Рынок Хагенбурга разительно отличался от базара в Альмейне. Он тоже был достаточно шумный и несколько бестолковый. Но все же здесь для живности существовал отдельный край, а продукты и ткани продавали в центре длинных-длинных рядов, между которыми толпился народ. Здесь было чище и цивильнее, между рядами изредка мелькали синии плащи местной стражи.

Выдвинулись мы следующим образом: первой шла я, сразу за мной шаг в шаг Освальд, а уже за ним шестеро сопровождающих нас солдат.

В толпе, слегка одурев от шума и толчеи, я взяла его за руку, боясь потеряться. Солдаты с трудом протискивались за нами. Мы бродили от прилавка к прилавку, и мой спутник поощрял тратить деньги на любую приглянувшуюся вещь, только улыбаясь моей радости. Я закупилась не только пряностями и посудой. Освальд сам выбрал и купил мне роскошное ожерелье с яркими гранеными камушками, которое продавал торгующий тканями купец. Именно купец и оценил дорогой мех графского плаща и солдат, сопровождающих нас. Порылся под прилавком и вынул на свет бархатную тряпицу. Развернул и, бдительно глядя на Освальда, сказал:

— А вот, ваше благородие, на заказ привез… А только покупатель-то помер. Вашей госпоже очень бы подошло!

Не желаете примерить?

Сложного и искусного плетения золотая цепь посверкивала алыми каплями подвешенных рубинов. Семь камушков, казалось, светятся сами по себе. Центральная, самая крупная капля прямо вспыхивала в холодных лучах солнца. Цена была аховая, но Освальд даже торговаться не стал:

— Берем! А сережки и остальное в комплект закажем у ювелира в лавке.

— Дорого-то как! Может, ну его? – боязливо спросила я.

— У графини, радость моя, должны быть графские побрякушки, – улыбнулся он в ответ.

Ожерелье, упакованное в бархатный лоскут и спрятанное дополнительно в холщовый мешочек, перекочевало из рук купца ко мне в сумку. Я, незаметно для остальных, с благодарностью сжала пальцами руку Освальда и почувствовала ответное теплое пожатие.

КЛЭР

Самое ценное я складывала в сумку на боку, но тяжелое Освальд отдавал солдатам. Покупок становилось все больше, и вот уже третий солдат отправился к карете, чтобы оставить там вещи: рулоны тканей, целый мешок медной посуды, корзину лимонов и прочие нужные штучки.

Рынок все не кончался. И через пару часов я почувствовала легкую усталость.

— Чайку бы сейчас горяченького! И вон смотри, горячие вафли продают!

— Клэр, не стоит. Здесь тебе нальют взвар или глинтвейн в ту же посуду, из которой до тебя пили другие покупатели. Дома – все, что ты захочешь, а здесь не нужно.

— Как-то я не сообразила… Да уж, пожалуй, не буду рисковать. Давай тогда купим яблок? Смотри, какие красивые! И вкусные наверное! У тебя же есть во фляжке вода? Можно будет сразу сполоснуть и съесть. -- Хорошо, выбирай! -- Освальд широко махнул рукой в сторону приглянувшегося мне прилавка.

Пока я перебирала у прилавка яблоки, ближе к уже пройденному нами центру рынка что-то случилось, и часть народу с дикими воплями: «Держи вора! Держи, держи! Ой, люди! Ой, уби-и-или!!! Ловите их, хватайте!!!» ломанулась по тому проходу, где стояли мы с Освальдом. Он моментально прижал меня к себе и потащил куда-то в сторону. Солдат просто растворило в оголтелой толпе, правда, заметили мы это не сразу -- Освальд тянул меня не оглядываясь и не отвлекаясь.

Напор был такой, что снесли несколько прилавков с фруктами, и хозяева, охая и ругаясь, пытались собирать рассыпанные под ноги плоды. Безнадежно…

Толпа сплошным потоком валила, как сумасшедшая, не видя ничего на своем пути. Мы постарались быстрее выбраться из безумной суматохи. Освальд крепко держал меня за руку, не отпуская ни на миг, и буквально выволок из людского потока к относительно свободным рядам. Яблоки, всего две штуки, я машинально прижимала к груди так, что чуть не раздавила сочные плоды.

