Даже 41/11, похоже, проникся к нему сочувствием, которое проявлялось в том, что он стал чуть дольше задерживаться в своих рейсах, рискуя собственной шкурой – заметь это начальник, и негру бы не поздоровилось. 32/08 был благодарен ему за это.

Скоро он вернётся домой, залезет в свой саркофаг. Диагностическая система отметит у него солнечные ожоги и наверняка повышение температуры тела и, непременно, погрузит в блаженный сон…

За пятнадцать минут до сирены его вызвали в отдел кадров. Он возблагодарил небеса за возможность закончить рабочий день чуть раньше.

На проходную он плёлся гордый собой. Он был почти счастлив и ощущал гармонию со Вселенной. Он славно поработал, теперь хорошо отдохнёт. А то, что шея обгорела – так это пустяки; саркофаг вылечит за ночь. В отдел кадров его вызвали, чтобы наградить сутками, а то и двумя в виртуальном мире за то, что он выдержал этот день и не подвёл ни напарника, ни своего начальника. Принёс пользу обществу. Достойная пчела. На таких, как он, земля держится. То, что он вытерпел сегодня, – это своего рода подвиг.

Девчушка-кадровичка сидела за своим столом. Рядом, уперев одну руку в бедро и вывернув её калачом, восседал Начальник. Он был, как всегда, мрачен и надменен. 32/08 кивнул ему неуверенно. Начальник как будто этого не заметил. Но это ничего не значило, он всегда был хамом. 32/08 сесть не предложили, он должен был стоять перед руководством, как нашкодивший подросток перед советом попечителей.

Девчушка заговорила, преподнося сказанное как одолжение:

– 32/08, если хочешь сохранить работу, ты должен извиниться перед своим начальником и пообещать беспрекословно выполнять все его приказы в дальнейшем.

Он посмотрел на неё в замешательстве. Он ожидал чего угодно, но только не этого унижения.

– Но ведь ты сказала вчера, что всё уладила.

– Конечно. Но трудовой конфликт должен быть разрешён до конца, а твой Начальник хочет быть уверен, что ты больше не будешь тратить его и своё рабочее время на капризы.

Начальник важно кивнул.

Возможно, если бы они с Начальником были один на один, 32/08 и покаялся бы, и извинился. Но присутствие дамы заставило его повременить с решением.

«Но ведь эта жизнь, по сути, и является моей настоящей жизнью, – вдруг понял он. – Почему во сне я могу позволить себе быть гордым и благородным, а тут должен пасовать перед этим самодуром и негодяем? Почему?! Кто он такой по сравнению со мной? У меня за плечами столько жизней, столько миров. Я мудрее его в тысячу раз. Я лучше. И вообще могу порвать его голыми руками. Кем я только не был: и самураем, и ниндзя, и ассасином, и ратником. А этот чёрт даже не играет. И презирает тех, кто играет. В начальство почему-то чаще пролазят те, кто живёт только в реале…»

– Ну! – не выдержал Начальник. – Пчела, ты заставляешь нас ждать.

– Нет, – тихо произнёс 32/08.

Девчушка очень удивилась.

– Что это такое «нет»?

У Начальника глаза мгновенно покраснели от злобы и выпучились.

32/08 чуть было не одумался, но, пережив секундную слабость, упрямо задрал подбородок и заявил:

– Нет за мной никакой вины, а потому и извиняться не буду.

Содрал с шеи бурое от крови и грязи полотенце, швырнул его Начальнику под ноги и вышел.

Оставшееся до отбоя время 32/08 делал перед самим собой вид, что ничего не произошло. Ну уволили. Ну лишили гипносна. Ничего страшного. Уже завтра бюро по жизнеустройству найдёт ему новую работу. Рабочие пчёлы долго без дела не сидят; кормить-то их нужно. Не за счёт же бюро… Ночь надо как-то пережить. И желательно выспаться, чтобы хорошо показать себя на новом месте.

Послушал музыку. Музыку он любил старую, конца прошлого века – начала нынешнего. Ещё «натуральную», то есть написанную без помощи ИИ, а не эту современную семплированную чепуху.

