– Нечего хныкать. Пока ничего не произошло.

– Ты сам-то в это веришь? – возразила я сквозь всхлипывание.

– Верю! – ответил Севка с ожесточением. – Слышишь, Улька?! Верю! Пока не увижу обратное! Своими глазами!

Я перестала всхлипывать, подняла голову и вытерла щеки. Севка сидел спиной к окну.

– Прости, – пробормотала я.

Севка нетерпеливо отмахнулся:

– Ладно, не будем... Ты лучше скажи, что нам делать? Лично я к Ваньке не пойду, пока Дунька не объявится! Он же вообще свихнется. Вчера любимую не видел, сегодня не видел. Он думает, с Евдокией беда, а мы скрываем... Куда она могла пойти? Может, купить что-то хотела? Давай, вспоминай, о чем вы говорили?

Я достала бумажную салфетку и яростно высморкалась.

– Ни о каких покупках мы не думали. Дунька вообще была в таком состоянии, что помыслить ни о чем не могла. Напугана была ужасно. А ты разве не напуган?

– А какой в этом смысл? Нам не страхи смаковать нужно. Нам нужно думать, как выбраться из этого дерьма. Тем более с таким балластом.

Меня поразило это слово.

– Ты про кого? – спросила я. – Неужели про Ваньку?

– Да ладно тебе! Речь идет о жизни и смерти, а ты к словам цепляешься! Нравится это тебе или нет, но Ванька для нас сейчас... обуза.

– Ничего себе! Сева! Ты о друге говоришь!

– Не юли, ты думаешь точно так же. – Севка посмотрел мне прямо в глаза: – Я же не говорю, что мы их бросим!

– И на том спасибо! – огрызнулась я. В чем-то Севка был прав. Вчера я смотрела на спящую Дуньку примерно так же, как он на Ваньку. Черт, вот ведь гнусность!

– Давай называть вещи своими именами, – предложил Севка. – Идет война. Ставка – жизнь или смерть. Не какого-то абстрактного киногероя, а наша жизнь или наша смерть. Мы с тобой – два сильных дееспособных человека. У нас обоз с ранеными, и мы должны решить, что нам делать. Бросить Дуню с Ванькой мы не можем, нечего и думать. Предлагаю второй вариант: отправляем Ваньку домой.

– А Дуню?

Севка вздохнул.

– Может, вместе с ним? – предложил он робко. – А что? По-моему, это выход! Дуня за ним присмотрит, и Ваньке будет легче...

– Они могут не согласиться, – напомнила я.

– Тогда героически сдохнем все вместе! «Врагу не сдается наш гордый «Варяг»!

– А если пересидеть здесь? – предложила я.

– Сколько? Неделю, две, год? Сколько ты собираешься здесь сидеть? Через десять дней кончатся каникулы. Мы должны дать о себе знать, иначе попечители объявят тревогу. Вернуться в колледж мы не можем: там нас легко найти. Разъехаться по домам мы не пожелали. Значит, нужно убегать! А как мы убежим, если Ванька не в состоянии передвигать ноги?

Я не успела ответить. Из холла донеслись какие-то звуки. Мы замерли, глядя друг на друга, а потом разом сорвались из-за стола, ломанулись навстречу знакомому родному голосу.

Живая! Какое счастье! Дунька живая!

Эта мысль ослепляла меня до тех пор, пока я не увидела подругу своими глазами. Дунька что-то рассказывала дежурной медсестре; лицо у нее было оживленным и румяным. Я налетела на беглянку, как беркут, изо всех сил звезданула кулаками по Дунькиным плечам так, что она пошатнулась.

– Сволочь безголовая!

Я хотела повторить удар, но Севка перехватил мои руки. Изумленная Дунька обрела голос.

– Она что, того?..

И Дунька покрутила пальцем у виска. Я застонала от злобы и облегчения. Моя бы воля, я бы ей показала, кто у нас «того»!

Но Севка крепко держал меня за руки, и вырваться не было никакой возможности.

– Дунь, ты хоть немного соображаешь? – спросил Севка на удивление корректно и выдержанно: – Почему ты ушла и никого не предупредила?

– Я предупредила медсестру! Сказала, что вышла прогуляться и что скоро вернусь!

Я перестала вырываться и попросила вполголоса:

– Отпусти меня. Я буду держать себя в руках.

Севка отпустил мои запястья. Я сделала глубокий вдох и выдох. Ничего, позже мы с Дунькой останемся наедине. Тогда и оторвусь по полной.

