– Спрячь! – шепнул он одними губами. – Это наши деньги.

– Почему так много?

– Тут моя и Дунькина доля, – объяснил Севка.

Я выпрямилась.

– Дунькина? Откуда у тебя Дунькины деньги?

Севка замялся.

– Ну... В общем, я их забрал...

– Ты обыскал Дунькино тело? – спросила я, не веря своим ушам.

Севка неожиданно разозлился.

– Да! Ей это уже ни к чему... – Он кивнул на деньги, зажатые в моей руке, – а нам может жизнь спасти!

Я посмотрела на деньги, потом на приятеля и тихо сказала:

– Сев, это же мародерство! Как ты мог?

Севка стиснул челюсти. По его щекам снова заходили твердые желваки.

– Прекрати, – сказал он сквозь зубы. – Слышишь, Улька? Прекрати! Нам нужно выжить! Для этого все средства хороши!

Я молча сунула скомканную пачку во внутренний карман куртки. Меня раздирали противоречивые чувства.

С одной стороны, все правильно. Дуньке эти деньги ничем не помогут, а нам... Может, Севка прав?

Но тут я вспомнила Дунькины руки, беспомощно раскинутые над головой. Попыталась представить себе, как Севка наклонился над ней, сунул руку за пазуху, туда, где расплылось бурое пятно...

И не смогла. Это слишком чудовищно.

До конца поездки мы с Севкой не обменялись ни единым словом.

– Приехали, – объявил водитель через полчаса. – Москва. Куда дальше?

– Остановите здесь, – ответила я. – Мы выйдем.

Город встретил нас порывами холодного колючего ветра. Севка поднял воротник, поежился и сказал:

– Нет, это не Москва. В Москве теплей. Куда пойдем?

Я огляделась.

Вокруг раскинулся огромный город, в котором нас не ждал ни один человек. Идти было некуда.

– Зайдем в магазин, погреемся, – предложила я. Севка кивнул.

Мы уткнулись носами в поднятые воротники и побрели по тропинке, проложенной через сугробы к огромному супермаркету, видневшемуся невдалеке.

В магазине было тепло и многолюдно. Мы сняли куртки и перекинули их через руку.

– Деньги не потеряй! – шепнул Севка.

– Не беспокойся, – ответила я сухо. – Карман на молнии.

Я все еще не могла простить приятелю учиненного им мародерства.

– Может, немного прибарахлимся? – предложил Севка.

– То есть? – не поняла я.

– Купим зубные щетки, например, – пояснил Севка. – Наши вещи остались в деревне. Мы сбежали с пустыми руками.

Я вздохнула. Думать о бытовых мелочах не хотелось, но жизнь назойливо требовала внимания. Никуда не денешься, придется отовариться.

– Ладно, давай, – согласилась я угрюмо. – Что нам еще нужно?

Севка окинул меня внимательным взглядом.

– Недурно бы как-то приодеться, – сказал он сквозь зубы.

Я не поверила своим ушам.

– О чем ты говоришь?!

Севка взял меня под руку и подвел к большому зеркалу.

– Смотри, – сказал он, указывая рукой на наши отражения. – Как думаешь, нас в приличную гостиницу пустят?

Я проследила за его рукой. Из Зазеркалья на нас затравленно пялились два лохматых потрепанных существа. Грязные джинсы, мятые свитера, нечищенная обувь... Только теперь я заметила, что окружающие обходят нас стороной, стараясь случайно не коснуться дурно пахнущих обносок.

– Мы похожи на бомжей, – шепнул Севка. – Поэтому я тебе говорю: надо привести себя в порядок.

И Севка потянул меня в сторону одежной секции.

Через пятнадцать минут мы стояли в очереди на примерку с кучей вешалок в руках. К счастью, в этом супермаркете было самообслуживание. В приличный магазин нас бы просто не пустили.

Мужская очередь двигалась быстрее женской, и Севка скрылся за занавеской. Я вяло махнула в ответ и уставилась на носки своих грязных сапог. Мысли бродили в голове как усталые солдаты. Нужно было собраться с силами, чтобы жить дальше, но где их взять, эти силы? Откуда? Мои друзья погибли из-за меня, и об этом я буду помнить всю оставшуюся жизнь.

Кулаки невольно сжались, сильнейший выброс адреналина в кровь заставил меня встрепенуться.

