Я насторожилась.

– Вы поймали убийцу?

Следователь немного помолчал, рассматривая меня прищуренными глазами, а потом предложил:

– Давайте куда-нибудь отойдем. Здесь не очень удобно говорить, все на нас натыкаются.

Я огляделась. В конце квартала сверкал нарядной вывеской маленький уютный теремок. Я указала подбородком на ярко освещенные окна.

– Туда.

– Как угодно, – не стал спорить следователь.

Я повернулась к нему спиной и захромала вдоль по улице.

– Почему вас выгнали из гостиницы?

Я остановилась и повернулась к Олегу Алексеевичу.

– Вы и это знаете? – удивилась я.

Он кивнул.

– Знаю. Говорю же, я шел к вам. И увидел... как бы сказать...

– Изгнание из рая, – подсказала я. Следователь тактично промолчал: – Я ударила ногой в живот канадского скрипача.

– Почему?

– Потому, что на нем была черная куртка с капюшоном, – объяснила я. – И еще потому, что он мне улыбнулся.

Следователь снова промолчал. Слава богу, хоть ему не нужно ничего объяснять.

Мы вошли в кафе. Несмотря на позднее время, здесь было много народу. В основном тусовалась молодежь. Я выбрала дальний столик, прохромала через весь зал и уселась спиной к стене.

– Ну? – спросила я хмуро. – Говорите скорей, мне еще в гостиницу устраиваться.

Олег Алексеевич обвел взглядом зал. Мне показалось, что он чего-то ждет.

Не знаю, почему, но это молчание наполнило мою душу тревогой. Я незаметно сунула руку в карман, стиснула холодную рукоятку ножниц. Вот так гораздо спокойней.

– Я должен сказать тебе, Уля...

Следователь снова замолчал. Я ждала, сжимая в кулаке холодную острую сталь.

Следователь лег грудью на стол и поманил меня к себе. Я послушно склонилась к нему. Сердце в груди заколотилось с удвоенной силой.

– Игра окончена, – шепотом произнес следователь.

И не успела я ничего сообразить, как рядом со мной уселся второй мужчина. Я медленно, как во сне, повернула голову.

Черная куртка. Черный капюшон. Знакомая, леденящая душу усмешка.

Не успев ничего сообразить, я рванула правую руку из кармана, размахнулась и всадила острие ножниц в правое плечо мужчины. Вообще-то я метила в грудь, но он в последний момент успел шарахнуться, и это спасло ему жизнь. Мужчина с грохотом свалился на пол, стул полетел в другую сторону. Я прыгнула следом, не раздумывая, не соображая, не примериваясь. Вырвала ножницы, торчавшие из его плеча, замахнулась, не отрывая взгляда от пульсирующей жилки на шее.

«Все!» – мелькнула в голове отчаянная, почти предсмертная мысль.

Ножницы сверкнули над головой нестерпимым блеском, но удара не получилось. Следователь перехватил мою руку, вывернул ее назад.

– Сволочь! – выкрикнула я. – Предатель!

Изо всех сил лягнула его в колено тяжелыми шипованными кроссовками. От неожиданной боли он хрипло выдохнул воздух и громко приказал:

– Быстрей укол! Я ее долго не удержу!

Вокруг послышались испуганные возгласы. «Господи, как же мне надоело быть в эпицентре истерики! Когда же это кончится!» – успела подумать я с тоской, выворачиваясь из цепких вражеских пальцев.

Мое плечо больно ужалила оса, в глазах потемнело. Я кулем повалилась на пол, и все кончилось разом.

Помню, я смотрела какую-то передачу, посвященную людям, пережившим клиническую смерть. Меня поразило, что они описывали это состояние одними и теми же словами.

Каждый видел со стороны собственное тело, многие запомнили, что говорили друг другу врачи. Причем врачи страшно поражались этому факту и отказывались верить, что такое возможно.

Многие запомнили длинный темный тоннель и яркий свет в его глубине. Наверное, именно отсюда наши политики и позаимствовали странное выражение «свет в конце тоннеля». Выражение пахнет махровым цинизмом. Мы его повторяем и не задумываемся, что оно значит. А означает оно, что лучшая жизнь нас ожидает только после смерти. Во всяком случае, наши политики нам так обещают. Почему я все это вспомнила?