– Кто тебе позволил выйти на улицу? – продолжал Севка строгим «попечительским» тоном.

– А что, нельзя? Сам же говорил: ликвидируй кредитку, нам наличные нужны...

Севка покосился на дежурную медсестру.

– Пошли, поговорим, – приказал он вполголоса. Подхватил Дуню под локоть и повел в столовую.

Я плелась следом, пинала ее кулаком в спину и приговаривала:

– Если дойдешь...

Дунька оборачивалась, огрызалась и даже попыталась дотянуться до меня крепкой ручкой в шерстяной варежке. Наконец мы расселись вокруг стола. Минуты две царило тяжелое молчание. Дунька, кажется, начала понимать, из-за чего сыр-бор.

– Ну ладно вам, – заныла она. – Ну, мобильник забыла, подумаешь! Улька спала, не хотелось ее будить! Я же предупредила! Не могла же я сказать медсестре, что иду деньги снимать!

– Ты ей это только что сказала, – ответил Севка. – Прямым текстом, без всяких там иносказаний.

Дунька вздохнула и опустила голову.

– Вам не угодишь. Вместо благодарности они с кулаками бросаются.

– Да тебя убить мало! Ты что, не понимаешь, о чем мы с Севкой думали, пока тебя не было? А Ванька? – продолжала я злобным шепотом. – Он там с ума сходит!

Дуня испуганно ахнула:

– Ванька проснулся, да?

– Он даже завтракать не стал, – добил ее Севка. – Лежит там один-одинешенек, переживает.

Дуня вскочила с места, ловко обогнула стулья со столиками и выбежала из столовой. Севка посмотрел на меня.

– Ну, что? – спросил он. – Пойдем следом или дадим им возможность нормально поговорить?

– Ладно, пускай побудут вдвоем, – решила я. – А мы пока чаю выпьем. Питание здесь просто люкс. Так не во всяком ресторане накормят. Удивительно, почему так дешево? Маринка бы сказала, что все это странно...

Севка помрачнел, и я мгновенно прикусила язык.

– Ладно, пошли наверх. Нужно поговорить...

– Тихо, – перебил меня Севка – Ты ничего не слышишь?

Я прислушалась. Где-то наверху хлопнула дверь, послышались короткие возбужденные восклицания. Голоса звучали неразборчиво, мешались, но Дунькиного я среди них не услышала.

– Что-то случилось, – я встала.

В широком дверном проеме появилась Дунька. Она была все в той же куртке, которую почему-то не сняла. А лицо... Я не знаю, как описать выражение ее лица. Оно было мертвым, как восковая маска. В руке Дунька держала небольшой бумажный квадратик.

– Что?! – прошептала я.

Квадратик выпал из Дуниной руки и, покачавшись в воздухе, спланировал на пол. А сама Дуня почему-то прислонилась к дверному косяку, словно ноги ее больше не держали.

Я подобрала бумажку с короткой фразой, отпечатанной на машинке. Немного помедлила, прежде чем прочитать: я уже знала, что там написано. Знала и молила всех богов, чтобы ошибиться. Но боги были заняты более важными делами, чем жизнь и смерть глупых детишек. Черные буквы сложились в слова, а слова в предложение: «Второй день смерти».

Я выронила бумажку и побежала наверх. Туда, где остался Ванька.

Ванька, которого я боялась увидеть...

Ванька, про которого Севка недавно сказал: «балласт»...

Это Севка во всем виноват. Если бы он не сказал, что Ванька для нас... обуза, тот был бы жив.

Я мчалась по лестнице, прыгая через ступеньки, а голоса нарастали, приближались, складывались в штормовую волну, которая готова была накрыть меня с головой.

Мимо пробежала молоденькая медсестра, икая от страха. Дверь в Ванькину палату была широко распахнута. Я добежала до нее и остановилась. На секунду приложила руку к сердцу, подождала, пока оно вернется в грудную клетку, и вошла в комнату.

Все обернулись и посмотрели на меня. Странно, почему они смотрят на меня с любопытством? Не с сочувствием, не со страхом, а именно с любопытством?

– Пропустите, – сказала я, и все послушно расступились, давая мне дорогу. Я подошла к кровати и увидела Ваньку.

Он выглядел неплохо. Можно даже сказать, хорошо выглядел. Немного портила впечатление странная меловая бледность лица и красные пятна под подбородком, на шее. Где он так испачкался, интересно?