Я отлеживался в постели столько, сколько мог, почти каждый вечер беседуя со своим слугой. Окружающий мир все больше и больше переходил в категорию «реальность». Слава Богу, что мой носитель не имел друзей при дворе, иначе я бы очень быстро засыпался на незнании обычаев. Тем не менее мне довольно регулярно приносили подарки от каких-то местных господ. В основном вино от мужчин, иногда фрукты для героя от прекрасных дам.

Сами же дарители к визитам не допускались по приказу лекаря.

Я не знал даже, нужно ли как-то отвечать на эти презенты. Благодарственное письмо или записка дарителю?

Ответный сувенир? Решил, что в случае нужды принесу извинения. Через три недели мне разрешили вставать и ходить по комнате.

К счастью, от провинциального барона никто и не ждал знания этикета. Однако, поскольку официальное награждение моей особы должно было быть торжественным, мне в учителя прислали одного из дворцовых служащих: вертлявого, несколько манерного, но весьма сведущего в этикете барона фон Бентона. Более того, его королевское величество позаботился о том, чтоб снабдить меня не только дорогой тростью, на которую я старательно опирался при ходьбе, но и самым роскошным костюмом, сшитым по последней придворной моде.

За время болезни я уже успел изучить содержимое сундука своего предшественника и, честно говоря, был в ужасе от его нищеты. Тем более, что, по словам слуги, наследные земли – две деревушки были полностью разорены, практически безлюдны и баронский дом наполовину разрушен. Так что этот самый сундук, содержавший большей частью грязные чулки, подштанники, которые явно носили не одну неделю, несколько замызганных рубах и неподъемно тяжелый кожаный плащ – это и было все имущество, положенное мне от судьбы.

Барон фон Бентон учил меня долго, без конца придираясь к мельчайшим шероховатостям. Объяснял: как идти, как кланяться, что и кому говорить. Больше всего я опасался, что перепутаю служащих, которые будут участвовать в церемонии. Кроме мажордома, который должен был распахнуть мне дверь и являлся ни много ни мало виконтом, то есть изначально стоял выше меня по социальному статусу, существовал еще и глашатай, который должен был выкрикнуть мое имя.

— Вы, любезный барон, учтите, что поступок ваш вызвал большой интерес у всех во дворце. К вам будут подходить, знакомиться. И тут очень важно не перепутать! Вас спасет система трех ключей!

— Что еще за три ключа, господин барон?

— У каждого придворного, кому разрешен вход во дворец, с левой стороны, прямо над сердцем, прикреплен ключ.

Ключи, любезный барон, существую трех видов: бронзовые, серебряные и золотые.

Казалось бы, тут все просто: чем дороже металл, тем выше положение этого обладателя этого ключа. Но, увы, это было еще не все. Каждый из ключей отличался еще и по форме. И важность носителя нужно было определять по головке.

Головка ключа могла быть самой простой формы – округлая или овальная. И в своем золотом или серебряном ранге такой носитель занимал самое низкое место. Следующая ступень – это головка ключа, украшенная завитушками.

Барон фон Бентон с гордостью продемонстрировал мне свой собственный символ положения и даже позволил рассмотреть его. Начищенный до блеска серебряный ключ обладал головкой, украшенной всевозможными излишествами. Размер его был стандартно невелик: примерно с большой палец мужчины. Но чеканка поражала сложностью и изысканностью. На головке ключа уместилась целая картина, изображающая волка, держащего в зубах зайца. И все это крошечное великолепие пряталось в венке из роз. Надо сказать, что работа ювелира была восхитительно тонкой.

Самый высокий ранг в каждой из трех видов занимали ключи, украшенные драгоценными камнями.

— Только члены королевской семьи имеют право носить золотой ключ с рубинами. Владетельные герцоги носят изумруды. Его королевское величество говорил о том, что подарит вам титул графа. Значит, на вашем ключе, барон, будут сапфиры. А вот каким по качеству будет ключ – бронзовым, серебряным или золотым, мы узнаем в тот день, когда вас наградят. А теперь, любезный барон, еще раз покажите, как вы будете кланяться его королевскому величеству…

Все же время, которое я провел в постели и практически в одиночестве, сыграло со мной дурную шутку. В день награждения, отмытый собственным слугой, разодетый в дорогущий, не гнущийся от золота камзол, я чувствовал себя как актер на сцене драмтеатра, который не знает своей роли.

