Пришедшая на замену сестра… Анна выпрямилась, внезапно почувствовав тревогу:

– В ту ночь, когда он умер, дежурила не постоянная сестра?

– Да, но, как я уже говорила, такая же опытная…

– Вы раньше ее видели?

– Нет…

– Вы можете дать мне ее имя и телефон агентства?

– Конечно, но если вы думаете, что сиделка убила Марселя, то это глупо. Он же был болен.

Анна почувствовала, что ее сердце учащенно забилось.

– Вы можете позвонить в агентство? – спросила она Болгорио. – И еще я бы хотела прямо сейчас отправиться в морг, не могли бы вы туда позвонить, попросить их подготовить тело к нашему приходу?

– Тело? – настороженно произнесла Консуэла Проспери, поднимаясь на ноги.

– Я очень сожалею, что мы задерживаем похороны, – сказала Анна. – И мы бы хотели получить ваше разрешение на проведение вскрытия. Мы, конечно, всегда можем получить ордер в суде, но будет проще и быстрее, если вы дадите нам разрешение. Если вы предпочитаете похороны в открытом гробу, то я могу вам гарантировать – никто даже и не заметит…

– О чем вы говорите? – спросила вдова с неподдельным удивлением. Она подошла к огромному камину и подняла с полки богато украшенную серебряную урну. – Я получила прах моего мужа всего лишь несколько часов назад.

Судья Верховного суда Соединенных Штатов Мириам Бэйтиман с большим усилием поднялась из-за своего массивного двухстороннего стола красного дерева, чтобы приветствовать посетителя. Тяжело опираясь на трость с украшенным золотом набалдашником, она обошла стол кругом и, тепло улыбаясь, несмотря на сильную боль от постоянно мучившего ее ревматоидного артрита, взяла вошедшего за руку.

– Как я рада видеть вас, Рон, – сказала она.

Ее посетитель, высокий чернокожий, примерно шестидесятилетний человек, наклонился и коротко поцеловал, словно клюнул, маленькую женщину-судью в щеку.

– Вы выглядите, как всегда, прекрасно, – изрек он глубоким четким баритоном; его произношение было изумительным.

– О, какая чепуха, – судья Бэйтиман проковыляла к камину, перед которым стояли два кресла с высокими спинками и подголовниками, и забралась в одно из них. Гость опустился в соседнее.

Ее посетитель был одним из наиболее влиятельных частных граждан Вашингтона. Пользовавшийся всеобщим уважением, обладавший необыкновенно широким кругом знакомств частный поверенный, который ни одного дня не был на правительственной службе, но, несмотря на это, являлся доверенным лицом всех президентов, как демократов, так и республиканцев, начиная с Линдона Джонсона, Рональд Иверс, славившийся также своим роскошным гардеробом, был одет в красивый костюм цвета древесного угля в тонкую полоску с неброским темно-бордовым галстуком.

– Мадам судья, благодарю вас за то, что вы нашли возможность принять меня, хотя я не попросил о встрече заблаговременно.

– Ради бога, Рон, меня зовут Мириам. Сколько лет мы с вами знакомы?

Он улыбнулся.

– Полагаю, что лет тридцать пять… Мириам, плюс-минус еще десятилетие. Но мне до сих пор хочется называть вас профессор Бэйтиман.

Иверс был одним из лучших студентов Мириам Бэйтиман в Йельском юридическом колледже, и он же стоял за ширмой и дергал за ниточки, когда лет пятнадцать назад судья Бэйтиман получила назначение в Верховный суд. Он наклонился в кресле, как бы подавшись к своей собеседнице.

– Вы чрезвычайно занятая леди, к тому же сейчас проходит сессия суда, так что позвольте мне перейти прямо к сути дела. Президент попросил, чтобы я обсудил с вами одну вещь, которая не должна выйти за пределы этой комнаты. Он много раздумывал на эту тему. Пожалуйста, учтите, что все это чисто предварительные соображения.

Голубые глаза судьи Бэйтиман мудро и проницательно смотрели сквозь толстые линзы очков.

– Он хочет, чтобы я ушла, – мрачно проговорила судья.

Ее посетитель оказался не готовым к такому прямому разговору.