Потому что моя смерть была ничуть не похожа на все, что описывали нормальные люди. Никакого тоннеля, никакого потустороннего освещения я не увидела. Я провалилась в глубокий темный колодец, в котором не существовало ни времени, ни пространства, ни жизни. А потом открыла глаза и оказалась в загробном мире.

Странное ощущение. Так бывает в поезде: ложишься вечером спать в Москве, просыпаешься утром – а за окошком Питер! Похоже на фокус.

Вот и мое перемещение из одного мира в другой осталось за кадром.

Ну, может, и хорошо. Я мысленно поблагодарила убийц за легкую кончину.

Итак, я открыла глаза и обвела взглядом странное полупустое помещение. Выяснилось, что я почему-то лежу на кровати, к рукам прицеплены резиновые браслеты и разноцветные провода. Над головой пищал какой-то прибор, рядом с кроватью стояло кресло. Помещение напомнило мне больничные палаты, оставшиеся в прошлой земной жизни.

Я удившись. Не так я представляла себе загробный мир, совсем не так! Мне казалось, он должен выглядеть как пейзаж на полотнах Рафаэля: сказочно, красиво и пустынно.

Я приподняла голову, поискала взглядом окно. Окно нашлось, но оно было задернуто плотной непроницаемой шторой. Что все это означает? Я прохожу адаптацию? Или нахожусь на промежуточной станции между двумя мирами? Так сказать, в чистилище? Интересно, куда я попаду потом: в рай или в ад?

В ад – навряд ли. Ничего особенно ужасного я в прошлой жизни совершить не успела. Даже убить маньяка мне не удалось. Только ранила в плечо, и все. Не сдержала клятву.

Мысль огорчила. Я прикусила губу, сдерживая слезы. Что же я Дуньке скажу?

Тут меня посетила другая мысль, еще более неприятная, чем первая. Дуньку-то я скорей всего не увижу! Почему? А потому что я некрещеная! А Дунька? Дунька, кажется, покрестилась. Недавно, года полтора назад. И меня с собой звала, но я не захотела. Дура!

Я всхлипнула. Даже после смерти нет душе покоя. Дунька крещеная, Маруська, кажется, тоже, Ванька – не знаю.

А Севка? Неужели я и его больше не увижу?

Додумать я не успела, потому что дверь открылась и на пороге возникла Маруська. Подошла к кровати, уселась в кресло и внимательно посмотрела мне в глаза.

– Ты меня видишь? – спросила она.

Я так обрадовалась, что на мгновение утратила дар речи. Ура! Я не одна в этом незнакомом страшном мире!

– Маруся, – сказала я ломким от слез голосом.

– Видишь? – обрадовалась подруга.

– Вижу, – ответила я. Попыталась поднять руку, чтобы вытереть мокрые глаза, но провода натянулись и не позволили мне этого сделать.

– Лежи смирно! – приказала Маруська. – Я сама! Надо же! У нее даже характер не изменился!

Маринка достала из тумбочки бумажные салфетки и вытерла мое мокрое лицо. Потом наклонилась и поцеловала меня в обе щеки.

– Привет, – сказала она. Я присмотрелась и увидела, что глаза у нее тоже мокрые.

– Привет, – ответила я. – Ты тоже здесь?

– Нет, – ответила Маринка. – Я недавно выписалась.

Я минуту помолчала, переваривая странный ответ. Выписалась... Так говорят про больницу. Я в больнице? Неужели в потустороннем мире существуют больницы?

– А Дунька где? – спросила я осторожно.

– С Ванькой сидит, – ответила Маринка.

Я немного успокоилась. Вот это правильный ответ. Где же ей быть, как не возле Ваньки? Очень даже справедливо, что они снова вместе!

– А... Севка? – спросила я с усилием.

Маринка пожала плечами.

– Не знаю, – сказала она. – Не видела.

Мое сердце остановилось на несколько секунд.

– Как это? – пролепетала я. – Разве мы не все вместе?

Маринка не ответила. Я приподнялась на локте, оглядела помещение.

– Лежи! – велела Маринка. – Ты еще слабая!

Я упала на спину.

– Что со мной?

– Шок, – ответила Маринка.

Я вспомнила ножницы, болтающиеся в плече незнакомого мужчины, и громко отчаянно зарыдала. Маринка опешила.