– Предложите постояльцам переехать в другую, более комфортабельную гостиницу, – тут же ответил Одиссей.

– Разница в деньгах будет ощутимой! – предупредил Гомер.

– Плевать! Освободите два номера любой ценой! Сегодня же!

Гомер кивнул, словно собеседник мог его увидеть. Одиссей продолжал:

– Нам нужно вытащить всех из дома как можно скорей. Мне не нравится, что вы так медленно соображаете. Есть хотя бы какие-то наметки?

– Есть, – сухо ответил Гомер. – Сегодня вечером план будет полностью готов.

– Хотелось бы надеяться.

С этими словами Одиссей разъединил связь.

Вечер прошел незаметно. Севка пропадал в библиотеке, а мы вчетвером отправились к озеру и немного прогулялись в лесу. Вернулись домой довольные, усталые, развели огонь в кабинете, уселись вокруг камина. Дрова трещали, плевались искрами, распространяли по комнате вкусный смолистый запах смолы. Было необыкновенно уютно.

– Здорово, правда? – спросила Дунька.

– Здорово, – согласилась Маринка.

Я скромно промолчала.

– Улька, мне нравится твой дом, – признался Севка, оглядываясь: – Отличная библиотека! Ты знаешь, что тут есть настоящие раритеты? Они очень дорого стоят. Хочешь, составлю список?

Я покачала головой.

– Не надо, они мне и так дороги. Это дедушкины книги, и продавать я их не собираюсь.

Севка смутился.

– Извини.

Мы замолчали, глядя на огонь.

– Завораживает, правда? – спросила Маринка. – Глаз не оторвать.

– Да, – согласилась я. – Красиво.

Дунька потянулась и зевнула.

– Пойду-ка я спать, – сказала она рассудительно. – Утро вечера мудренее. У нас какие планы на завтра?

– Разберем хлам в сарае, – откликнулась я. – Там куча старых вещей. Должны быть лыжи и удочки. В общем, утром посмотрим.

– Тогда всем спокойной ночи, – поднялась Дунька.

– Подожди, Дунь, я с тобой.

Ванька нашел тапочки, валявшиеся под диваном, пожелал всем доброй ночи, и они с Дунькой вышли из комнаты. Некоторое время мы прислушивались к затихающему звуку шагов, потом дом погрузился в сонную зимнюю тишину. Первым молчание нарушил Севка.

– Я им завидую, – сказал он, кивнув на дверь. – У них все так ясно и определенно. Любовь-морковь и всякое такое... Стукнет восемнадцать – поженятся и уедут в солнечную Калифорнию на Дунькину ферму...

– Ранчо, – поправила Маринка.

– Какая разница? Главное, что им все понятно. Встретились, полюбили. Полюбили, расписались...

– Разлюбили, разошлись, – закончила Маринка.

– Типун тебе на язык, – сказала я.

– А что такого? Бывает!

– Бывает, – подтвердил Севка. – Не о том речь, девочки. Вы меня не поняли.

– Подумаешь, бином Ньютона! – сказала Маринка. «Мастера и Маргариту» она знает наизусть и цитирует постоянно; к месту и не к месту. – Завидуешь чужой любви. Нехорошо, Сева. Мелко как-то.

– Да при чем тут любовь? – отмахнулся Севка. – Я завидую определенности! Понимаете? – И он повторил по слогам: – Оп-ре-де-лен-ности! У них жизнь расписана на несколько лет вперед как минимум!

– И что тебе мешает расписать свою? – поинтересовалась Маринка, но уже не так уверенно. – Какая у тебя цель? Реализоваться! Сделать карьеру, заработать деньги... Так? Ну, и чего ты хнычешь? Цель есть, в чем проблема?

Севка усмехнулся.

– В средствах, моя девочка, в средствах! – ответил он с насмешкой. – Иногда приходится их выбирать, а иногда не приходится. Кто-то все выбирает за тебя. Доступно?

– Нет, – честно ответила Маринка. – Муть какая-то.

Севка несколько мгновений, не отрываясь, смотрел на нее. Огонь камина отразился в его глазах, и они превратились в мерцающие темные угли. Минуту длилось молчание, потом Севка рассмеялся и откинулся на спинку дивана.

– Забудьте, – сказал он добродушно. – Все это муть, как правильно выразилась Маруська.

Маринка поднялась с пола и отряхнула джинсы.

– Сева, не бери в голову, – сказала она неловко. – Незачем тебе беспокоится о каких-то средствах. И про деньги не думай. Ты же знаешь, что мы тебя не оставим, поделимся всем, что имеем.

