– Было приятно познакомиться с вами, агент Наварро, – сказал он, поднимаясь. – И еще раз примите благодарность за то, что вы спасли мне жизнь.

Боль была резкой и чрезвычайно сильной; любой другой человек непременно лишился бы сознания. Собрав в кулак все свое умение концентрироваться, Тревор отправил боль в иное тело – в двойника, которого он сумел с предельной четкостью представить себе; пусть теперь двойник, а не он изнемогает от страданий. Держась на одной лишь силе воли, он сумел найти путь через Вену к дому на Таборштрассе.

Затем он вспомнил, что автомобиль, на котором он ехал, был краденым. Его мозг работал очень вяло, и именно это встревожило Тревора больше всего.

Он отогнал машину на пять кварталов и оставил там; ключи болтались в замке зажигания. Возможно, какой-нибудь идиот снова угонит «Пежо» и попадет в общегородскую облаву, которая, он был уверен, должна вот-вот начаться.

Пошатываясь, он тащился по улице, игнорируя бесчисленные взгляды прохожих. Он знал, что пиджак костюма пропитан его собственной кровью, и потому надел сверху пальто, но и сквозь него уже проступила кровь. Он потерял много крови. Он чувствовал головокружение.

Он был в состоянии вернуться на Таборштрассе, к наружной двери с медной табличкой, на которой было написано: «Д-Р ТЕОДОР ШРАЙБЕР, ТЕРАПИЯ И ОБЩАЯ ХИРУРГИЯ».

В приемной было темно, и, когда Тревор позвонил, не последовало никакого ответа. Впрочем, в этом не было ничего удивительного, так как уже минуло восемь часов вечера, а доктор Шрайбер имел приемные часы и придерживался их. Но Тревор все равно продолжал нажимать на кнопку. Он знал, что Шрайбер живет в квартире, примыкающей к его маленькому офису и звонок из приемной проведен и в жилые комнаты.

Через пять минут в приемной зажегся свет, и из динамика послышался громкий и раздраженный голос:

– Ja?

– Doktor Schreiber, es ist Christoph. Es ist ein Notfall.[64]

Электронный замок, запиравший входную дверь, щелкнул, и дверь отворилась. После этого открылась дверь, ведущая из вестибюля внутрь; на ней тоже красовалась табличка с именем доктора.

У доктора Шрайбера был недовольный вид.

– Вы прервали мой обед, – важно заявил он. – Я полагаю, что у вас действительно были серьезные… – Тут он заметил промокшее от крови пальто. – Хорошо, хорошо, следуйте за мной. – Врач повернулся и зашагал в свой смотровой кабинет.

Доктор Шрайбер имел сестру, которая несколько десятков лет прожила в Дрездене, в Восточной Германии. До тех пор, пока не разрушили Стену, – он убежал из Восточного Берлина в 1961 году, а его сестра была вынуждена остаться там, – этого простого географического казуса было вполне достаточно для того, чтобы дать восточногерманской разведке власть над доктором.

Впрочем, штази не стремилась шантажировать Шрайбера или заставлять его шпионить – как будто врач мог когда-нибудь оказаться полезным в качестве шпиона. Нет, штази нашла для него гораздо более спокойное и полезное занятие: просто оказывать медицинскую помощь ее агентам в Австрии в критических случаях. В Австрии, как и во многих других странах, закон требует от врачей сообщать об огнестрельных ранениях в полицию. Доктору Шрайберу приходилось вести себя более чем осторожно, когда у него – как правило, глубокой ночью – появлялся случайно раненный агент штази.

Тревора, который много лет прожил в Лондоне в качестве тайного агента штази, до того как его завербовали в «Сигму», нередко под предлогом деловой поездки посылали в Вену, и дважды ему потребовалась помощь хорошего врача.

Даже теперь, когда «холодная война» давно закончилась и срок давности по преступлению Шрайбера – тайное содействие Восточной Германии – почти истек, Тревор почти не сомневался в том, что врач согласится сотрудничать с ним. Шрайбера все еще могли привлечь к суду за содействие штази. А этого он, конечно, не хотел.

Даже уязвимое положение доктора Шрайбера не могло заставить его удержаться от ехидных колкостей, за которыми он не слишком старательно скрывал свое негодование.

