И все же я скоро заметил, что наряду со всеми привилегиями, которые он предоставил мне, существовала одна святыня, вход в которую был мне заказан. Порой он в одиночку отправлялся в какие-то поездки, о которых ничего не говорил; существовали ассигнования, о назначении которых я не знал, а он никогда не вдавался в их обсуждение. Но затем наступил день, когда он решил, что меня следует ввести в общество, о котором я ровно ничего не знал, в организацию, известную вам как «Сигма».
Я все еще оставался вундеркиндом Менара, молодой надеждой корпорации, мне было всего лишь двадцать с небольшим лет, и я был совершенно не подготовлен к тому, что мне предстояло увидеть во время первой встречи, на которой мне довелось побывать. Она происходила в замке в сельском районе Швейцарии, великолепном древнем замке, расположенном на обширном и изолированном участке земли, принадлежащей одному из руководителей. Меры безопасности там принимались совершенно исключительные: даже ландшафт, деревья и кусты, окружавшие поместье, были высажены таким образом, чтобы обеспечить тайное прибытие и отъезд различных посетителей. Так что во время моего первого визита туда я был лишен возможности видеть, как приезжают остальные. Ни один вид шпионского снаряжения не смог бы выдержать мощных импульсов высоко– и низкочастотного электромагнитного излучения – в то время это было последним достижением технологии. Все металлические предметы предлагалось складывать в контейнеры из чистого осмия, в противном случае даже простые наручные часы были бы бесповоротно испорчены. Менар и я прибыли туда под вечер, и нас проводили в отведенные помещения: его – в великолепные апартаменты с окном, выходящим на маленькое ледниковое озеро, а меня – в смежные комнаты, далеко не столь роскошные, но все же чрезвычайно удобные.
Совещание началось на следующее утро. О чем тогда шла речь, я почти не запомнил. Разговоры служили продолжением более ранних бесед, о которых я ничего не знал, – новичку было очень трудно сориентироваться с первого раза. Но мне были знакомы лица людей, сидевших вокруг стола, и поэтому происходившее казалось мне совершенно ирреальным – нечто такое, на что мог бы решиться только писатель, создающий фантастическую пьесу. Менар был человеком, имевшим очень мало равных себе по величине богатства, по могуществу возглавляемой им корпорации, а также по деловой прозорливости. Так вот, все, кто мог считаться равным ему, находились там, в этом зале. Там были главы двух могущественных, враждующих между собой стальных конгломератов. Руководители ведущих американских изготовителей электрооборудования. Столпы тяжелой промышленности. Нефтехимии. Технологии. Люди, создавшие так называемый американский век. Их коллеги из Европы. Самый известный из мировых газетных магнатов. Руководители потрясающе всеядных инвестиционных компаний. Люди, которые сообща владели контролем над активами, превышавшими валовой национальный продукт большинства стран мира, вместе взятых.
В тот день, раз и навсегда, было разрушено мое изначальное мировосприятие.
Дети на уроках истории заучивают имена, разглядывают портреты различных политиков и военачальников. Они знают Уинстона Черчилля, знают Дуайта Эйзенхауэра, знают Франко и де Голля, Этли и Макмиллана. Эти люди имели определенное значение. Но в действительности они вряд ли являлись чем-то большим, чем просто представителями. Они были, в несколько утрированном смысле слова, пресс-секретарями, служащими. И «Сигма» внимательно следила, чтобы это положение сохранялось в д альнейшем. Люди, по-настоящему державшие в руках рычаги власти, сидели за этим длинным столом из красного дерева. Они были истинными кукловодами и при помощи ниточек управляли марионетками.
По мере того как шли часы, а мы пили кофе и грызли печенье, я понял, свидетелем чего оказался: это было заседание совета директоров огромной единой Корпорации, которая управляла всеми остальными корпорациями.
Совета директоров, руководящего ни много ни мало – ходом всей истории Запада!