В глазах приятеля снова полыхнуло темное пламя.

– Спасибо, – поблагодарил он мягко. – Вы настоящие друзья.

Но мне отчего-то показалось, что думает Севка совсем другое.

Вошла Анна Никитична:

– Уля, поднимись к Ире. Она хочет с тобой поговорить.

– О чем? Надо же, королева Шантеклера: поднимись к ней! – возмутилась я и потребовала: – Пускай сама спустится, если ей надо!

– Да ладно тебе, – сказала Анна Никитична непреклонно. – Пошли, пошли!

Я встала с ковра и обратилась к честной компании.

– Ребята, извините, мамашка требует к себе.

– Не требует, а просит, – поправила меня Анна Никитична.

– Иди, конечно, – откликнулся Севка и многозначительно посмотрел на меня, напоминая о нашем уговоре.

Анна Никитична пропустила меня вперед, вышла следом и плотно закрыла дверь. Мягко взяла меня под локоток, и мы двинулись по коридору к лестнице, ведущей на второй этаж. Меня охватило предчувствие беды.

– Что-то случилось, да? – тревожно спросила я. – Что-то с отцом? Господи! Я же ему не позвонила!

– Все нормально с твоим отцом, – ответила Анна Никитична, подталкивая меня. – Хотя мог бы и сам с тобой поговорить. – Она отвела взгляд в сторону и сердито пробормотала: – Струсил небось... Вот такие они, мужики. Даже лучшие из них трусы, как только до дела доходит.

– О чем вы?! – застонала я.

– Сейчас узнаешь.

Анна Никитична остановилась возле двери, которую я обычно обхожу. Постучала два раза, и тихий ненавистный голосок тут же откликнулся:

– Входи, Уля!

Анна Никитична поправила ворот моего свитера, строго шепнула: «Веди себя прилично!» – и втолкнула меня в комнату. Ирина поспешно поднялась с кровати:

– Добрый вечер.

– Зачем звала?

Мамашка подошла ближе, неуверенно заглянула мне в глаза.

– Как отдыхаете?

– Ближе к делу.

Она опустилась на банкетку, стоявшую перед зеркалом и предложила:

– Не хочешь присесть?

– Постою, – ответила я нетерпеливо. – Говори, не тяни время! Меня друзья ждут!

Ирина беззвучно вздохнула. Она выглядела непривычно бледной. Возможно, это от отсутствия косметики.

– Одним словом не скажешь...

– Скажи двумя!

Она подняла на меня блеклые серые глаза. Мокрица.

– Уля... Ты уже взрослый человек, поэтому должна нас понять. В общем... – Она помедлила. – У нас с твоим отцом будет ребенок.

Я пошатнулась, схватилась за ручку двери и переспросила:

– Что-что?

Ирина побледнела еще больше.

– Я говорю, у нас будет ребенок, – почти прошептала она.

Новость обрушилась на меня с такой неожиданной беспощадностью, что я даже не успела ее осознать. Ноги вынесли меня в коридор, довели до моей комнаты, и уже там я без сил упала на кровать. Успела схватить подушку, чтобы заглушить рыдание, вцепилась в нее зубами. Из сердца рвался звериный волчий вой.

Ребенок! Ну конечно! Вот почему папашка сбежал из дома в очередную командировку! Трус! Предатель! Скотина!

Я глухо взвыла и еще плотнее уткнулась лицом в подушку.

По простоте душевной я считала, что все худшее уже позади. Свадьба, медовый месяц, ежедневное лицезрение противной гадкой тетки, которую мне навязали... Я даже немного притерпелась. И вот, оказывается, все это были только цветочки, ягодки у нас впереди. Вернее, ягодка. Новый ребеночек. Я глухо застонала. Скоро в моем доме появится пищащее живое существо, у которого, в отличие от меня, будут настоящие любящие родители. А я?.. Кто я? Черновичок? Ошибка молодости? Пример того, как нельзя поступать со своим ребенком? Господи, почему? За что? Я ведь тоже человек! Что мне теперь делать?! Как жить?!

Я подбежала к окну, рванула створку на себя, зачерпнула с подоконника снег и опустила в него лицо. В комнату ворвался холодный зимний ветер, истерика отступила. Острые ледяные иголки вонзились в кожу, по щекам потекли снеговые подтеки, похожие на слезы. Стало не только холодно, но и противно. Я закрыла окно, побрела в ванную, тщательно умылась и взглянула в зеркало.