Самое неприятное было то, что во время этого людского водоворота где-то окончательно отстали и потерялись охранявшие нас солдаты. Их даже винить нельзя: так плотно валил народ, что их просто “смыло”. Мы-то к началу беспорядков находились ближе к прилавку и проходу в следующие ряды. Освальд слегка нахмурился, обнаружив пропажу, и обхватил меня рукой за плечи, посильнее притиснув к себе.

— Может быть, вернемся? Ты устала. Завтра сможем съездить еще раз.

— Нет, давай еще походим, а завтра пойдем на другой рынок. Я бы хотела еще взглянуть на сушеные травы. Вон, видишь, ближе к концу рядов продают? Пошли туда, а потом уже домой.

— Как скажешь, Клэр.

Мы нашли место чуть поспокойнее, на самой окраине рынка, у задней стены какого-то продолговатого строения, прошли между несколькими пустыми прилавками и решили чуть передохнуть именно тут. Я уселась на старый спил дерева, который, похоже, заменял кому-то из торговцев стул, и с удовольствием впилась зубами в нежно-зеленый яблочный бок.

Вот тут и произошла эта история, которая заставила меня посмотреть на Освальда чуть по-другому.

На боку у меня висела небольшая сумка, в которую я сложила купленные на рынке пряности: черный перец, ванилин и корицу. Цены на такое лакомство были пугающие, но Освальд велел не экономить, и три увесистых мешочка я таскала с собой вместе с ожерельем и мотком роскошных кружев. Наверное, бандюки видели, чем именно набита сумка, а возможно, отследили и то, что охрану мы потеряли. Во всяком случае, напали они не на Освальда, а именно на меня.

Просто спокойно разговаривая о своем, мимо нас шли трое, а потом двое из них синхронно оперлись рукой о пустой прилавок и мощным броском перекинули свои тела к нам.

И вот уже между мной и Освальдом оказались чужие люди. Рывок был силен: я думала, мне просто руку оторвут…

Дальнейшее развитие событий я наблюдала, сидя на грязном затоптанном снегу. Воров было трое. И не дети или подростки, как пишут в книгах, а вполне себе взрослые матерые мужики, не слишком молодые даже, но крепкие физически. Да и одежда на них была не из дешевой: длинные куртки подбиты мехом, на ногах тяжелые сапоги.

Тот, который сорвал с меня сумку, уже уходил, а его отступление прикрывали двое товарищей. Один из них держал в руке небольшое, странно изогнутое лезвие.

Они стояли между мной и Освальдом. Тот, что был с ножом, загораживал графу выход между двумя прилавками.

Возможно, Освальд и дал бы им спокойно уйти, если бы стоящий рядом со мной и радостно щерившийся наполовину беззубым ртом мужик не пнул меня в бок так, что я вскрикнула и невольно зажмурилась от боли.

Может быть, пнул он от ощущения собственной безнаказанности, а может, и из садистского желания причинить боль беспомощному.

Когда я открыла глаза и проморгалась от навернувшихся слез, тот, который раньше держал нож, преграждая путь Освальду, уже валялся на снегу с неестественно вывернутой рукой и стонал. А мой граф совершенно зверски и безжалостно месил кулаками пнувшего меня урода…

Несколько секунд я восстанавливала дыхание и соображала, что делать, а потом открыла рот и завизжала так, что Освальд бросил окровавленного вора и резко повернулся ко мне:

— Что?! Тебя ранили?! Где болит, Искра?!

***

ОСВАЛЬД

Серьезным бойцом я никогда не был, да и не стремился стать им. Весь мой опыт свелся к тем самым пяти годам секции бокса, которые я потратил на спорт в институте. И больше на продолжение всей своей жизни: ни в боях на ринге, ни в реальных драках участвовать мне не приходилось. Для поддержания формы вполне хватало турника и утренней пробежки.

Нет, разумеется, конфликтные ситуации бывали, но как-то вот всегда удавалось решить их мирным путем. Так что долгие годы я считал себя человеком спокойным, выдержанным и к агрессии абсолютно не склонным.

Однако, когда Искра вскрикнула, я мгновенно и абсолютно точно понял смысл фразы: «У меня забрало упало».

Правда, осмыслить это самое понимание я смог уже сильно потом, когда соперник перестал сопротивляться и я наконец-то услышал жалобный голос Искры: