Неожиданную помощь я получил со стороны королевы Эллины. Родив королю двух дочерей и чувствуя недовольство его величества, королева молила Господа о ниспослании ей сына и наследника. Потому она сразу же безоговорочно встала на сторону церкви. Ее величество не только пригласила меня посещать ее малые приемы, но и всячески показывала, как она расположена ко мне. В начале весны, когда я наконец-то добился разрешения покинуть Дольфенберг и собирался отправиться домой, ее величество сделала мне весьма богатые подарки для моей жены, сказав напоследок:

— Надеюсь, граф Ваерман, Господь пошлет вам сына и наследника.

Это было все, что беспокоило королеву сейчас. Сын и наследник! А мне, признаться, было все равно, кто у нас родится. Главное, чтобы малыш был здоровеньким. Увы, уровень современной медицины был слегка ниже плинтуса. Потому я еще до отъезда начал выспрашивать о местных травницах, собираясь на любых условиях забрать с собой самую лучшую.

Я был счастлив свалить из этого сумасшедшего дома. Меня не пугало то, что на дорогах распутица, что весенняя погода неустойчива и в любой момент яркое солнышко может сменить снежным заносом. Все эти препятствия казались мелкими и незначительными, потому что дома меня ждали Клэр и мой будущий ребёнок.

КЛЭР

Карету изрядно покачивало, так как дорога к храму была наезжена гораздо хуже, чем дорога к городу. Однако этот путь был немного короче и проходил не через скучные поля, занесенные сейчас снегом, а через лес по старой неширокой просеке.

Основную часть деревьев вырубили еще когда строили Альмейн. Но потом, говорят, старый граф запретил вырубку, и небольшой природный лесок слегка восстановился за те годы, что был заброшен. Просеку выкорчевали еще тогда, при старике. Но пользовались сейчас этой дорогой не слишком часто. Она вела от замка к храму, и кроме жителей замка больше по ней никто и не ездил.

По этой дороге, точнее, просто широкой тропе, пару раз в неделю, в свой выходной день, добирались до храма слуги на специально выделенных господских телегах. Освальд изначально оговорил это, нанимая людей. Мне не хотелось держать церковника при замке: воспоминания о матери настоятельнице были не самые приятные. А муж всегда шел мне навстречу.

Для многих же слуг и солдат посещение храма было своеобразным развлечением: этаким клубом, где они встречали знакомых из города, могли вволю посплетничать, узнать свежие новости и потом сходить в гости к своим приятелям или родне. Без этого жизнь в замке казалась бы им слишком уж тоскливой.

Так что я, слегка отодвинув шторку на окне, с удовольствием наблюдала за проплывающими могучими заснеженными елями и редко встречающимися березами, покрытыми пушистым инеем.

Через час с небольшим, когда я и госпожа фон Краузе выходили из экипажа у храма, грязную, покрытую налетом сажи картину средневекового городишки ласково золотили холодные лучи зимнего солнца. Изо рта шел пар, было немного морозно.

Народу собралось не так и много, потому своего бывшего свекра с женой я увидела почти сразу. Мне показалось, что старый барон слегка поправился, да и выглядел в целом бодрее, чем раньше. Они подошли поприветствовать меня.

Пока Розалинда торопливо бормотала благодарности, я успела поздороваться еще с несколькими соседями, которые сочли нужным прибыть на молебен. Больше всего меня удивило присутствие матери настоятельницы.

Она скромно держалась за спиной госпожи Розалинды и не поднимала на меня глаз, часто и суетливо крестясь.

В храме стоял крепкий запах каких-то благовоний, и два камина еще не успели прогреть выстывшее за ночь помещение. Люди занимали места на скамейках, ёжась и плотнее кутаясь в плащи и шубы. Я уже привычно наклонила свечу чуть в сторону от себя, чтобы не надышаться дымом, и под монотонный голос священника действительно начала думать о баронете.

«Он ведь и в самом деле был психопатом. Возможно, если бы его обследовала нормальный врач, он нашел бы у Рудольфа какие-нибудь серьезные диагнозы. Не может же, в самом деле, обычный человек быть настолько омерзительным и злобным? Или же на него повлияла вседозволенность, и поэтому он вырос таким чудовищем?».

