Впереди каникулы. И Новый год.

– Ну ты и клизма, – сказал мне Севка.

– Не зуди, – огрызнулась я. – И так голова болит.

– Идете? – спросила Маринка, возникая у нашего стола.

– Вообще-то я не голодная...

– А я голодная, – сказала Маринка и решительно подхватила меня под локоть. – Давай, давай, шевели коленками! Вообще жопу таскать разучилась!

Севка подхватил меня с другой стороны, и мы побрели в столовую. На обед.

– Объясни мне, чего ты выпендриваешься? – спросил Севка.

– Ты о чем?

– О том! О портретах то ли пятнадцатого, то ли семнадцатого века! Кто нам на прошлой неделе вещал об эпохе великих географических открытий? Кто нам разложил историю Испании семнадцатого века в лицах и подробностях?

– Да ладно, – сказала я примирительно. – Мне хотелось дать птеродактилю повод пошутить.

– Не пойму, о чем речь, – заинтересовалась Маринка нашим разговором.

– Тэйкет изи, – ответила я.

– Чего-чего?

Я засмеялась:

– Англичане советуют. Типа, не бери в голову.

– Интеллектуалка, блин, – проворчала Маринка. – Сразу не могла сказать?

– По-английски короче. И звучит приятно.

– Девки, прекратите придуриваться, – оборвал нас Севка.

Мы засмеялись и прекратили.

Маринка говорит по-аглицки гораздо лучше, чем я по-русски. Она довольно долго жила то ли в Люксембурге, то ли в Лихтенштейне, где помимо английского языка освоила немецкий и французский. Все это было давно, еще до того, как дипломатический папаша объявил дочку персоной нон грата. Языки Маринка не забыла, но очень любит прикинуться эдаким валенком: типа, не бей лежачего. Наша англичанка ставит ей тройки, в полной уверенности, что делает большое одолжение попечителям. Не знаю, почему, но Маринку это прикалывает. Как гласит одна немецкая поговорка, «у каждой зверюшки свои игрушки».

– Девки, вы же умные, – попрекнул нас Севка. – Чего вы этого стесняетесь, понять не могу? Маринка, у тебя три языка в загашнике! Улька, ты книжки запоем читаешь!..

– Остынь, пришли уже! – огрызнулась я и шепотом добавила: – Не дай бог, другие услышат.

Наша столовая представляет собой овальный зал, стены которого окрашены в приятный глазу цвет слоновой кости. Белые двери отделаны золотым орнаментом, шторы, обивка стульев и ковровое покрытие светло-оливковые. Все выглядит скромно и достойно. Во всяком случае, наши предки так считают. А то, что хорошо для них, должно быть хорошо и для нас.

– Где они? – спросила Маринка, окидывая взглядом просторный зал.

– Вон, – ответил Севка и указал подбородком в противоположный конец зала: – Протри свой глаз с катарактой! Во-он, слева, возле стены!

– Сто раз им говорила, чтоб в углу не садились! – завелась Маринка, но мы не стали слушать.

Подхватили ее под руки и поволокли к столику, занятому нашими друзьями.

Дунька и Ванька приветствовали нас поднятыми руками.

– Вы чего, блин, совсем тупые?.. – начала Маринка раздраженно. – Просила же: в угол не забивайтесь! Как тут впятером сядешь?

– Ничего, ты стройная, поместишься, – ответила Дунька миролюбиво. – Не хочу светиться в центре.

Мы расселись вокруг стола. Маринка немного поерзала на стуле и растолкала локтями соседей.

– Подвиньтесь! У меня клаустрофобия!

– Заткнись! – оборвал ее Ванька. – И так тошно!

Маринка открыла рот, чтобы достойно ответить, но тут же его закрыла. К нам приближалась училка по русскому языку. В руках у нее были талончики заказов, на которых мы пишем, что хотим есть на завтрак, обед и ужин.

– Стаковская!

Маринка подняла на училку угрюмый взгляд.

– Как пишется слово «солянка»?

– С, а, л, я...

– Стоп! – Училка мученически вздохнула. – Найдите проверочное слово! – велела она.

– Сало, – не раздумывая, ответила Маринка.

Дунька сдавленно прыснула.