Почитал книгу полувековой давности. Тоже написанную человеком. В отличие от большинства рабочих пчёл, которые полагают чтение книг странной реликтовой привычкой, 32/08 читал. Во многих играх, особенно исторических, он достигал скорейшего прогресса за счёт сведений, получаемых из сетевых книжных хранилищ. Кто-то пользуется Сетью только для развлечения, а кто-то ловит с её помощью золотых рыбок познания.

Современное искусство ему не нравилось: что музыка, что литература, что оперирующие зрительными образами. Сейчас, к восьмидесятым годам двадцать первого века, почти всё создавалось с помощью нейросетей, а их творения существенно отличались от гуманоидных. Были они слишком идеальны и от этого очень похожи друг на друга. Искусственный интеллект, эрудированный, плодовитый, но бездушный, выдавал колоссальное количество букв, нот, штрихов и мазков, которые лишь выглядели красиво, не неся в себе истинных чувств и поиска новых смыслов.

Плоды же совместного творчества естественного и искусственного разумов мало чем отличались от чисто компьютерных. Обленившиеся творческие личности едва намечали наброски сюжета и персонажей, несколькими чертами обозначали основную идею произведения и отдавали грубую заготовку компьютеру. Потом разве что слегка ретушировали полученный продукт и гордо ставили свою подпись. Популярность этого штампованного ширпотреба зависела только от количества средств, вкладываемых в маркетинговую раскрутку.

Через полтора часа после отбоя, вдоволь наворочавшись в саркофаге, 32/08 понял, что уснуть у него не получится. Он никогда не засыпал без газа, с помощью которого саркофаг мгновенно погружал своего обитателя в сон.

В отчаянии он отправил запрос в бюро по жизнеустройству:

«Здравствуйте!

Я отлучён от гипносна на время, пока не работаю. Я не могу уснуть. Можно ли усыпить меня с помощью газа?»

Ответ был следующим:

«Уважаемый клиент, TA5625/27/32/08D,

Согласно «Закону о деятельности бюро по жизнеустройству» усыпляющий газ применяется только для введения в состояние гипносна.

Однако согласно Уложению о Добровольной Эвтаназии существует опция летального усыпления. Если желаете ею воспользоваться, пришлите подтверждение. Вы уснёте без виртуальных видений и уже не проснётесь.

Доброй ночи!»

От этого щедрого предложения у 32/08 зашевелились волосы по всему телу.

«Нет! Нет! Никакой эвтаназии», – написал он ответ. Не отвечать на подобное письмо было страшно – ещё усыпят по умолчанию.

Он нашёл в Сети рекомендации для лишенцев и в соответствии с одной из них стал считать барашков. Дошёл до пяти сотен и утомился, но не настолько, чтобы уснуть. Тут в голову пришла мысль: «Надо будет цпы́ры поставить». Когда смысл этой фразы, вернее, его отсутствие, дошёл до сознания, 32/08 открыл глаза. Какие ещё цпыры? Нет. Это не сон. Это бред. В отчаянии он решил выбраться из саркофага, который был тёмен, душен и неуютен.

Соседи мирно почивали, их саркофаги тихонько гудели и светились голубым цветом. 32/08 испытал острый приступ зависти и подосадовал на самого себя. Психопат. Потерпеть не мог. Шейка у него обгорела… Саркофаг обработал кожу каким-то линиментом, и жжение быстро превратилось в лёгкий дискомфорт. Завтра он, наверное, уже ничего не почувствует.

Он вышел вон из секции. Пустые коридоры улья представляли собой зрелище непривычное и безмерно унылое. Транспортные ленты и эскалаторы не двигались, лифты не работали. Путь с 32-го этажа, казалось, никогда не кончится. Ему пригрезилось, что он давно прошёл здание сверху вниз и спускается теперь глубоко под землю. Он отогнал эту нелепую мысль и через пару этажей оказался-таки в пустом и гулком вестибюле.

На улице веселее не стало. Капал грустный прохладный дождик. 32/08 побрёл куда глаза глядят. Как ему казалось, к морю.

В голове звенела пустота. Даже странно: мысли были только о том, что мыслей нет. Мозг просто обрабатывал чёрно-белую картинку перед глазами: одинаковые мокрые улицы, освещаемые редкими фонарями.