— Он оказал мне честь, приехав сюда, — сказал Тэмуджин, наклонившись вперед и пожирая старца глазами. — Его приглашали другие властители, но он не поехал к ним, а ко мне совершил большое путешествие. Я польщен.

Чан-чинь что-то пробормотал Лю Вану. Говорил он тихо и не так напористо, как хан, но Хулан почувствовала в его голосе ту же силу.

— То, что я приехал по приглашению вашего величества, — сказал по-монгольски Лю Ван, — просто предопределено Небом.

— Прошу тебя сесть, — предложил хан и хлопнул в ладоши. Вошли женщины и мальчики, неся блюда с мясом и кувшины. Вскоре все стали хватать куски и вино, кроме монахов. Лю Ван объявил, что Чан-чинь и его ученики не едят мяса и не пьют крепких напитков. Хан тотчас приказал принести им риса.

— Учитель ведет аскетическую жизнь, — продолжал Лю Ван, сев рядом с мудрецом. — Он мало ест и почти не бросается в объятья черного демона сна.

Лю Ван наклонился к Чан-чиню. Хулан взглянула на хана.

— Вот что говорит Учитель, — услышала она голос Лю Вана. — Я могу защитить жизнь. У меня нет эликсира, который может продлить ее, да я и не думаю, что такой эликсир существует, но я знаю одно: долгую жизнь можно найти лишь взаимодействуя с природой, а не противореча ей. Наверно, когда-нибудь мы откроем этот секрет.

Тэмуджин был неподвижен. Хулан ожидала увидеть разочарование или гнев, но не ужас, мелькнувший в его глазах, словно он услышал собственный смертный приговор. Испуганный взгляд исчез мгновенно; она взглянула на мудреца и поняла, что он тоже заметил его. Глаза старца потеплели, в них была жалость к отчаянию хана.

— Ты честен, мудрый Учитель, — тихо сказал Тэмуджин. — Мне следует уважать тебя за это.

— Могу дать вашему величеству совет, — перевел Лю Ван. — Воздержитесь от крепких напитков и ешьте ровно столько, сколько нужно для поддержания сил. Поспите один в течение месяца, и дух вашего величества восстановится в значительной степени. Крепкий ночной сон может принести человеку больше пользы, чем сотни дней приема лекарств. Но такой совет, как бы он ни был благоразумен, всего лишь общее место. Я приехал сюда, чтобы поговорить с вами о Пути.

Хан поник на троне. Люди тревожно посматривали друг на друга.

— Я выслушаю то, что вы скажете о Пути.

— Небо и Земля, луна и солнце, звезды, все демоны и духи, все люди и животные, и даже каждая травинка выросли из Дао. — Голос Лю Вана приобрел при переводе оттенок спокойной властности, которая была в голосе монаха. — Дао значит Путь. Я не имею в виду образ жизни, путь людей, а Путь мира, порядок в природе и во вселенной. Только подчинившись ему, а не навязывая ему свои иллюзии, человек может достичь понимания. Человек должен охватить вселенную, стараться познать ее законы и понимать ее единство — вот что такое Дао. Не ищите начала вещей и не прослеживайте все изменения до конца. Не стремитесь узнать цели того, что происходит сейчас. Вселенная вечна, и создана она для нас в той же мере, что и для саранчи, ползающей по земле.

— Я воспринимал мир таким, каков он есть, — сказал Тэмуджин. — И все же я надеялся на то, что есть нечто…

Голос его замер.

Монах опять заговорил ласковым голосом. Что бы он ни говорил, хана это утешить не могло. Человек живет и умирает, а мир остается — это было не то, что хотел услышать Тэмуджин.

— Дао сотворил Небо и Землю, — переводил Лю Ван, — а они породили человека. Человек весь светился, но со временем его тело становилось все более земным, и священный свет потускнел. У него появились желания, и с ростом его аппетитов растратился его дух. Вы должны воспитывать в себе свой дух так чтобы он мог подняться до Неба Вы стали великим завоевателем, какого еще не ввдел мир. Станьте великим правителем и память о вас будет жить на Земле так же долго, как ваш дух на Небе.

Тэмуджин долго молчал. Хулан подумала что он велит монаху уйти, даже, может быть, выгонит его из стана.