Училка снова вздохнула:

– Вы безграмотная, наглая, самоуверенная... – Она поискала существительное, но видимо, не нашла ничего цензурного и сухо объяснила: – Солянка пишется через «о». От слова «соль». Понимаете?

– Нет, – ответила Маринка.

Севка наступил ей на ногу. Но Маринку это не остановило:

– А как быть с рассольником? Два блюда с одним проверочным словом? Вообще никакой фантазии...

– Вам, Стаковская, нужно недельку-другую поработать на разгрузке вагонов... – оборвала ее училка. Обвела нас неприязненным взглядом и завершила: – Отправить бы вас на лесопилку, чтобы поменьше острили. Всех, кроме Севы. Понять не могу, что он делает в вашей компании?

– Мы можем приступить к трапезе? – осведомилась Маринка дипломатичным тоном.

Училка окинула ее взглядом с головы до ног, брезгливо поджала губы и отошла. Севка покачал головой, но от комментария воздержался.

К нам подкатили столик, уставленный тарелками. Раньше в столовой царило демократичное самообслуживание, но золотая молодежь так резвилась на раздаче блюд, что кое-кто обварился горячим супом. Эксперимент не увенчался успехом, и попечители ввели ресторанный сервис.

– Приятного аппетита, – пожелала новенькая девчонка-официантка. Она была примерно нашего возраста, лет семнадцать-восемнадцать, не больше.

– Спасибо, – ответил вежливый Севка.

Девушка неуверенно улыбнулась и покатила столик дальше.

– Вань, ты чего такой мрачный? – спросила я. – Предвкушаешь каникулы?

История Ваньки – зеркальная копия моей. Его мать, преуспевающая деловая женщина, пять лет назад скоропостижно вышла замуж за студента коммерческой академии. Студент продулся со счетом тринадцать-ноль, то есть Ванькина мамаша старше его новоявленного папаши ровнехонько на тринадцать лет. После свадьбы взрослый сын стал раздражать ее орлиный взор, и Ванька отправился в нашу шикарную спецколонию. Правда, ему дали право появляться дома два раза в год: на зимних и летних каникулах. Зимние каникулы Ванька не любит особенно яростно, – в это время вся благородная фамилия собирается у домашнего очага и Ваньке приходится вкушать семейное благополучие в больших количествах. От этого у него случаются припадки типа эпилепсии, которые заботливые родители считают симуляцией. Летом все гораздо проще, потому что Ванька остается дома один: родители путешествуют по свету в поисках приключений.

– Тэйкет изи, – сказала Маринка с безукоризненным произношением, но Ванька не развеселился.

– Хочешь, поехали ко мне? – предложила я. Ванька хмуро покосился на меня и буркнул:

– Можно подумать, у тебя другая программа.

Четыре года назад мой овдовевший папаша женился на девице двадцати лет от роду. Годик мы с новоявленной мамашкой выясняли, кто в доме хозяин, а когда выяснили, я оказалась в интернате.

– Братва, кончай ныть! – раздраженно приказала Дунька. – Слушать тошно!

– Тебе хорошо говорить... – начала Маринка и тут же прикусила язык. Может, она и циничная, но не настолько.

Маринка озвучила наши тайные мысли. Мы отчаянно завидуем Дуньке. Можно сказать, она единственный нормальный человек в нашей компании.

Десять лет назад машину, в которой Дунька с родителями возвращалась с дачи, обстреляли из трех автоматов. Выжила только семилетняя Дунька, хотя и провалялась в больнице больше года. Других родственников у нее не осталось, зато остались большой наличный капитал и нехилая недвижимость за бугром. Все это Дунька унаследует меньше чем через год, после чего собирается завершить свое образование, бросить спецколонию и отбыть в солнечную Калифорнию. Впрочем, я завидую совсем не этому. Я завидую, что Дунькины родители не сплавили ненужную дочку в интернат. Подозреваю, остальные завидуют тому же. Хотя кто знает? Может, не сплавили, потому что не успели?

– Нам осталось продержаться меньше семи месяцев, – рассудительно произнесла Дунька.

– А потом? – поинтересовался Ванька.

– А потом, мой драгоценный, мы с тобой поженимся и переедем из этой долбаной страны туда, где есть море и много-много солнца.