Они потратили на осмотр передней поверхности тела больше часа, а затем перевернули Мэйлхота на живот и продолжили исследование. На протяжении долгого времени никто не произнес ни слова, слышалось только негромкое пение кларнета, нарастающие и затихающие приливы струнных, время от времени нарушавшиеся потрескиванием атмосферных разрядов, а также гул холодильников и других механизмов. Запах формалина был неприятен, но по крайней мере здесь совсем не пахло разложением, чему Анна в глубине души очень радовалась. Хиггинс проверил, нет ли сломанных или оторванных от ложа ногтей – не боролся ли покойный перед смертью с каким-нибудь противником? – и взял соскобы вещества из-под ногтей, складывая материал в маленькие белые конверты.

– На эпидермисе, насколько я вижу, нет ничего необычного, – в конце концов объявил Хиггинс.

Это заключение разочаровало, но не удивило Анну.

– Яд можно и проглотить, – сказала она.

– Ну, в таком случае его можно было бы найти в токсикологической лаборатории, – отозвался Хиггинс.

– Пожалуй, что и нет, – возразила Анна. – В теле не осталось крови.

– Может быть, кое-что и осталось, – успокоил ее Хиггинс. Если да, то им очень повезет. Обычно при подготовке к погребению кровь полностью удаляют из тела, за исключением разве что небольших остаточных полостей, и заменяют бальзамирующими жидкостями. Метанол, этанол, формальдегид, красители. Эти вещества разрушают многие яды, которые поэтому невозможно выявить. Иногда бывает, что в пузыре остается немного мочи.

Хиггинс сделал обычный Y-образный разрез от плеч до таза, а затем проник в грудную полость, чтобы извлечь органы и взвесить их. Эта часть процесса вскрытия трупа казалась Анне особенно отталкивающей. Ей приходилось регулярно сталкиваться со смертью, но, пожалуй, именно эта процедура послужила основной причиной того, что она не стала патологоанатомом.

Арсено, сделавшийся белым, как бумага, отпросился выпить чашку кофе.

– Не могли бы вы взять образцы тканей мозга, почек, сердца, немного желчи и всего прочего? – спросила Анна.

Хиггинс раздраженно усмехнулся, дескать, не учите меня моему ремеслу.

– Извините, – сказала она.

– Готов держать пари, что мы найдем атеросклероз, – заявил Хиггинс.

– Вне всякого сомнения, – согласилась Анна. – Он был довольно стар. Здесь есть телефон, с которого я могла бы позвонить?

Телефон-автомат находился в вестибюле рядом с торговым автоматом, разливавшим кофе, чай и горячий шоколад. На машине красовалась большая фотография, изображавшая чашки с дымящимся шоколадом и кофе; напитки должны были казаться аппетитными, но из-за перенасыщенности цветов выглядели зеленоватыми и малоприятными. Набирая номер, она услышала звук стрикеровской пилы, которой Хиггинс резал ребра покойного.

Анна знала, что Артур Хаммонд обычно рано уходил на работу. Он руководил центром токсикологического контроля в Вирджинии и читал курс токсикологии в университете. Они встретились совершенно случайно и сразу же понравились друг другу. Он был застенчив, говорил неуверенно – за этой манерой скрывалось неистребимое заикание – и редко смотрел собеседнику в глаза. Но при этом обладал острым и едким юмором. Он был великолепным знатоком ядов и отравлений от Средних веков до наших дней. Хаммонд был гораздо лучшим специалистом, чем любой токсиколог из федеральных лабораторий, чем любой судебно-медицинский эксперт, и, конечно, гораздо охотнее оказывал помощь. К тому же он обладал не только огромными знаниями, но и богатой интуицией. Время от времени Анна приглашала его в качестве платного консультанта.

Она застала его дома – правда, он уже собирался уходить – и сказала, что ей требуется его совет.

– Где вы находитесь? – спросил он.

– Э-э… На севере.

Хаммонд коротко хмыкнул; его всегда забавляла секретность, окружавшая работу Анны.

– Понятно. В таком случае что вы можете мне сообщить насчет жертвы?

– Некий старик. Как бы вы убили кого-нибудь, не оставив никаких следов?