– Он питает огромное уважение к вашим знаниям, опыту и интуиции и хотел бы, чтобы вы сами рекомендовали своего преемника. Президент будет находиться на своем посту чуть больше года и хочет удостовериться в том, что ближайшая вакансия Верховного суда не достанется кандидату от другой партии. А это кажется вполне вероятным.

– А что дает президенту основания считать, что мое место может в скором времени освободиться? – спокойно спросила судья Бэйтиман.

Рональд Иверс склонил голову и закрыл глаза, как будто молился или глубоко задумался.

– Это очень деликатное дело, – произнес он мягким голосом, словно священник, выслушивающий исповедь, – но ведь мы с вами всегда разговаривали друг с другом открыто. Вы относитесь к числу самых лучших членов Верховного суда, которых когда-либо видела эта нация, и я нисколько не сомневаюсь в том, что вас будут вспоминать наряду с Брандисом или Франкфуртером. Но я знаю, что вы желаете сохранить свое положение, и поэтому вы сами должны задать себе очень трудный вопрос: сколько еще лет осталось у вас впереди? – Он поднял голову и посмотрел собеседнице прямо в глаза. – Вспомните, что такие люди, как Брандис, Кардозо, Холмс, – все они чрезмерно засиделись на своем месте. Они оставались в суде еще много лет после того, как перестали справляться со своей работой.

Судья Бэйтиман твердо встретила его взгляд.

– Не хотите ли кофе? – неожиданно спросила она. И добавила, заговорщицки понизив голос: – Я только что вернулась из Вены и купила там у «Демела» его знаменитый сахарный торт, а врачи не разрешают мне съесть хотя бы кусочек.

Иверс погладил себя по плоскому животу.

– Я стараюсь держаться в форме. Так что благодарю вас, но нет.

– Тогда позвольте мне ответить откровенностью на откровенность. Я знаю репутацию едва ли не каждого судьи любого уровня во всех округах страны. И я нисколько не сомневаюсь в том, что президент сможет найти юриста высочайшей квалификации, с блестящим умом, обладающего глубокими и широкими познаниями. Но я хочу указать вам на одну вещь. Верховный суд – это место, требующее многих и многих годов обучения, прежде чем юристу удастся начать по-настоящему плодотворно работать. Нельзя просто прийти сюда с надеждой на то, что место сразу сделает человека пригодным для того, чтобы занимать его. Ничего здесь не может заменить опыта и времени работы. Если можно сказать, что здесь я получила один главный урок, то он заключается в том, что я познала силу опыта. Именно он и является источником реальной мудрости.

Ее гость был готов к этому аргументу.

– И в суде нет никого, кто мог бы сравниться с вами в мудрости. Но ваше здоровье становится все хуже и хуже. К великому сожалению, вы не молодеете. – Он печально улыбнулся. – Как, впрочем, и все мы. Я знаю, что это ужасно неприятная тема, но, увы, ее никак не обойдешь.

– О, я не собираюсь отбрасывать копыта в ближайшие несколько дней, – заявила она, яростно сверкнув глазами. Телефон, стоявший около ее стула, внезапно резко зазвонил, и они оба вздрогнули от неожиданности. Судья подняла трубку: – Да?

– Прошу извинения за то, что потревожила вас, – раздался голос Памелы, которая уже много лет была секретарем судьи Бэйтиман, – но это мистер Холланд. Вы сказали мне, чтобы я соединяла его с вами каждый раз, когда он будет звонить.

– Я буду разговаривать из своего кабинета. – Она опустила трубку и начала с трудом подниматься на ноги. – Вы извините меня, если я оставлю вас на минутку-другую, Рон?

– Я могу подождать в приемной, – сказал Иверс, быстро вскочив и помогая судье подняться.

– Не валяйте дурака. Оставайтесь здесь. А если передумаете насчет сахарного торта, то сами знаете, что Памела всегда рядом.

Судья Бэйтиман закрыла за собой дверь и целеустремленно заковыляла к своему любимому креслу.

– Мистер Холланд?

– Мадам судья, прошу простить меня за то, что я вас отвлекаю, – произнес голос в телефонной трубке, – но у нас возникли трудности, с которыми, как я подумал, вы могли бы помочь справиться.