К концу бесконечной смены он с теплом вспоминал и свою печь и добрейшего Начальника, которого видел всего по нескольку раз в день, скупого не только на эмоции, но и на слова. Местная же Начальница, похоже, поставила перед собой двойную задачу: во-первых, глаз не спускать с новенького, находясь постоянно, как смерть, у него за спиной, а во-вторых, максимально экспрессивно расточать на него весь свой богатый запас оскорбительных эпитетов. 32/08 узнал, что он «тормоз», «бестолочь», «увалень», «чёртов бездельник» и даже «гнида сонная» и что ей абсолютно неясно, как он с такими рефлексами до сих пор работал и вообще дожил до такого возраста.

Когда пытка наконец закончилась, у 32/08 мелко тряслись руки, а когда он закрывал глаза, то видел детали, поглощаемые вибростендом.

Рыцарский поединок – словосочетание, как будто бы насквозь пропитанное благородством и честью. И даже если сюзерен дерётся со своим вассалом, у них должны быть одинаковые шансы на победу. Однако в игре «Время ведьм» этот принцип из-за присутствия в ней имбо́вых53 артефактов не работал.

За завтраком Закари прикидывал вероятность победы над герцогом.

Преимущество было, по сути, единственным: как недавний ратник и нынешний действующий командир, он постоянно упражнялся с различными видами оружия: копьями, мечами, кинжалами, луками и арбалетами. Постоянно скакал верхом. В общем пребывал в отличной форме. Герцог, в отличие от него, хоть и имел богатейший ратный опыт, но в далёком прошлом. Лет десять уже он почти не участвовал в военных действиях, а если всё-таки приходилось, наблюдал за битвой с холма, развалившись в походном кресле.

Из многочисленных минусов.

Доспехи. У Закари хоть и дорогой, новый и прочный, но всё-таки самый обычный панцирь. У Золотого же Сердца не доспех, а чудо инженерной и магической мысли делающий своего хозяина неуязвимым для всех видов оружия и неимоверно опасным в нападении. Под пластинами из прочнейшей лёгкой стали, выкованной далеко за границами империи, прятались хитроумные механизмы и пружины, приводимые в действие мыслями владельца и многократно увеличивающие его силу и ускоряющие движения. Не доспех, а сокровище, по стоимости как весь замок Альбрук вместе со всеми его обитателями.

Теперь мечи. У баронета всё то же самое – простота и надёжность, у герцога меч с собственным именем от именитого опять же оружейного мастера. Соответственно: прочность булата, феноменальная проникающая способность и идеальная балансировка. Опять беда.

Кони. У Закари великолепный жеребец, ранее принадлежащий герцогскому гонцу. Один из лучших в стране, но… для быстрого и дальнего перемещения, не для боя на копьях. У властелина Альбрука в конюшне самый богатый выбор разнообразно подготовленных скакунов, в том числе битюгов, тяжёлых и достаточно мощных для того, чтобы максимально разогнать свою массу и массу седока, преодолев расстояние, равное половине длины ристалища. Такой конь гораздо более устойчив и несёт бо́льшую разрушительную силу, чем скаковой. То есть и здесь превосходство точно не на стороне баронета.

И наконец моральная подоплёка дела. Закари по всем статьям неправ. Никак не красит его адюльтер с женой своего покровителя и благодетеля. Герцог к нему как к родному, а он… То, что герцогиня – потаскуха, баронета никак не извиняет. Его и так многие не любят; он в их глазах безродный выскочка, везунчик, поражение которого уравняет его с остальными неудачниками. Герцог же отстаивает свою поруганную честь на глазах у нежно любящих и почитающих его верноподданных. А при прочих равных, на чьей из дуэлянтов стороне моральная правда и поддержка болельщиков, тот почти и победил.

«Что ж, – решил не отчаиваться Закари, – тем заслуженней будет победа!»

– Спасибо, Гвидо, как всегда, божественно, – баронет отодвинул глиняную миску и вытер рот рукавом, как простой ратник.

Повар принимал опального баронета вместе с его оруженосцем на кухне, мало опасаясь герцогской немилости. Все остальные придворные воротили носы при встрече с бывшим комендантом.

