Я отобрал самого дерзкого из крестьян, который наверняка будет мутить остальных, и сказал ему:

— Иди в Умму и передай энси Ушу, что я вернул своё. Если ему это не нравится, пусть приходит со своим войском. Я буду ждать его здесь две недели.

Отсюда до Уммы пешком идти самое большее два дня. Столько же на обратную дорогу и пара дней на сборы. Неделю я им добавил, чтобы были уверены, что смогут застать меня врасплох, придя раньше.

— Проводите его до пограничного канала, — приказал я своим солдатам.

Они проинструктированы мной, проведут крестьянина так, чтобы увидел, какое маленькое у меня войско, и вселил во врага уверенность в легкой победе. Обман порождает войну, война порождает обман, а люди — всего лишь запятая в этом высказывании.

Остальных крестьян с шанцевым инструментом повели чистить каналы и ремонтировать водохранилища. Скоро начнутся зимние дожди. Они обычно коротки, скупы на влагу, но ее хватает на полив первого урожая, когда солнце припекает не так сильно, как летом.

Добычу пересчитали. Баранов и домашнюю птицу оставили на прокорм отряда, а остальное поделили по паям. Я отобрал себе лучших рабов и ослов, взяв меньше причитающейся мне трети. Пусть солдаты думают, что в первую очередь пекусь о них. Рабов и скот на следующее утро погнали в расположенный неподалеку Гирсу — второй по величине город в государстве Лагаш. Если у нас что-то пойдет не так, будем там прятаться от врага.

33

Передовой отряд уммцев появился на пятый день. Это были три десятка лучников-эламитов. Шли налегке и беспечно: луки без тетивы, топоры закреплены на круглом кожаном щите, закинутым за спину. Эламиты, выросшие в лесистых местах, из ручного оружия предпочитают топор с длинной рукоятью, узким топорищем и обухом в виде клюва, которым легче проломить бронзовый шлем. Подозреваю, что их послали узнать, мы уже удрали или еще прячемся трусливо на Гуэдинне? Вражеские лучники даже не сразу врубились, что происходит, когда на склоне обмелевшего водохранилища, мимо которого проходили, вдруг появилась готовая к стрельбе сотня коллег из противоположного лагеря, а спереди и сзади вышли на дорогу по полсотни копейщиков. Открытым оставался только один путь — по убранному полю, ровному, голому и длинному. Вряд ли хоть кто-нибудь из них добежит до его края. Даже щит на спине не спасет от стрелы, выпущенной с такого близкого расстояния.

Командир моих лучников, которого на шумерский манер называли Тиемахта, обратился к ним с речью. Я не понимаю пока эламитский язык, перевести его речь не смогу, но Тиемахта должен был сделать вражеским лучникам предложение, от которого им будет трудно отказаться: или они переходят на нашу сторону и после победы получают свою долю от добычи, или мы забираем всё, что сочтем ценным, и после заставляем отработать на расчистке каналов, а потом отпускаем на все четыре стороны. Когда воина-эламита хотят оскорбить, его обзывают пахарем и чистильщиком каналов. Как следствие, побывавшего на полевых работах, не зависимо, по своей воле или чужой, в военные отряды не берут. Хороший воин в плен не попадает.

Вражеские лучники задали несколько вопросов, получили на них ответы, после чего Тиемахта доложил мне на довольно интересном шумерском языке, что они согласны присоединиться к моему отряду.

— Ты предупредил, что вы отвечаете за них головой? — спросил я.

— Они это и так знают, — ответил Тиемахта.

Эламиты — это местные швейцарцы времен Позднего Средневековья, воины-наемники, готовые служить любому, кто заплатит. Места у них, за исключением двух широких речных долин, малопригодны для жизни, семьи многодетны, потому что о контрацепции не имеют понятия, а времени свободного много, еды на всех постоянно не хватает, вот и вынуждены заниматься тяжким промыслом. Это заставило их, как и швейцарцев, выработать определенный кодекс чести, иначе бы их перестали нанимать. Как в этот кодекс вписывался переход на нашу сторону — не знаю. Может быть, им не заплатили вовремя, может быть, переход до сражения не считается нарушением договора, может быть, «условно убитым» разрешено всё. В любом случае я относился к ним с недоверием. Если сбегут с поля боя, горевать не стану. Плюсом было уже то, что у врага стало на три десятка лучников меньше.

— Спроси у них, где сейчас основные силы и сколько их, каков состав? — приказал я Тиемахте.

Он перетер эти вопросы с командиром вражеского отряда, после чего доложил мне:

— Идут двумя отрядами. Впереди колесницы, много (считать оба не умели), которыми командует лугаль Пабигалтука, и отряд пращников под командованием Билалы, а остальных лучников-эламитов оставили в Умме. Копьеносцы, которых очень-очень много, отстают на полдня. Командуют ими Лупада и сам энси Уш. Первый отряд будет здесь к вечеру, второй — завтра к полудню.

