слегка жутковатой.

Она долго и тщательно мыла руки, заставив меня сделать то же самое, а потом еще и протереть все спиртом.

Шприцы уже кипятились на плите в небольшой металлической коробочке. Попутно Ольга гораздо более ласково разговаривала с роженицей и держала себя так, как будто у нее этих самых родов за плечами по пять каждый день.

Первое время моей задачей было держать Марьяну за руку и вытирать ей пот, пока Ольга меряла давление и заговаривала ей зубы:

— Ай, не обращай на него внимания, милая. Он медбрат и таких, как ты, повидал не одну и не двух. И вообще: из мужиков, говорят, самые хорошие гинекологи получаются. Срок у тебя хороший, а что на недельку раньше, так, наверно, пацан. Мальчишки они все торопливые. И пульс у тебя в норме, и давление… нечего волноваться. Не ты первая, не ты последняя. Сейчас я тебе укольчик сделаю, и полегчает.

Первое время я был просто в панике, стараясь отвернуться от Марьяны, чтобы она не заметила, как пугают ее глухие стоны и побелевшие костяшки пальцев, которыми она сжимала мою руку до синяков. В какой-то момент — я даже не заметил, когда именно — отступили и жалость, и испуг. Я выполнял команды Ольги и учил дышать роженицу, массировал ей руки и отвлекал разговорами, когда велели.

Роды были достаточно стремительными, и уже через четыре часа Ольга приняла у Марьяны крепенькую голосистую девочку. Я держал малышку, пока девушка перерезала пуповину, и испытывал совершенно удивительное чувство.

Дальше все было проще: к вечеру приехала скорая, и мать с малышом увезли в райцентр, прихватив чуть пьяноватого и счастливого молодого отца. А я на всю жизнь избавился от брезгливости и страха крови. Даже потом, когда помогал принимать роды у нашей лучшей кобылы, меня не воротило ни от крови, не от последа. Зато всегда, когда на свет появлялось новое существо, я переживал один и тот же потрясающий момент: понимал, что снова стал свидетелем чуда!

***

КЛЭР

Отъезд герцога и Освальда задержался еще на пару дней по моей вине. Муж страшно переживал за то, как я там останусь одна. Он отказался брать с собой охрану, и мне пришлось поскандалить, чтобы он прихватил хотя бы четверых солдат с капралом.

-- Мне все равно, что в дороге тебя будут охранять войска герцога. Ты понимаешь, что в Дольфенберге солдаты герцога не будут бегать за тобой? Лучше не зли меня, дорогой! Мне нельзя нервничать!

Освальд ухитрился поскандалить даже с Гронтом, который не хотел отпускать хозяина в столицу одного:

— Я оставляю здесь самое ценное! А ты смеешь мне перечить!

— Так, господин, чем же я хозяюшке нашей помочь смогу?! Неужели не найдется толковых женщин, кто за ей присмотрит?

— Найдется или не найдется – неважно. Тебе я доверяю больше, чем каким-то там бабам.

— Ну, господин, как прикажете. А только тревожно мне за вас: ктой-то тама, в столице-то, присмотрит за вами.

— Гронт, я не маленький мальчик. Поверь, найдется кому мне рубашку постирать и сапоги почистить, – Освальд даже фыркнул от возмущения, как большой рассерженный кот.

Вместе со мной в замок ехал мэтр Олдэн Баррет, тот самый управитель графства, которого обещал послать герцог. С этим управляющим Освальд разговаривал долго и нудно, всячески настаивая на том, чтобы любое мое желание или приказ выполнялись немедленно. Мне даже показалось, что из-за моей беременности муж слегка сошел с ума.

Конечно, я шучу. Но надо сказать, что и меня изрядно потрясла эта новость. Мысль о том, что мне не нужно проходить никакие лечения, что я смогу, как любая здоровая женщина, выносить родного, кровного ребенка, казалась мне совершенно восхитительной.

Я много раз в течение дня прислушивалась к своему телу, но пока, увы, не чувствовала никаких изменений или шевелений, кроме регулярной утренней тошноты. Вроде бы взрослый человек и умом прекрасно понимала, что ждать чего-то этакого при сроке чуть больше месяца просто смешно… Но все же с неким трепетом вновь и вновь клала руку себе на живот, ожидая волшебства.

До отъезда Освальда я держалась молодцом и ни на секунду не показала мужу, как меня пугает его отъезд. Я прекрасно понимала, что сейчас, после разговора с герцогом и кардиналом, отказаться от поездки он не может никак. И все же, когда кавалькада тронулась в путь и заскрипели колеса обозных телег, я вернулась в отведенную нам комнату и от души наревелась.

Путь в замок занял несколько дней. Но благодаря присутствию мэтра Олдэна, прошел весьма спокойно. По первому моему слову делали остановки. Если исключить утреннюю тошноту, то поездка была неторопливой и даже приятной.

В замке новость о том, что я жду ребенка, разнеслась почти мгновенно. Слуги, и без того достаточно послушные, теперь кидались выполнять мои просьбы почти бегом. Через несколько дней новость просочилась в Алмейн, и еще через неделю с визитами начали прибывать благородные дамы графства.

КЛЭР

Без Освальда было плохо, тоскливо и неуютно…

Все знали о том, как он относится ко мне, поэтому любое желание или приказ исполнялись мгновенно. Никто не осмеливался мне перечить. Но каждый вечер, укладываясь спать, я чувствовала себя так, будто от меня оторвали огромную часть души и мыслей. Мне настолько не хватало мужа рядом, что иногда я с трудом сдерживала слезы.

Благо, что изначально приучила Мирин не ночевать в господской спальне. Пусть она и была спокойной и заботливой, но утешить меня в этой ситуации все равно не могла. Зато легко вызвала бы раздражение, попытавшись успокоить.

Не знаю, гормональный это сбой был или просто Освальд меня набаловал своей любовью и опекой, но первый месяц без него меня раздражало абсолютно все. Иногда, особенно во время визитов соседей, я с трудом сдерживала это самое раздражение и не позволяла себе разговаривать с гостями грубо. Впрочем, как выяснилось, у местных прекрасно развито чувство опасности: они каким-то неведомым мне способом раньше меня понимали, что я близка к срыву, и начинали торопливо раскланиваться.

Так вели себя не только женщины, но и мужчины. Пили чай, немного беседовали о пустяках. Мне привозили небольшие подарки, как правило, тонкие ткани на пеленки. А потом, чувствуя мое настроение, гости спешили попрощаться.

Однако постепенно я привыкла и смирилась с тем, что мужа нужно просто дождаться. Может, утихли гормональные бури, а может, сменилась погода на улице, но я стала спать спокойно, да и настроение перестало метаться от нуля до минус бесконечности. Именно это время и выбрала для визита моя бывшая свекровь.

Когда Мирин сообщила, что в гостевой меня ожидает госпожа Розалинда, я невольно поморщилась. Однако, поскольку до этого общалась со всеми остальными гостями, мне показалось невежливым отказать ей в приеме.