– Я до тебя доберусь, – пообещала я мачехе вполголоса. Женщина, стоявшая впереди, оглянулась. Ее глаза расширились, она брезгливо отодвинулась.

Я смутилась. Прав Севка, нельзя нам появляться в людных местах в таком затрапезном виде. Сейчас купим одежду и отправимся в сауну. Хорошенько отмоемся, переоденемся, поедем в гостиницу. Нужно поесть, выспаться, собраться с силами. Интересно, где сейчас этот ублюдок? Бродит поблизости, выжидает момент, приглядывается... Наслаждается нашим страхом.

Я так глубоко ушла в свои невеселые мысли, что не сразу заметила волнение, возникшее в соседней, мужской очереди. Чей-то голос крикнул:

– Позовите охрану!

Я вздрогнула и огляделась.

Занавеска, отделявшая примерочную, была отдернута. Мужчины толпились перед ней, заглядывали через головы, переговаривались взволнованным шепотом.

Подбежали два охранника, растолкали толпу. Один опустился на колени, второй принялся расталкивать любопытных в разные стороны.

– Отойдите, отойдите, – приговаривал охранник. – Тут вам что, цирк?

Толпа схлынула, и я увидела ногу лежавшего человека. Нога была обута в знакомый грязный ботинок.

Я выпустила вешалки из рук. Одежда аккуратной горкой улеглась у моих ног. Я переступила через нее и, как лунатик, двинулась к примерочной.

– Куда?!

Меня сильно толкнули в грудь. Я с трудом оторвала взгляд от Севкиного ботинка, увидела злые и одновременно испуганные глаза охранника.

– Сюда нельзя!

– Этой мой друг, – сказала я. – Это Севка. Что с ним?

Охранник нерешительно оглянулся. Его напарник что-то торопливо говорил в рацию, стреляя по сторонам настороженным взглядом.

Охранник переступил с ноги на ногу.

– Дождитесь милиции, – сказал он наконец. – Сейчас они приедут и все вам объяснят.

Я почувствовала на затылке чей-то взгляд. Взгляд был осязаемым, как прикосновение. Я оглянулась. Молодой человек, стоявший в нескольких шагах от меня, не успел отвести глаз. На его губах порхала легкая торжествующая усмешка. Отчего-то его лицо показалось мне знакомым. Я сделала шаг вперед и неуверенно спросила:

– Жан?..

Молодой человек попятился. Не знаю, что произошло со мной в этот момент, наверное, это можно назвать озарением. Но именно в эту минуту я отчетливо поняла, что убийца рядом. И еще поняла, что Севка мертв.

Я оттолкнула в сторону молодую женщину, преграждавшую мне дорогу. Она вскрикнула, громко, негодующе, но мне было на это наплевать. Я шла к своей цели, ускоряя шаги.

Мужчина пятился. С его губ сползла усмешка, глаза стали злыми и настороженными. Он повернулся ко мне спиной и перешел с торопливого шага на легкий бег.

– Стой, – приказала я негромко.

– Убили! – раздался за моей спиной чей-то истошный возглас. – Человека убили!

Я не остановилась. Наоборот. Расталкивая всех вокруг, я мчалась за убийцей, стараясь не выпустить из виду черную куртку с капюшоном.

Меня за локоть ухватила цепкая рука охранника. Я рванулась, не отрывая взгляда от черной куртки, мелькавшей впереди.

– Стой, говорю! – повторил охранник, пытаясь перехватить меня за запястье.

Я обернулась, взглянула на него. Из горла вырвалось рычание, и испуганный охранник мгновенно разжал пальцы. А я рванулась вперед, следом за намеченной жертвой. Древний инстинкт убийства, заглушенный поколениями цивилизованных предков, обрушил внутренние преграды и рвался на волю. Я рычала в полный голос и неслась следом за мужчиной в черной куртке, сметая все на своем пути. В воспаленном мозгу билось видение: тонкая кровяная жилка, пульсирующая на обнаженном горле. Если как следует ухватиться за нее зубами и рвануть, наружу брызнет целый фонтан горячей соленой крови. И я выкупаюсь в этом фонтане с таким же страшным, забытым наслаждением, как мои первобытные предки.

Черная куртка выскочила наружу, заметалась в поисках убежища. Я настигала жертву семимильными шагами. Никогда в жизни не думала, что способна так быстро бегать. Дыхание было ровным, шаги легкими, и все это рождало ликующее чувство полета.