Немного неортодоксальный путь, но Анна ничего не имела против.
– Удалось что-нибудь узнать?
– В общем-то, совсем немного. Они говорят, что запас этого токсина у них минимальный и весь находится под строжайшим учетом. Его трудно производить, и поэтому вещества очень мало, тем более что оно используется в смехотворно крошечных количествах и все еще остается экспериментальным. Я спросил, можно ли его использовать как яд, и парень – я говорил с научным директором фирмы – сказал, что да, конечно, можно, что природный яд морской улитки конус обладает страшной силой. Он сказал, что крошечное количество его, попав в организм, повлечет немедленную остановку сердца.
Анна почувствовала нарастающее волнение.
– Он вам сказал, что вещество находится под строжайшим учетом – это значит, что оно лежит в шкафу и заперто на замок?
– Именно так.
– И этот парень нормально воспринял ваш звонок?
– Мне так показалось, хотя кто знает.
– Прекрасная работа, благодарю вас. А не могли бы вы выяснить у них, не было ли в какой-нибудь из партий этого вещества недостачи или вообще какой-нибудь путаницы?
– Уже сделано, – гордо сообщил агент. – Ответ отрицательный.
Анна почувствовала острый приступ разочарования.
– Вы могли бы разузнать для меня все, что удастся, насчет «Вортекса»? Кому фирма принадлежит, кто ею руководит, кто в ней работает, ну, и так далее?
– Будет сделано.
Она повесила трубку, села на край кровати и задумалась. Вполне возможно, что, потянув за эту ниточку, удастся распутать заговор, стоявший за всеми этими убийствами. Или не распутать ничего.
Ход ее расследования принимал все более и более обескураживающий характер. К тому же венская полиция нисколько не преуспела в розысках стрелка. Автомобиль «Пежо», в котором он сидел, был уже некоторое время назад объявлен угнанным – сюрприз, сюрприз… Еще один тупик.
Этот Хартман оказался для нее загадкой. Вопреки собственному желанию она сочла его симпатичным, даже привлекательным. Но он был типичным представителем своего круга. Золотой мальчик, рожденный для того, чтобы иметь деньги, наделенный симпатичной внешностью, самонадеянный. Он был Брэдом, тем самым футболистом, который изнасиловал ее. Такие люди идут по жизни, не оглядываясь и не глядя под ноги. Они, как говорила ее подруга по колледжу, большая любительница крепких выражений, считают, что их дерьмо не смердит. Они считают, что могут выбраться из любых неприятностей.
Но был ли он убийцей? Как ни взгляни, это казалось ей маловероятным. Анна поверила его версии о том, что случилось в доме Россиньоля в Цюрихе; это подтверждалось расположением отпечатков пальцев, да и собственное мнение Анны об этом человеке говорило в данном случае в его пользу. Но при всем том у него была с собой пушка, паспортный контроль не располагал никакими сведениями о его прибытии в Австрию, а сам он не пожелал дать всему этому никаких объяснений… К тому же тщательнейший обыск его автомобиля ничего не дал. Там не оказалось ни шприца, ни ядов, ничего вообще.
Трудно сказать, участвовал он в этом заговоре или нет. Он считал, что его брат, погибший четыре года назад, был убит; не исключено, что то убийство явилось катализатором всех убийств, которые произошли позже. Но почему их оказалось так много и почему они сосредоточены в таком коротком промежутке времени?
Оставался единственный факт: Бенджамин Хартман знал больше, чем пожелал сказать. А у нее не было ни полномочий, ни основания задержать его. Это глубоко расстраивало Анну. Она вдруг спросила себя, не могло ли ее желание – ладно, пусть навязчивая идея арестовать его – быть продиктованным ее отношением к богатым мальчикам, к старым ранам, к Брэду…
Она взяла лежавшую на краю стола записную книжку, разыскала номер и набрала его.
Ей пришлось довольно долго слушать гудки, прежде чем хриплый мужской голос произнес:
– Донахью.
