– Нам ничего не сказали для того, чтобы все выглядело достоверно. Преследование, погоня, страх... Поняла?

– Поняла, – ответила я. – Я другого не поняла. Разве можно так поступать с друзьями?

Маринка злобно расхохоталась, негромко проговорила себе под нос:

– Устами младенца... – Потом посмотрела на Севку и жестко велела: – Ну, давай, гнида, рассказывай, за сколько ты всех нас продал. Надеюсь, выгодно? На жизнь хватит?

– Марина, ты не права, – спокойно ответил Севка.

Он успел взять себя в руки. Подвинул к кровати единственное кресло, стоявшее в комнате, и сел в него вольготно, по-хозяйски, закинув ногу на ногу. Вслед за ним в комнату просочились остальные участники событий. Оператор встал за Севкиной спиной, прицелился в нас объективом, как дулом снайперской винтовки.

Я поежилась, представив, как выгляжу. А Маринка всей этой съемочной возни попросту не заметила. Она смотрела на Севку странным взглядом, в которым перемешалось бешенство и веселье.

– Не права? – переспросила Маринка. – Может, и не права. Я же не телевизионный человек. Давай, объясни, а мы послушаем.

Севка немного нахмурился и начал говорить, не отрывая взгляда от моего лица.

– Уль, помнишь наш разговор о том, что нужно как-то на жизнь зарабатывать?

Я молча кивнула. Еще бы не помнить!

– Значит, ты можешь меня понять, – удовлетворенно сказал Севка. – Понимаешь, я тоже задумался над тем, как дальше жить. Чем заниматься, где специализироваться... И решил попробовать пробиться на телевидение.

– На телевидение, – повторила я вслух и снова кивнула. – Достойно.

– Правда? – обрадовался Севка моему пониманию. – Есть возможность нормально заработать, сделать карьеру. Были бы идеи.

Тут он умолк и молчал довольно долго. До тех пор, пока я не договорила за него:

– И тебе пришла в голову идея новой развлекательной программы.

– Именно развлекательной! – Маринка снова издала короткий трескучий смех, похожий на автоматную очередь. – Улька, ты все время не в бровь, а в глаз лупишь! Именно развлекательной!

Севка смешался, но тут же взял себя в руки и с вызовом взглянул на нас.

– Развлекательной! – подтвердил он. – А что такого? Жизнь тяжелая, народ хочет развлекаться! – Запнулся и с досадой договорил: – Только вот развлечь его с каждым годом становится трудней. Понимаешь, Улька, народ уже до такой степени пресыщен, что... как бы выразиться...

– Что у народа не стоит, – договорила Маринка.

Я передернулась, но всегда чопорный и консервативный Севка отчего-то обрадовался подсказке.

– Вот именно! – поддакнул он. – Да, не стоит! Сейчас развелось огромное количество всяких реалити-шоу, участники которых готовы делать что угодно! Трахаться, сидеть на унитазе под прицелом кинокамеры, жрать собственные экскременты... Короче, готовы продать себя вместе с собственным дерьмом, лишь бы нашлись покупатели!

– А покупатели – это публика, – уточнила я.

Севка все больше радовался моему пониманию.

– Конечно, публика! Для кого же вся эта херня создается! Но понимаешь, беда какая; чем дальше, тем трудней удержать ее внимание. Все уже было: и секс в прямом эфире, и драки до первой крови, и сидение на унитазе... – Севка развел руками: – Народ не заводится!

– И тебе понадобились гладиаторы, – договорила я.

– Понадобились люди, у которых сохранилось чувство собственного достоинства, – поправил меня Севка.

– О как! – удивилась Маринка.

– Да, – подтвердил Севка, бросив на нее мрачный взгляд. – Слишком много желающих продаться по дешевке. Они публике успели надоесть. Сейчас интерес может вызвать только что-то непродажное.

– А разве сейчас есть что-то... непродажное? – удивилась я.

Севка поднял вверх указательный палец.

– Вот! – сказал он. – Ульяна, ты зришь прямо в корень. Все вы – дети обеспеченных родителей. Вам продаваться не нужно. Именно поэтому...

Севка замялся и не договорил.

– Именно поэтому ты нас и выбрал? – догадалась я.