– Вы чрезвычайно везучий человек, – бесцеремонно заявил врач. – Посудите сами, пуля прошла прямо над вашим сердцем. Окажись угол чуть попрямее, и вы умерли бы на месте. Вместо этого она, похоже, двигалась по наклонной линии, проделав нечто вроде траншеи в коже и жировой ткани. Она даже вырвала несколько поверхностных волокон из pectoralis major, вашей грудной мышцы. И вышла справа, вот здесь, через axilla. Вы, видимо, очень вовремя повернулись.

Доктор Шрайбер посмотрел поверх узких стекол своих очков на Тревора, который не ответил ни слова на этот монолог.

Он ткнул в рану пинцетом, Тревор содрогнулся. Боль оказалась ужасной. Все его тело сразу захлестнула волна неприятного колючего жара.

– Вам также грозило серьезное повреждение нервов и кровеносных сосудов в области brachial plexus. Если бы это произошло, то вы навсегда потеряли бы способность пользоваться правой рукой. А может быть, лишились бы и самой руки.

– Я левша, – ответил Тревор. – Но в любом случае мне вовсе ни к чему знать все эти неприятные подробности.

– Да, – рассеянно отозвался врач. – Да, вам необходимо лечь в больницу, в Allgemeines Krankenhaus, если, конечно, мы хотим, чтобы все было сделано как следует.

– Об этом не может быть и речи, и вы сами это отлично знаете. – Руку раненого пронзила боль, словно удар молнии.

Доктор отложил пинцет и, несколько раз наполнив шприц, обколол рану препаратом для местной анестезии. При помощи маленьких ножниц и пинцета он отстриг несколько клочков почерневшей кожи и плоти, промыл рану, а затем начал зашивать ее.

Тревор чувствовал сильный дискомфорт, но никакой настоящей боли не было. Он скрипнул зубами.

– Мне нужно быть уверенным, что рана не откроется, если вдруг придется быстро поворачиваться, – сказал он.

– Вам следует на некоторое время воздержаться от резких движений.

– На мне все быстро заживает.

– Правильно, – сказал врач. – Теперь я вас вспомнил. – По странному капризу природы, на этом человеке действительно все быстро заживало.

– Как раз время – это та единственная роскошь, которая мне недоступна, – ответил Тревор. – Я хочу, чтобы вы зашили рану покрепче.

– В таком случае я могу воспользоваться более грубым шовным материалом, скажем, нейлоном 3-0, но после него может остаться довольно уродливый шрам.

– Меня это не тревожит.

– Тогда прекрасно, – сказал врач, поворачиваясь к стальному столику на колесах, на котором были аккуратно разложены стерильные хирургические инструменты. – Что касается боли, то я могу дать вам немного «димерола». – И сухо добавил: – Или вы предпочитаете не пользоваться лекарствами?

– Вполне сойдет и ибупрофен, – ответил Тревор.

– Как вам будет угодно.

Тревор выпрямился; его била дрожь.

– Что ж, я ценю вашу помощь. – Он вручил доктору несколько тысячешиллинговых банкнот.

Врач смерил его взглядом и проговорил чрезвычайно неискренним тоном:

– Всегда к вашим услугам.

Анна мыла лицо горячей водой. Плеснула ровно тридцать раз, как ее учила мать. Из всех форм тщеславия мать имела только эту. Следи за тем, чтобы кожа была упругой и светилась. Сквозь шум воды она услышала телефонный звонок. Схватив полотенце, чтобы вытереть лицо, она бегом бросилась к трубке.

– Анна, это Роберт Полоцци. Я звоню не слишком поздно?

Роберт Полоцци из отдела идентификации.

– Нет-нет, Роберт, нисколько. Так что это оказалось?

– Слушайте, во-первых, насчет патентного поиска.

Анна совсем забыла о том, что просила провести патентный поиск. Она приложила полотенце к лицу, с которого капала вода.

– Нейротоксин… – заговорил ее коллега.

– Ну да, конечно. Вам удалось что-нибудь найти?

– Держите. 16 мая этого года, номер патента… ну, это очень длинное число. Так или иначе, патент на именно этот синтетический состав получила маленькая биотехнологическая компания, зарегистрированная в Филадельфии. Называется она «Вортекс». Это, как сказано в описании, «синтетический аналог яда морской улитки конус, предназначенный для исследований in-vitro». А дальше идет всякая ахинея насчет «локализации ионных каналов» и «меченых хемохимических рецепторов». – Он сделал паузу, а затем снова заговорил; его голос звучал несколько нерешительно: – Я позвонил туда. Я имею в виду в «Вортекс». Конечно, выдумав предлог.