— Что ж, будем решать проблемы по мере их подхода, — решил я и приказал своим копейщикам, которые рытье канавок не считают позорным занятием: — Начинайте, где я показывал.

Работы у них не много. Надо вырыть три неглубокие канавки параллельно дороге. Канавки нужны не для воды, а чтобы колесницы не смогли удрать. Вряд ли они успеют развернуться, но я должен быть уверен, что после этого боя у врага их останется всего две-три штуки, которые следуют со вторым отрядом. Я решил не мудрствовать лукаво, устроить и вторую засаду на этом же месте — примерно в четверти данна (менее трех километров) от Гуэдинна, где нас не ждут. У шумеров территория плоская, холмов, оврагов и прочих мест для засад мало, поэтому, как мне рассказывали, почти не используют этот самый эффективный способ ведения войны, даже считают его зазорным. У них принято заранее договариваться о месте битвы, неспешно выстраиваться, иногда начинать с поединка двух сильнейших воинов, чтобы узнать волю богов. Окружающие их семиты, амореи, эламиты, гутии считают это придурью, нападают, когда хотят и где хотят, все чаще в последнее время побеждая шумеров, не желающих меняться, подстраиваться под новые условия ведения войны. Буду и я приучать их к мысли, что намного зазорнее проигрывать слабому противнику.

34

Я лежу на склоне чащи обмелевшего водохранилища. Светло-коричневая земля местами покрыта белесым налетом соли, выпарившейся из воды, которой осталось мало, едва по колено во впадинах. Там же собралась и рыба. Мои солдаты-шумеры ловят ее руками и запекают на кострах. Эламиты считают, что самая лучшая рыба — это кусок баранины или говядины. Впрочем, сейчас не до еды. По дороге вдоль водохранилища едут вражеские колесницы, два десятка, и шагают пращники, около полусотни. Возглавляет отряд лугаль Пабигалтука, который едет первым на покрытой позолоченными бляхами и полосами четырехколесной повозке, запряженной четырьмя дикими лошадьми редкой для них буланой масти, ценящимися поэтому выше гнедых, несмотря на то, что обычно слабее здоровьем и капризнее. На лугале кожаный доспех с нашитыми сверху, позолоченными, бронзовыми бляхами, но шлем водружён на один из штырей, торчащий из передней стенки кузова, на который обычно наматывают вожжи во время стоянки. Правит лошадьми юноша лет тринадцати в таком же доспехе и в надетом на голову позолоченном шлеме. По словам переметнувшихся лучников-эламитов, это старший сын Пабигалтука. Скорее всего, первый бой будет для юноши и последним.

Я пропускаю первую колесницу вперед метров на десять, после чего командую сигнальщику с тростниковой дудочкой:

— К бою!

Дудочка издает громкий и пронзительный, довольно мерзкий звук. Услышав его, у меня сразу появляется желание грохнуть дудочника или кого-нибудь другого. Что и делаю, встав в полный рост с луком в руке. Первая моя стрела впивается в спину Пабигалтука чуть ниже правой ключицы, чтобы не умер, но и правой рукой орудовать не мог. Вторая — в голову его сына. И юноше целил в спину, но он успел повернуться и, заметив подлетающую стрелу, пригнуть голову, правда, недостаточно низко. Дальше бил по воинам на других колесницах. Наповал. Рядовые пленники мне были ни к чему. Как я и предполагал, после короткого замешательства, вызванного неожиданной атакой, колесницы попробовали повернуть в поле и ускакать на безопасную дистанцию. Только две успели добраться до первой канавки, где застряли передними колесами, а их экипажи были нашпигованы стрелами, из-за чего стали похожи на подушечки для иголок, которые есть у каждой уважающей себя шумерской женщины. Пращникам-семитам повезло чуть больше. Привычные к внезапным нападениям, они быстрее сориентировались и кинулись врассыпную. Человек тридцать пращников, невредимыми или легкоранеными, успели добежать до противоположного края поля, где их поджидали копейщики, спрятавшиеся в оросительном канале. Схватка была короткой и жестокой. Копейщики не переваривают вооруженных любым метательным оружием, потому что те наносят им урон, оставаясь в большинстве сражений безнаказанными, а тут появился шанс вернуть все прошлые долги. Унесли ноги всего с пяток семитов, которые, побросав бурки и мешочки с камнями, сразу побежали по дороге в обратную сторону, успев проскочить до того, как им перегородили путь не такие быстрые копейщики в кожаных доспехах и с копьями и тяжелыми щитами в руках.