– Не только поэтому, – сказала Маринка. Она, не отрываясь, смотрела на Севку. – Еще и потому, что наши родители вряд ли подадут в суд за издевательства над своими детьми. Ты ведь прекрасно знал, какие у нас отношения с родными, правда? И это был дополнительный плюс твоего сценария!

Севка пожал плечами, не соглашаясь, но и не протестуя.

– Сценарий! – сказал он ворчливо. – Сценарий все время приходилось кроить-перекраивать! Все шло не так, как было запланировано вначале! Ульяна пригласила нас к себе домой, а задумано было совсем иначе! Пришлось изворачиваться...

– Подожди, подожди! – перебила я внезапно. – Так это ты расписал стенку в родительской спальне?

– Я, – признался Севка. – А что мне оставалось делать? Нужно было как-то выжить вас из дома!

Я на мгновение задохнулась.

– Выжить, значит, – задумчиво повторила Маринка, кивнула и с интересом спросила: – А как же беременная женщина?

Севка с досадой поморщился.

– Только не говори, что тебе ее жалко! Да вы все собирались ее изводить по полной программе! Я же вас с трудом удержал!

– Гуманист! – похвалила Маринка.

Севка отмахнулся.

– В конце концов, все обошлось, – напомнил он нетерпеливо. – Уля, ты что, в претензии?

Я не ответила. Просто не было слов, и все тут.

– Что ты, Севочка! – ответила за меня Маринка. – Уля в восторге! Ты рассказывай, рассказывай, мне даже интересно стало. Значит, из дома ты нас выжил. Что потом?

– Знаешь, Марина, тебе не мешало бы немного поглупеть, – откровенно высказался Севка. Маринка расхохоталась. – Да-да! – повысил голос Севка. – Напрасно ржешь! Если бы поглупела, может, дожила бы до конца игры!

– Выходит, я самая большая дура? – спросила я. – Поэтому и дожила до самого конца?

- Нет, не выходит, – ответил Севка. – Все получилось совершенно случайно. Маринку пришлось вывести за кадр первой, потому что она начала обо всем догадываться. Цеплялась к актеру, ловила на нестыковках, в общем, мешала нормально строить программу.

– И меня отключили, – договорила Маринка. – Черт! Как же я прокололась! Только на минуту спиной повернулась, и все! Укол, и нет меня. Потом привезли в этот хреновый санаторий и лишили связи с внешним миром!

Я вспомнила окровавленное платье, рукоятку ножа, торчавшую из Маруськиной груди, и передернулась.

– Все получилось очень эффектно, – возразил Севка. – Мы устроили тебе красивую смерть. Потом по телеку посмотришь, тебе понравится.

– Ну-ну, – сказала Маринка. Ее глаза подозрительно заблестели. – По телеку, значит, посмотрю...

– Ну вот, – продолжал Севка. – Маринку убрали, покатила импровизация. Ванька свалился. Здрасте, приехали! Куда мне было деваться с таким...

Севка поперхнулся.

– Балластом, – договорила я.

– Ну, в общем да, – не стал возражать Севка. – Балластом. Пришлось убирать Ваньку.

– В больнице знали, что идет съемка? – спросила я.

– Кое-кто знал.

Я вспомнила разговор, услышанный мной в тесной больничной каморке, похожей на кладовку.

– «Это людоедство», – прошептала я и объяснила уже нормальным голосом: – Я слышала, как главврач сказал, что это людоедство.

Севка откинулся на спинку и ядовито фыркнул.

– Людоедство, – повторил он. – Если бы ты знала, что он натворил годом раньше!..

– Нет, – перебила я. – Я не хочу ничего знать. Мне достаточно того, что натворил ты.

Севка глянул на меня исподлобья.

– Это реклама, – сказал он. – Старый придурок даже не подозревает, какая у него будет реклама после выхода программы в эфир!

– Ни одной свободной койки, – подсказала Маринка и снова нехорошо рассмеялась. – Все захотят умереть именно в этой клинике!

Севка закинул ногу на ногу и высокомерно промолчал. Я обдумала сказанное. Одна вещь не давала мне покоя.

– Значит, в больнице нас снимали?

– Конечно, – ответил Севка. – Камеры были установлены и в гостинице, и в больничных палатах!

– А как мы целовались, тоже снимали? – спросила я.