— Отпразднуем это, — сказал Тэмуджин. — Для вас Поставят два шатра. Я должен еще послушать тебя, когда ты отдохнешь.

«Гордость», — подумала Хулан. Пригласив мудреца издалека, Тэмуджин не может признать, что его путешествие было напрасным.

После пира Тэмуджин распрощался с гостями, но Хулан и Елу Цуцая задержал.

— Вы разочарованы, мой хан, — сказал киданец.

— Вы еще сомневаетесь.

— Я тоже надеялся, но никогда не сомневался в мудрости Учителя. Меня радует, что вы все еще хотите учиться у него. То, что он говорит, может помочь вам быть мудрым правителем. Все ваши войны подходят к победному концу — наступает время строить.

— Империей, завоеванной верхом, — сказал Тэмуджин, — нельзя править верхом. Вы мне часто говорили это. — Он вздохнул. — Интересно, долго ли мне жить и править.

— Вы еще бодры, — сказал Цуцай, — и чувствуете себя лучше, чем многие люди, которым за пятьдесят. Жить вам еще долго.

— Можете идти, мой друг, — сказал хан.

Киданец ушел. Хулан ждала, когда муж отпустит ее.

— В последний раз я молился на Бурхан Халдун, — сказал он наконец, — и гора молчала. Это молчание ужаснуло меня. Я не мог узнать волю Неба. Я давно не слышал духов, а на этой земле сны мои порой…

Он согнулся в своем позолоченном кресле.

— У меня было такое чувство, будто меня поглотила земля, будто меня заперли в ловушке, и душе моей невозможно было летать. Я увидел небытие. Мне пришло в голову, что душа человека может умереть с его телом, что после этой жизни ничего нет. Монах был моей единственной надеждой избежать такой участи.

— Я не все поняла из того, что он говорил нам, — сказала она, — но он еще говорил о духе, который живет во всех людях.

Рот его покривился.

— И еще он сказал, что мир не был создан для нас, словно мы делаем то же самое, что и табун лошадей, ищущий новое пастбище, или стая птиц, летящая на юг. Он говорил о духе внутри нас, но в последнее время я его не ощущаю.

Он встал, качнулся и тяжело опустился в кресло. Его морщинистое лицо выглядело измученным.

— Когда-то со мной говорил Тэнгри. Во сне я слышал, что мне ясно нашептывали духи. Призраки моих предков представлялись мне такими, будто они и в самом деле живут на земле. Однажды я слышал, как они говорили со мной устами шамана Тэб-Тэнгри, и даже когда я разрешил Тэмугэ решить его судьбу, я все еще надеялся, что Тэб-Тэнгри сможет воспользоваться своей магией, даже если это грозило бы мне смертью, потому что тогда бы я убедился, что его утверждения оправдываются. — Он отпил из кубка и уронил его. — Когда я увидел его сломанное тело, я понял, что мертвые молчали всегда, что он не обладал способностью общаться с ними, что, видимо, никакие призраки с нами не говорят. С тех пор я не знал покоя. Я молился и не получал ответа. Я искал утешения в радостях жизни, и они ускользали от меня. Я думаю о могиле и трепещу.

От его отчаяния она осмелела.

— У тебя такие видения, — сказала она, — и все же ты посылаешь людей без счета на смерть. Я надеялась лишь на то, что души мертвых в конце концов обретут немного счастья, а теперь ты говоришь, что не веришь в это и думаешь, что их нет совсем.

— Нас мало, — возразил он, — а нашим врагам нет числа. Мы можем победить их только тем, что заставим их бояться оказывать сопротивление. Ко я должен признаться, что я меньше радуюсь их смертям, чем мог бы. Я мог бы стать счастливым, поверив в их полное исчезновение, в пустоту, ожидающую их.

— Ты думал, они исчезнут, — сказала она, — а сам ты, возможно, будешь жить вечно. Не думала я, что человек может вместить подобное зло. Если бы я поверила, что именно это ожидает нас, я хотела бы, чтобы все люди радовались, пока живут.

— В таком случае ты дура, Хулан. Если все кончается с жизнью, то не все ли равно, что мы делаем здесь.

— Не все равно, — прошептала она. — Теперь ты не получишь своего эликсира. Тебе придется бояться смерти, на которую ты обрек так много других людей. Для тебя это, наверно, подходящее наказание.