По дороге к залу мне улыбались и кланялись мужчины и женщины, у меня осведомлялись о здоровье и превозносили мою доблесть в бою, мне пели панегирики за храбрость и ловко подкладывали за манжету камзола записки. Эта манжета, как выяснилось, называется обшлаг. Записок было столько, что на правой руке рукав просто раздулся. Меня выручил сопровождающий, барон фон Бентон.

— Дорогой барон, вам будет неловко кланяться, имея такой груз тайн, – деликатно заметил он. – Если вы мне доверяете, то я посоветовал бы вам оставить хотя бы часть этих очаровательных посланий мне на сохранение.

Будет неловко, дорогой друг, если во время поклона королю из вас посыпятся любовные записки! – закончил он с тонкой улыбкой.

Именно это я и сделал: выгреб все сложенные в элегантные оригами послания и проследил, как барон Бентон сваливает их в большую серебряную чашу, которую он потребовал у лакея.

Сам мой проход между рядами придворных я помню несколько смутно: лица сливались настолько, что я не всегда мог отличить мужчину от женщины. Выручали только бороды: тут я, по крайней мере, был уверен, что вижу мужчину.

По результатам стояния перед Альбертусом Четвертым я был награжден кучей всего на свете. Глашатай, занимающий нижнюю ступеньку у трона, зычным голосом перечислял посыпавшееся на меня богатство: личные покои в крыле принца, кошель с приличной суммой золотых, пять камзолов по моему выбору из королевской мастерской, право сидеть за большим королевским столом без приглашения и плюсом ко всему – графский титул.

Я собирался было уже кланяться и благодарить, но заметил, что глашатай берет второй свиток и снова замер, слушая, чем меня наградил наследник престола. Три коня из личной конюшни, кличек которых я не запомнил, но по восторженному вздоху мужчин в зале догадался, что это очень круто, саблю и кинжал из дамасийской стали из личной коллекции принца, упряжь на коня, отделанная серебром и самоцветами — из личных запасов принца, кошель с золотом, сумма в котором была только на треть меньше королевского подарка, и вишенкой на торте – право входить к принцу без доклада.

Сам принц все это время сидел на ступеньку ниже отца на легком вычурном стульчике и ласково улыбался, стараясь меня подбодрить. Мне кажется, все видели мою растерянность. В ответной речи я начал благодарить королевскую семью за милость. Возможно, я запамятовал что-то из подарков, но меня спасло то, что в моих руках все еще была трость. Кланяясь королю и принцу, я ухитрился неуклюже уронить ее и чуть не упал, пытаясь подобрать. Король, недовольно поморщившись, объявил:

— Граф фон Ваерман, лекарь убедил меня, что вы совершенно здоровы. Но я вижу, что вы не готовы еще к несению службы. Ко всем своим дарам я добавлю еще один: две недели отдыха от службы, которые понадобятся вам, граф, для окончательной поправки здоровья и обустройства на новом месте.

После этих слов принц встал со своего места и приколол мне на грудь золотой ключ с сапфирами. Головка этого ключа содержала чеканное изображение моего нового герба. Эту тонкую работу я рассмотрел только следующим утром, уже после переезда в новые покои, которые теперь становились моими.

Мне отвели три комнаты и маленькую каморку для моего слуги. Конечно, там не было королевской роскоши, но и назвать эти покои скромными язык бы не повернулся. В наличии была и позолота на светильниках, и всякие там бархатные шторы-пологи-подушки. А бонусом к этому шел огромный резной буфет в углу, в котором за прозрачными дверцами хранились кубки, кувшины и увесистые стеклянные бокалы, оплетенные бронзой или медью. Весь низ буфета, скрытый резным деревом, был уставлен запечатанными кувшинами и бутылкам с вином.