Не знаю, насколько искренне молились соседи, а я, даже зная, что этот человек уже мертв, не могла найти в своей душе ни капли сострадания или прощения. С этими совсем не благочестивыми мыслями я и дождалась окончания молебна, установила свечку перед иконой, перекрестилась и вышла из храма.

— Госпожа графиня, – меня почти у самой кареты догнал голос свекрови. Пришлось задержаться и повернуться к ней.

— Госпожа графиня, совсем забыла попросить вас… Я, ваше сиятельство, когда подарочек вам передавала, крест золотой уронила. И крестик-то сам не велик, но это еще покойной матушки моей подарок. Сразу не подняла, с вами заговорилась, а потом и забыла… -- свекровь просительно заглядывала мне в глаза, как будто боялась отказа.

Я молчала, скорее от растерянности. Кроме того, не могла вспомнить, убирали ли за эти дни в зале. До сих пор я ни разу не сталкивалась с воровством в собственном замке, и мысль, что кто-то из слуг мог прибрать чужое украшение, была весьма неприятной.

— Если вы позволите, госпожа графиня, пусть бы муж мой с вами сейчас поехал? Вы бы при нем прислугу и допросили. А уж он непременно мне крестик привезет.

Пожалуй, это было вполне разумно, но я предложила бывшей свекрови:

— Места в карете достаточно, госпожа Розалинда. Вы вполне можете поехать вместе со мной и сами расспросить прислугу.

— Ой, я бы и рада! Да только сюда-то нас привезла мать настоятельница, и я матушке обещала небольшое пожертвование для монастыря на богоугодные дела. Так уж, пожалуйста, госпожа графиня, пусть муж мой съездит. А матушка меня домой отвезет и что я ей обещала, получит.

Барон, которого аккуратно поддерживал под локоть Ханс, уже подошел к открытой коляске настоятельницы и нетерпеливо переминался, поджидая хозяйку. Садиться в экипаж без нее было не слишком вежливо. Я вопросительно глянула на госпожу фон Краузе и, дождавшись разрешающего кивка, ответила:

— Ну что ж, не вижу препятствий. Пусть Ханс приведет господина барона, и он сможет лично присутствовать при разговоре со слугами.

Розалинда несколько раз поклонилась и со словами: «Сейчас-сейчас, госпожа графиня», торопливо отошла к коляске настоятельницы. Разговор между мужем и женой неожиданно затянулся, барон хмурился и явно не понимал, чего добивается жена. В какой-то момент она даже повысила на него голос, и он, нетерпеливо махнув рукой, зашагал к моей карете.

— Прошу прощения, госпожа графиня.

— Господин барон, вы можете по-прежнему звать меня Клэр, – я мягко улыбнулась слегка раздраженному старику и пригласила: – Присаживайтесь и накиньте плед. Сегодня немного морозно.

Наш разговор в карете на обратном пути был достаточно теплым и дружелюбным. Оживившийся барон с удовольствием рассказывал мне о том, сколько и чего успели сделать за год с помощью управляющего:

— …и эти поля отдали под озимые! А еще господин граф посоветовал зерно просеять. И такие-то дружные всходы поднялись! Да даже и этой зимой голодать никто не будет: и урожай гожий оказался, да и лишнего господин граф не спрашивал. Дай ему Бог здоровья! – при этих словах голос барона слегка дрогнул.

Старик и в самом деле любил свои земли и сейчас, когда у него был хороший помощник и он мог распоряжаться ими лично, тихо радовался восстановлению баронства.

Для нас, едущих в карете, нападение началось с визгливого ржания одного из коней. Сперва экипаж сильно мотнуло в сторону, он стал крениться в левую сторону, и в какой-то момент мне даже показалось, что он сейчас перевернется, но нет…

Госпожа Краузе вскрикнула, не удержавшись на сидении, и соскользнула нам под ноги. Барон, я заметила мельком, уперся длинными ногами в противоположное сидение и судорожно вцепился в ручку на дверце. Я потянулась, одной рукой держась за кожаную петлю, второй – пытаясь помочь компаньонке, но нас тряхнуло еще раз…