– А ведь я ещё тогда понял, когда Одноглазый замок захватить пытался, что ты с герцогиней роман крутишь. Тогда ещё чуял, что это плохо кончится. Да не стал тебе ничего говорить – подумал, всё равно не послушаешь, – грустно поведал Гвидо.

– Тебе точно не в чем себя винить, друг. Конечно, не послушал бы. Я сам во всём виноват, – утешил его Закари.

– Было бы странно, если бы молодой человек устоял перед чарами такой прекрасной дамы, – заметил Бертран.

Гвидо пропустил его слова мимо ушей.

– Послушай, – он обращался исключительно к баронету, – тебе нужно бежать. Всем известно, что у герцога экипировка лучше. У тебя нет шансов. Ты погибнешь. Это будет не поединок, а казнь.

– А если я всё-таки одержу победу?

– Не многим лучше. Самого свободного герцогства королевства не станет. Все труды по его созданию Карла Велеречивого и Ренольда Золотое Сердце пойдут прахом.

– А не лез бы ты со своими советами, повар! Шёл бы лучше готовить. Для воина бежать от поединка – самое позорное, что он может сделать, – возмутился Бертран.

– Чья бы корова мычала… – заметил повар, всё так же не глядя на оруженосца. – Зачем ты взял его с собой? Я бы лучше отправил его трапезничать к челяди.

Бертран оттолкнул от себя миску, да так, что она полетела со стола и разбилась о каменный пол. Потом встал и отчеканил:

– Сэр Вентер, я подожду вас снаружи. Здесь воняет гнилой капустой.

– Так это ж от тебя и разит, старик, – зарычал Гвидо, поднимаясь во весь свой богатырский рост и сжимая кулаки. – Позволь, я провожу тебя на свежий воздух.

Баронет остановил его жестом, потом обернулся к Бертрану.

– Иди. Я тотчас буду.

– Я и не особенно рассчитывал на то, что ты меня послушаешь… – проворчал Гвидо, когда Бертран вышел. – Поэтому приготовил зелье Безразличия к Смерти и Презрения к Жизни. Дать тебе?

Закари улыбнулся.

– Отдай лучше герцогу.

Встал из-за стола, подошёл к другу и крепко обнял его, как будто прощаясь.

Поединок должен был состояться в самом замке. Длины плаца для военных упражнений как раз хватило, чтобы устроить на нём ристалище, на противоположных концах которого разбили палатки для отдыха и снаряжения поединщиков.

В зрителях недостатка не было. Придворные, солдаты герцогского войска, замковая челядь, а также знатные горожане толпились вокруг ристалища, глазели из окон жилых и подсобных помещений. Стайка детворы устроилась на крыше казармы. На балконе над входом в жилые покои расположилась герцогиня с ближайшими домочадцами, бургомистром Альбрука, а также приглашёнными по случаю крупнейшими лендлордами герцогства. Там же находился и Гвидо, вид которого был несчастен, ибо он переживал за обоих поединщиков, ведь один спас ему жизнь и стал близким другом, а второй показал себя щедрым и справедливым господином. Для повара благоприятного исхода сего действа не существовало.

Бертран помог Закари, облачённому в полный доспех, взобраться на коня.

Рыцарь был спокоен, он решил не бояться за свою жизнь. Если ему суждено погибнуть от руки герцога, одного из достойнейших из ныне живущих представителей человеческого рода, то ничего уж тут не попишешь… Но при этом он поклялся себе сражаться достойно, так, чтобы люди долго вспоминали этот бой. Ну а если герцог предоставит хоть малейшую возможность победить, то Закари, бог свидетель, ею воспользуется.

Боевой рог дал сигнал к началу поединка. Все затихли. Даже караульные, патрулирующие стены, нарушили свои предписания, остановились и перегнулись через парапет.

Поединщики поскакали навстречу друг другу.

Герцог олицетворял собой мощь и красоту одновременно. Белоснежный плюмаж на шлеме развивался, как крылья, волшебный доспех благородно отражал солнце, а каждый шаг его гнедого, казалось, заставлял содрогаться стены.