Донахью был величайшим специалистом по проблеме отмывания денег во всем министерстве юстиции, и Анна потихоньку заручилась его поддержкой перед отъездом в Швейцарию. Она не стала ничего говорить о контексте дела; сообщила лишь информацию о счетах. Донахью не стал возражать против того, что она оставила его в темноте относительно своего расследования; он, похоже, расценил это как вызов.
– Это Анна Наварро, – сказала она.
– А, конечно, ну, Анна, как поживаете?
Она заметила, что ее голос изменился и она заговорила как «свой парень». Это получилось у нее без всякого труда: так говорили приятели ее отца, соседи ее родителей.
– Поживаю нормально, спасибо. А как там наши делишки со следами деньжишек?
– А никак. Мы себе все лбы расшибли о толстенную кирпичную стену. Такое впечатление, будто каждый из покойников получал регулярные переводы на свой счет из какой-нибудь благословенной страны. Каймановы острова, Британские Виргинские острова, Кюрасао… Как раз те самые места, где мы до сих пор не можем пробить стенку.
– А что будет, если вы обратитесь в эти офшорные банки с официальным запросом?
Донахью вдруг разразился громким, отрывистым, похожим на лай хохотом.
– Они покажут нам средний палец. Когда мы обращаемся к ним с запросом по линии ДССП об их финансовых отчетах, они говорят, что рассмотрят этот вопрос в течение ближайших лет. – Анна знала, что ДССП – двухстороннее соглашение о помощи – было в принципе заключено между Соединенными Штатами и многими из этих офшорных приютов. – Британские Виргины и Кайманы хуже всего. Они всегда говорят, что у них это займет два, а может быть, три года.
– Н-да…
– Но даже если бы им нужно было всего-навсего приоткрыть волшебную дверцу и показать, что за ней находится, мы все равно не узнали бы ничего, кроме того, откуда эти деньги прибыли. Можете держать пари на свой месячный оклад, что это окажется какой-то другой офшор. Остров Мэн, Багамы, Бермуды, Люксембург, Сан-Марино, Ангилья. Скорее всего, там обнаружится целая цепь офшоров и подставных компаний. В наши дни деньги могут за считаные секунды несколько раз обойти вокруг света, побывав на нескольких десятках счетов.
– Можно я задам вам один вопрос? – осведомилась Анна.
– Валяйте.
– Каким образом вам и вашим парням вообще удается разыскивать отмываемые деньги?
– О, удается-то удается, – оправдывающимся тоном ответил Донахью. – Только на это уходят годы.
– Потрясающе, – сказала она. – Большое вам спасибо.
В маленькой комнатушке на пятом этаже Sicherheitsbero, в штаб-квартире венской полиции, расположенной на Россауэр-ланде, перед экраном компьютера сидел молодой человек с наушниками на голове. Время от времени он с презрительным видом гасил окурки в большой золотой пепельнице, стоявшей на столе из серой формайки прямо под табличкой «Не курить!».
Под верхней кромкой экрана находилась маленькая рамка. В ней был записан номер телефона, который он контролировал, а также дата, время начала разговора, его продолжительность, измеренная с точностью до десятой доли секунды, и номер вызываемого телефона. В другой части экрана располагался список телефонных номеров, по которым звонили с данного аппарата. Достаточно было навести курсор на любой из номеров, дважды «кликнуть», и записанная в цифровой форме беседа зазвучала бы в наушниках или через внешние динамики. Началась бы пляска небольших красных полосок, сопровождавшая колебания силы звука. Можно было регулировать не только громкость, но даже скорость воспроизведения.
Все телефонные звонки, которые женщина сделала из своего гостиничного номера, были записаны на жесткий диск компьютера. Для этого использовалась современнейшая технология, предоставленная полиции Вены израильтянами.
Дверь в комнатку открылась, и на традиционный для всего учреждения зеленый линолеум ступил детектив сержант Вальтер Хайслер. Он тоже курил. Вместо приветствия он чуть заметно кивнул головой. Техник снял наушники, положил сигарету на край пепельницы и уставился на вошедшего.
