Леофсун сидел в одних лишь портках, закатав их выше колен, и смотрел, как возится Дометий возле моря. Все тело Рыси было исполосовано подживающими ожогами, покрытыми засохшей бурой жижей.

— Чего голяком ходишь? — спросил я.

— Да Живодер облепил какой-то грязью, говорит, что лучше без одежи. Чтоб всё в меня втянулось, а не липло к рубахе. А чего вернулись так рано? Нашли кого?

— Не. Только сторхельтову тварь, которая чуть всех не сожрала. Надо уходить. Дождемся Болли, и всё. Что Дометий? Узнал чего?

— О, лучше сам его спроси, — рассмеялся Леофсун. — И Хальфсена кликни, чтоб с ихнего языка пересказал.

Хальфсен — единственный из ульверов, кто ступил на этот остров на восьмой руне, но остался с Дометием на берегу. Он просился со мной. Верно я ему отказал, иначе та тварь со жгутами попыталась бы сожрать его. И неизвестно, проснулся бы он на следующее утро или нет.

Я подошел ближе к берегу и увидел, что на камнях лежат непонятные белесые сгустки, похожие на сопли. Дометий с Хальфсеном и двумя фаграми вырезанными из сучьев крюками вытаскивали из воды еще какую-то мерзость.

— Дометий, что там с морской тварью? Узнал чего?

Клетусовец даже отмахиваться не стал, так был занят, поэтому ответил толмач:

— Много чего! Видишь? Видишь, что мы нашли? — Хальфсен вот только что на месте не прыгал.

— Сопли? Медузу? Это здоровенная медуза?

— Нет! Если вытащить из воды, то да, похоже! Она на солнце будто тает, как медуза. Но в воде она выглядит как трубки.

— Трубки?

— Трубки!

Может, сюда добрался дурманящий воздух? Или они тут без меня хельтовым мёдом обпились? То-то Хальфсен такой веселый.

— Их там много, и они переплетены. Вроде паутины, только разом во все стороны, от дна и до верху. Потому и грести было тяжело, весла упираются в эти трубки и вязнут. Их так просто еще и не вытащить. Дометий сначала мечом вырезает кусок, а уж потом мы вытаскиваем.

— Так тварь — это какие-то трубки? — еще раз уточнил я.

— Нет. Не совсем. Я думаю, что тварь — это что-то вроде морского паука, который бегает по трубкам и хватает добычу. А Дометий говорит, что трубки — это сама тварь, но она вроде как ходит внутри них и может ими двигать. Паук не может шевелить паутиной, он лапами заворачивает в нее мух, а у этой — трубки могут сами двигаться.

Теперь я совсем запутался. Пауки заворачивают мух? Разве те не прилипают сами к паутине, а пауки их потом жрут? Да и что значит: «трубки сами двигаются»?

Хальфсен всё понял по моему лицу и что-то крикнул Дометию. Тот кивнул, вытащил еще пук соплей и подошел к нам:

— Надо только мясо найти или рыбу. Но маленьких она не ест, надо не меньше овцы, — продолжил объяснять толмач.

— Дерево, — сказал Дометий. — Бросим дерево. Пусть Кай бросит — да подальше.

Будто распоследний дурень, я вырубил небольшое бревнышко, поднатужился и забросил его на полсотню шагов. Оно с шумом плюхнулось в воду.

— И чего?

— Жди. Чуешь тварь поблизости? Ее тут нет.

Рунной силы сначала не было слышно, но потом где-то вдали я ощутил ее приближение. Быстро! Очень быстро! А потом бревно затрещало, изломалось в щепу и исчезло под водой, словно невидимый великан сжал его в своей лапище.

— Вот так она и корабли топит, — тихо сказал Хальфсен.

— Да чтоб меня тролли сожрали, — пробормотал я. — А она точно не тронет мои корабли?

Дометий позвал меня прямо к самой кромке воды, указал на мотню, висящую на его деревянном крюке. И впрямь выглядело так, будто прозрачные толстые и полые нити переплетались меж собой, образуя пышный клубок. Клетусовец не стал его вытаскивать из воды, а потащил за собой, направляясь к тому месту, где многоводный ручей впадал в море. Чем ближе мы подходили, тем больше клубок съёживался, а попав в пресную воду, и вовсе превратился в плотный белесый комок.

— Не тронет, — сказал Дометий. — Тут ей смерть.

— Хм-м, смерть… так как ее убить? — уже бодро спросил я, изрядно обрадовавшись.