Хриплый смешок.

– Просто сказал бы, что вы решили бросить его. Анна, вам совсем не обязательно убивать кого-нибудь своими руками. – Такой была его обычная манера флирта.

– Как насчет доброго старого хлористого калия? – осведомилась она, вежливо игнорируя шутку. – Остановка сердца, верно? И при этом изменяется лишь калиевая насыщенность организма, так что отравление не выявляется?

– Он что, лежал под капельницей? – спросил Хиггинс.

– Очень сомневаюсь. Мы не нашли никаких следов регулярных инъекций.

– В таком случае я тоже сомневаюсь. Слишком уж грязное и хлопотное дело. Если ему не делали вливаний, то хлористый калий нужно было бы ввести точно в вену, а это трудно сделать, не забрызгав кровью все в радиусе десяти футов. Вы не могли бы ее не заметить. Не говоря уже о следах борьбы.

Анна быстро сделала пометку в крошечной записной книжке в кожаном переплете.

– Это произошло внезапно, правильно? Значит, мы можем исключить постепенное отравление тяжелыми металлами. Слишком уж долго. Вы не возражаете, если я отойду и налью себе чашечку кофе?

– Давайте, давайте. – Анна молча улыбнулась. Артур Хаммонд знал о ядах все.

Хаммонд вернулся менее чем через минуту.

– Кстати, о кофе, – сказал он. – Яды либо дают с едой или питьем, либо вводят путем инъекции.

– Но мы не нашли ни единого следа от укола. Хотя, можете мне поверить, осмотрели тело очень тщательно.

– Если была использована игла 25-го размера, то вы, скорее всего, не сможете найти ее следа. К тому же при этом всегда применяется сукц.

Анна знала, что он говорил о хлориде сукцинилхолина, синтетическом кураре.

– Вы так считаете?

– В 1967 или 68-м году во Флориде произошел один случай, получивший широкую известность, – врач был осужден за убийство собственной жены при помощи сукца, – уверен, вы знаете, что этот препарат вызывает расслабление скелетной мускулатуры. Человек не может пошевелиться, не может даже дышать. Картина сходна с острой сердечной недостаточностью. Знаменитый процесс, сбитые с толку судмедэксперты всего мира…

Анна сделала еще одну пометку.

– Существует великое множество релаксантов скелетной мускулатуры, и все с различными свойствами. Конечно, вы знаете, что, когда речь заходит о стариках, их может сбить с ног все, что угодно. Даже небольшое превышение дозы нитроглицерина.

– Под язык, да?

– Обычно… Но существуют препараты и в ампулах, скажем, амилонитрит. Человек может умереть, если вдохнет его. Или бутилонитрит. Достаточно большой дозы сосудорасширяющего, чтобы у старика резко понизилось кровяное давление, он упал и умер.

Анна торопливо писала.

– Есть еще такая вещь, как шпанская мушка, – хихикнув, сказал Хаммонд. – Чрезмерное увлечение ими тоже может убить. Если я не ошибаюсь, вещество, которое она выделяет, называется кантаридин.

– Старичку было восемьдесят семь лет.

– Тем больше у него оснований пользоваться средствами, возбуждающими потенцию.

– Я не хочу даже думать об этом.

– Он курил?

– Вообще-то не знаю. Наверняка мы увидим это по легочной ткани. А почему вы спросили?

– Я только что расследовал один интересный случай. В Южной Африке несколько стариков были убиты с использованием никотина.

– Никотина?

– Его требуется совсем не так уж много.

– Но каким же образом?

– Это жидкость. С горьким вкусом, но его можно замаскировать. Можно также ввести при помощи инъекции. Смерть наступает в течение нескольких минут.

– А у курильщика его применение невозможно распознать?

– Пора бы вам поумнеть. Я смог с этим разобраться. Секрет состоит в том, чтобы сопоставить количество никотина в крови с количеством продуктов его распада. Никотин через некоторое время превращается в…

– Я знаю.

– У курильщика вы обнаружите гораздо больше метаболитов, чем чистого никотина. В случае же острого отравления окажется чересчур много никотина, а метаболитов, напротив, намного меньше.