Именно их отношение к делу, их точки зрения запомнились мне куда крепче, чем любые слова, которые были тогда произнесены. Поскольку эти люди были профессиональными менеджерами, совершенно не располагавшими временем для бесполезных эмоций или иррациональных чувств. Они верили в развитие производительности, в укрепление порядка, в рациональную концентрацию капитала. Они верили, выражаясь простым английским языком, в то, что история – сама судьба человеческого рода – дело слишком важное для того, чтобы можно было доверить его массам. Катаклизмы двух мировых войн заставили их твердо укрепиться в этом мнении. История должна стать управляемой. Решения дол жны принимать беспристрастные профессионалы. И хаос, которым угрожает коммунизм – всеобщие беспорядки и перераспределение богатства, неизбежно последовавшие бы за его приходом, – сделал их проект вопросом наивысшей важности и безотлагательности. Коммунизм являлся не какой-то утопической схемой, а реально существующей опасностью, которую необходимо предотвратить.
Они убеждали друг друга в том, что нужно создать планету, где истинный предпринимательский дух навсегда окажется в безопасности от зависти и жадности масс. В конце концов, разве не был мир на самом деле тяжело болен коммунизмом и фашизмом – мир, который каждый из нас хотел завещать своим детям? Современный капитал указал нам путь – но будущее индустриального общества следовало подстраховать, прикрыть от штормов. Таким было общее представление. И хотя происхождение этого представления берет свое начало в глобальной депрессии, которая предшествовала войне, оно, это представление, обрело бесконечно большую притягательную силу в связи с теми разрушениями, которые причинила война.
В тот день я говорил очень мало, и не потому, что я молчалив по характеру, а потому, что в самом буквальном смысле онемел. Я был пигмеем среди гигантов. Я был крестьянином, ужинающим с императорами. Я, что называется, не помнил себя, и самое большее, на что я был тогда способен, это, подражая моему великому ментору, сохранять бесстрастный вид. Такими были первые часы, которые я провел в составе «Сигмы», и с того дня моей жизни никогда уже не суждено было стать прежней. Ежедневная газетная жвачка – забастовка рабочих там, партийный съезд тут, убийство где-то еще – не была больше сводкой случайных событий. За этими событиями теперь можно было разглядеть схему – сложные и запутанные махинации сложного и запутанного механизма.
Безусловно, основатели, руководители получали хорошую прибыль. Их корпорации – каждая из них – процветали, тогда как многие другие, которым не посчастливилось оказаться причастными к «Сигме», погибли. Но реальной движущей силой было их великое представление: Запад необходимо объединить против общего врага, или же он ослабеет и проиграет. И укрепление его бастионов следует производить осмотрительно и благоразумно. Слишко м агрессивные, слишком поспешные действия могут вызвать обратную реакцию. Реформа должна осуществляться крошечными шажками. Одна группа специализировалась на убийствах, которые лишали левых самых вдумчивых и авторитетных лидеров. Другие подделывали – это слово в данном случае самое подходя щее – разнообразные экстремистские группы: такие, как «Баадер-Май нхоф» и «Красные бригады», роль которых заключались в том, чтобы гарантированно отпугнуть любых умеренных сочувствующих.
Запад и значительная часть прочего мира должны были откликнуться на благое попечение и охотно проглотить те сказки, которыми мы прикрывали свою деятельность. В Италии мы создали сеть из двадцати тысяч гражданских комитетов, через которую качали деньги христианским демократам. Известный «План Маршалла», как и многие другие планы, был разработан «Сигмой» – очень часто «Сигме» принадлежали самые тексты те х актов, которые представлялись на рассмотрение американского Конгресса и получали его одобрение! Все европейские программы восстановления, организации экономического сотрудничества и в конечном счете даже НАТО – стали органами «Сигмы», которая оставалась невидимой, потому что была вездесущей. Колеса, приводящие в движение другие колеса, таким был наш образ действи й. В любом учебнике вы найдете стандартный текст о послевоенном восстановлении Европы, сопровождаемый фотографией генерала Маршалла. А ведь все детали его плана были продуманы, разработаны и одобрены нами намного раньше.