— Мы не знаем, — из-за спины ответил Хальфсен. — Лучше бы порубить саму тварь, но как ее поймать? Можно заманить в какой-нибудь заливчик и там оборвать всю паутину, без нее тварь не сможет удрать. Но невозможно так ударить, чтоб разрубить всю разом, до самого дна. Дометий думает, что надо делать это постепенно. Резать ее нити с одного края, пока она вся не закончится. Но тут чуть ли не всех жителей Северных островов надо согнать…

Я прикинул. Это весьма немаленький остров, даже чтобы пересечь его с востока на запад, потребуется не один день. Тварь раскинула свою сеть на тысячу шагов от берега, и неизвестно еще, до какой глубины. Тут и года мало будет.

А еще подумал, надо сказать своим, в Сторбаше, чтоб проверяли берега. Если где начнет такое расти, нужно убрать сразу, не дожидаясь, пока тварь опутает весь остров.

— Кай! — окликнул меня Рысь. — Давай хоть костер разожжем! Если Гейр жив, он увидит дым и сам придет.

Я махнул рукой, мол, делай что хочешь. Вскоре взметнулся в небо густой столб дыма — Рысь щедро набросал в огонь свежей сосновой хвои.

Эти твари… Я полагал, что на Северных островах силы моего хирда будет достаточно. Три десятка хельтов! Мы должны были пройтись по всем оставленным землям и вычистить всю погань, что напустила Бездна. Нет, наверное, мы смогли бы порубить ту тварь-дерево, если бы взялись все вместе. Порубить, или сжечь, или как-то еще ее изничтожить. Но она же тут была не одна такая! Еще неизвестно, с чем столкнулся Болли…

Толстяк подошел ближе к вечеру. Раненых среди его хирдманов было побольше, чем у меня, некоторые даже не могли идти, и их тащили на закорках.

По словам Болли, на них тоже напали ночью, исподтишка. Спящие вдруг проваливались под землю, и там их пытались перемолоть чьи-то жесткие челюсти, хвала Скириру, беззубые. Не сразу спохватились, не сразу сообразили, как лучше вынуть человека из ловушки. Первых тащили прямо так, и они едва не остались без рук или ног. А потом Болли догадался подпрыгнуть и врезаться в землю своим удесятеренным весом. Только после этого подземные твари позволили отобрать свою добычу.

Кто-то поломал кости, кому-то изрядно помяли бока и грудь так, что вдохнуть было тяжело. Как и у нас, больше всего пострадали девятирунные. В болоте Бриттланда туго приходилось только карлам, а на этот остров не стоило ступать тому, кто еще не стал хельтом.

И я уже в который раз повторил:

— Уходим. С утра, едва рассветет, отплываем.

Я решил остаться еще на одну ночь лишь потому, что люди Дометия переночевали безо всяких потерь, даже Хальфсена с его восемью рунами никто не тронул. Раненым после нелегкого перехода нужно было чуток отдохнуть и подлечиться. Да и боялся я идти ночью по морю, кишащему тварями.

Спалось мне плохо. Я то и дело просыпался, вслушиваясь в темноту и всматриваясь в ночные тени. Не выросло ли над нами дерево? Не появились ли ямы? Не вспыхнула ли боль у кого-то из хирдманов? Но стоило слегка задремать, как меня разбудил Коршун:

— Тварь! Сторхельтова. Много рун!

Я поднял на ноги всех здоровых хирдманов, проклиная себя за глупость. Надо было сесть на драккары еще вечером! Покружились бы ночь возле острова, а с утра отплыли…

Всех раненых мы оттащили поближе к устью ручья, на них хотя бы с моря никто не нападет. А сами выстроили стену щитов между ними и островом. Только бы это была обычная тварь! С лапами! С когтями! С головой!

Тварь шла неспешно. Нет, не тварь. Твари! Когда они подобрались ближе, я ясно слышал и сторхельтову силу, и несколько хельтовых, и еще одну непонятную, на грани.

Кто-то подбросил дров в полуугасший костер, и языки пламени осветили смутные очертания чего-то движущегося. Стрелки уже подняли свои луки…

— Я Гейр Лопата, — донеслось из полумрака. — Вы из дружины Рагнвальда?

И вскоре в освещенный круг вошли шестеро воинов. Гейра я узнал сразу: невысокий, сухой, как прошлогодний хлеб, всё та же длинная коса и пронзительный взгляд. Только силой от него веяло преогромной. Сколько это рун? Наверняка больше семнадцати, в Хандельсби я слышал о восемнадцати, но это было до острова. Четверо хельтов на четырнадцати рунах и один — на пятнадцатой. Вон оно что. Сердца он пока не съел.